По дорогам России от Волги до Урала - Поль Лаббе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно последнее больше всего изумило Антонова.
Судьи из с. Старое Сеитово
– Разве такое бывает? – мучился сомнениями он. – Нет, это все выдумки! Хотя ведь огонь видно, его же нарочно не придумаешь!
– Да, – серьезным тоном ответил я ему, – если огонь действительно вылетает из земли и устремляется в небо, значит, так оно и есть!
– Наверное, это правда, – согласился Антонов. – Впрочем, многие башкиры умеют колдовать, и их чар нам нужно опасаться!
Верхом на лошадях мы выехали из Старого Сеитово и направились в Умитбаево[200]. Нам предстояло через долину Малого Шишеняка выйти к Таре и ее притоку Мазаре. Тара впадает в Зигазу и Зилим, а те в свою очередь – в Белую. Первой горой, встретившейся на пути, была Белетау, а второй – Баштинтау[201]. Леса, покрывающие обе эти горы, состояли из деревьев разных пород, но постепенно в них стали преобладать сосна и ель, поэтому ландшафт и окраска гор стали иными. Понемногу тропинка стала получше – работники французского завода в Авзяно-Петровском[202], которому принадлежали эти леса, расчистили просеку.
Наш маленький караван состоял из меня, старшины, о котором я писал выше, помощника писаря и еще двух башкир, а также Гавриила Эдуардовича и Антонова. Старшина постоянно жаловался мне на сеитовского писаря.
– Это настоящий ворюга и негодяй! – кипятился он.
– Да успокойся ты наконец! – не выдержал я. – Как только об этом узнает земский начальник, он назначит вам нового письмоводителя.
– Боже упаси! – воскликнул старшина. – Наш-то уже наворовал достаточно, еще немного – и он успокоится. А новому все придется начинать сызнова!
Возможно, тут мой собеседник был прав. Сопровождавший нас лесник, а это был самый замечательный башкир из всех, которых я знал, в этой связи заметил:
– Если все время жить в своей глухомани, иметь хорошее ружье и два-три раза в неделю охотиться, то, конечно, можно прожить и без писаря.
Слушая нас, писарский помощник расхохотался. Я искренне симпатизировал этому забавному, недавно сыгравшего свадьбу юноше двадцати одного года от роду. Как он жалел, что не родился башкиром, ведь им разрешено иметь несколько жен!
– Да как тебе не стыдно говорить такое! – возмущался Антонов. – Ведь ты без году неделя как женился, и всем известно, как ты любишь свою бабу!
– Разумеется, очень люблю, но что мне делать, если я способен доставлять радость двум женщинам одновременно!
Тут Антонов восхищенно присвистнул и крепко пожал молодому человеку руку, сопроводив свой восторг каким-то скабрезным комментарием, от чего парень весь зарделся. Потом они отошли в сторонку и стали хвастаться друг перед другом своими любовными похождениями. Я полагаю, что их подвигам мог позавидовать сам Геркулес.
Наконец мы достигли цели. Впереди, на берегу очаровательной речки Тара, показалась спрятавшаяся в густом еловом лесу деревенька Умитбаево. Здесь мы с Гавриилом Эдуардовичем распрощались с сопровождавшими нас людьми. На околице нас уже ожидал умитбаевский староста с повозкой и молодым русским кучером. В деревне никого не было, все ее жители были на кочевье в десяти верстах отсюда. Дорога была неплохой, но вскоре мы свернули в лес на густой мох, и под колесами телеги захрустели сухой валежник и сосновые шишки. Кустарников вокруг не было, мы ехали мимо гигантских елей, на стволах которых стучали клювами крупные черные дятлы с красными хохолками, а по веткам прыгали белки. Внезапно перед нами возникли еловые летние хижины, немного походившие на русские избы. Староста с криком спрыгнул на землю. Тотчас же из избушки вышел старик и пригласил нас пройти внутрь:
– Заходи, будь гостем у Сарыбая![203]
В избе нам подали теплые лепешки, политые расплавленным жиром, есть их было невозможно, но мы умирали от голода и выбирать не пришлось. Тем временем старый Сарыбай принес свой курай и сыграл несколько мелодий. Каково же было наше удивление, когда среди них мы опознали одну французскую, которой его научил папаша, в 1815 г. побывавший в составе русской армии в далекой стране, где жители якобы питались подошвами сапог: башкир думал, что то, чем его кормили русские, было привычной едой для французов.
– Мой отец вернулся оттуда больным и покрытым коростами, так как восемь месяцев не снимал одежду! Но будучи по натуре крепким, он быстро поправился и вернулся к своему привычному занятию – охоте. К сожалению, в те годы здесь не было медведей.
– Как, неужели они иногда куда-то исчезают? – удивился я.
– В те времена был у нас некий знатный охотник, который убил девяносто девять медведей, но, к сожалению, не высушил шкуру последнего на солнце. Продав ее в таком виде, он вернулся в деревню, где встретил старика, который упрекнул его за этот грех. Башкир, не выдержав, отвесил старику оплеуху. А старик-то оказался колдуном и изрек, что отныне башкиры не смогут убивать медведей. И действительно, в течение пятидесяти лет убить медведя не удавалось никому. Эти звери сильно размножились, приходили к башкирам, похищали девушек и уносили их с собой в лес. Однажды в кочевье некоего муллы, почитавшегося всеми за свою добродетель, пришел огромный медведь и схватил его маленькую дочку. У миролюбивого священнослужителя не было дома никакого оружия, поэтому он инстинктивно схватил маленький детский лук, принадлежавший девочке, и пустил стрелу прямо в сердце зверя. В тот же миг наложенное колдуном проклятье рассеялось, и мы смогли победить медведей.[204]
Тем временем сноха Сарыбая вынесла несколько противных кусков жира, которые Антонов сразу же проглотил. Что касается нашего кучера, то он был раскольником, и его вера позволяла ему питаться только чаем, молоком, водой, хлебом и мучными изделиями. Сарыбай, видя, что его еда нам не подходит, пообещал организовать для нас рыбалку. Пока же мы занялись осмотром деревеньки. Ее еловые избы пустовали: все жители, кроме нескольких женщин, детей, стариков и инвалидов, были на сенокосе.[205] В десять часов вечера Сарыбай пригласил нас порыбачить с его сыном и племянником. По его словам, в версте от кочевья в изобилии водится форель.
Ночь была очень темной, между верхушками деревьев иногда просматривалось полное звезд, но
