Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы - Михаил Крюков

И Лёха достал из кармана ещё и угловой штамп.

– А почему все же помог? Гм… Ты меня никогда не сдашь… Да и сама система меня не сдаст… Не вынесет сор из избы, а мне почему-то захотелось в наш флотский бардак ещё свой личный взнос сделать. На память, так сказать… Глупо, конечно… Да и лишние деньги на дороге не валяются по нынешним временам… Ты, кстати, себе чистых листочков наштампуй побольше… Поверь, пригодятся. А с тобой сейчас сижу за столом с огромным удовольствием. Как не крути, а хоть я и отбрыкиваюсь от своего военно-морского прошлого изо всех сил, но так оно со мной до конца жизни и останется…

Сидели мы часов до четырёх утра. Потом, совместно наведя порядок на кухне, улеглись спать. Ровно без пяти десять за окном просигналила машина Костикова. К этому времени мы уже давно встали, напились кофе и мирно курили на кухне. Прощались недолго. Просто пожали друг другу руки, и я ушёл вниз к Костикову. Потом мы поехали домой в Гаджиево, где я попутно переоблачаясь в форму, успел наштамповать себе целую пачку бумаги печатью и угловым штампом в самых разных вариантах, и сделать запас отпускных билетов и командировочных удостоверений минимум на десятилетие. На корабле командир, проверив качество подделки, остался доволен, и даже, на мой взгляд, сильно удивлён той оперативностью, с которой было выполнено его задание. Это, правда, не помешало ему после скупой благодарности оставить меня на корабле до перешвартовки, правда, пообещав выделить выходной на неделе. В понедельник мы перешвартовались в Гаджиево, и благодаря вновь обретённой печати, на корабле забурлила деловая жизнь.

А ещё через три дня старпом Рудин нашёл настоящую печать. Оказывается, наш «очарованный» старпом по приходу домой повесил шинель, в кармане которой была печать в шкаф, а уходя из дома, надел другую, старую, висевшую на вешалке в прихожей. Потом, рыская по квартире в поисках пропавшего символа власти, старпом не догадался заглянуть в шкаф, где висела шинель, да скорее, даже и не подумал о таком варианте. А с появлением моей подделки Рудин вообще как-то успокоился, и больше никаких поисков утерянного раритета не предпринимал. Но когда через несколько дней старпома случайно забрызгал мчавшийся с безумной скоростью по зоне Камаз, ему пришлось оставить дома перепачканную шинель и надеть другую, висевшую в шкафу. Представляю, каково было его удивление, когда, сунув руки в карманы, он обнаружил там вторую печать. Что ему говорил там по этому поводу командир, осталось тайной, но вот только с тех пор печать старпом пристёгивал к штанам такой «якорной» цепью, что её можно было оторвать только с самими штанами. Вторая печать какое-то время находилась у командира, а потом после его неожиданного увольнения следы её затерялись. Рудин, не смотря ни на что, командиром стал, получил полковничьи погоны и свою «шапку с ручкой» и добросовестно командовал сначала кораблём, уходящим в отстой, а потом ещё несколько лет кораблём, стоящим на ремонте в Северодвинске. В море самостоятельно в ранге командира на моей памяти он так ни разу и не сходил. С Лёхой Бурдинским я виделся ещё всего один раз, когда, увольняясь в запас, неожиданно для самого себя заехал к нему в гости. Мы неплохо посидели с ним, и он оказался единственным человеком, который помахал мне с перрона железнодорожного вокзала города Мурманска. А на память обо всей этой истории у меня остался тот самый угловой штамп, который к счастью старпом не терял, и этот вполне музейный экспонат с номером уже несуществующей воинской части несуществующего государства до сих пор лежит у меня дома. И я до сих пор так и не понял, почему же Лёха решил нам помочь, но где–то в глубине души верю, что не только из-за денег…

КИТ     Рекрут

(Повесть о «невезучем» человеке)

Многие люди начинают ценить то, что им дано судьбой с момента рождения, только тогда, когда великий маркёр, оценив ситуацию, начинает требовать обратно то, чем, по его мнению, другие распорядились бы лучше, но им не повезло при раздаче.

Так или иначе, но закон сохранения, сформулированный ещё Михайло Ломоносовым, вполне успешно работает и применительно к людским судьбам: Ежели в одном месте что-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет. Как не крути, но стоит про это помнить, хотя бы для того, чтобы не сломаться, когда в жизни наступит чёрная закономерная полоса, не утонуть на дне стакана, и осколком его не полоснуть в отчаянии по венам.

***

С раннего детства Иван Киров не испытывал особого дискомфорта от процесса существования. Отец его служил в непростой структуре, о назначении которой лучше не спрашивать и даже не думать. Хоть и носил он звание капитана первого ранга, его форма, в основном, висела в старинном платяном шкафу, который считался семейной реликвией. Периодически на кителе прибавлялись новые награды, и не только юбилейные. Иногда отец молча собирался и уезжал в командировки, из которых возвращался с усталыми глазами и экзотическим подарками, которые торжественно водружались на полку в комнате сына. Матушка Ивана, доктор филологии, преподавала в университете английский язык, что само по себе развивало лингвистические способности юноши. Времена были застойные, но семья Кировых ни в чём не нуждалась. Мальчишка отличался от сверстников светлой головой и отменным здоровьем. Первое помогало ему отлично учиться, не испытывая ни малейших затруднений ни в точных, ни в гуманитарных науках. Второе привело его в секцию бокса в СКА, где к окончанию восьмого класса Иван честно заработал первый спортивный разряд. Его любимая манера боя: уклоняться от ударов и, выбрав момент, нанести прицельный левый, и сразу мощный правый боковой удар, не раз отправляли соперников в нокаут.

В школе с усиленным изучением английского языка балбесов было мало из-за престижности заведения, но они встречались в силу того, что не все дети слуг народа с детства обладали тягой к знаниям, и в некоторой своей массе больше любили торговать в школьном туалете джинсами и жвачкой. Зато совсем не было откровенных гопников.

Познакомившись пару раз с кулаком Ивана, балбесы и старшеклассники предпочли не домогаться и в конфликты не вступать. Ванька же цену себе знал и сам на рожон не лез.

***

После окончания восьмилетки старший Киров безапелляционно, сказал сыну:

– Пойдёшь в Нахимовское.

Дальнейшее обсуждению не подлежало. Отец позвонил кому надо, и через некоторое время без особого внимания на огромный конкурс Иван был зачислен в училище. Оказавшись в военной системе, Иван к концу первого курса почувствовал, что она давит на него своей многотонной несокрушимостью, и что ему гораздо ближе походы в дальние страны под белыми парусами, нежели наблюдать «…тающий в далёком тумане Рыбачий…» с ходового мостика военного корабля.

Незадолго до окончания училища, торжественного вручения на борту крейсера «Аврора» аттестата и прилагающегося к нему нагрудного знака, в «питонских» кругах именуемого Орденом Потерянного Детства, Иван первый раз наперекор воле отца заявил, что в военно-морское училище он не пойдёт, а будет на общих основаниях поступать в аналогичный гражданский ВУЗ. Отец отговаривать сына не стал, но в его разом потемневшим глазах появилась какая-то стальная непреклонность. Он лишь сурово и негромко произнёс:

– Сын, ты не прав.

На этом воспитательная беседа закончилась, но воспитательный процесс не прекратился. Отец опять позвонил кому надо.

Первый же экзамен в Макаровское морское училище Иван завалил.

Молодой человек, выученный в Нахимовском училище, просто физически не может срезаться на вступительном экзамене! Ванька всё понял правильно и сразу, но желание стать офицером у него не появилось. Молчаливый конфликт между сыном и отцом продолжался.

– Я в армию пойду, потом ещё раз попробую,– сказал Иван отцу, сделав вид, что не в курсе причин своего провала.

– Иди, но помни, что в училище Фрунзе готовят отличных штурманов, подумай на эту тему, год тебе на размышление, думаю, хватит, – сухо и лаконично подытожил отец, и Иван понял, что от своих намерений воспитать преемника он не отказался.

***

Словно давая оценить сыну возможности организации, от помощи и поддержки которой тот отказался, опять был сделан звонок в соответствующие кабинеты.

Осенью, в назначенное время, призывник Киров, уже обросший буйным гражданским волосом, появился у дверей военкомата в поношенном бушлате со споротыми нахимовскими погонами, которые он оставил на память, и с небольшой спортивной сумкой на плече.

Приём и оформление новобранца произошёл молниеносно и совершенно не характерно для призывных пунктов Вооружённых Сил. Уже через час призывник был передан молодому флотскому офицеру вместе с пакетом сопроводительных документов, после чего посажен на заднее сиденье чёрной «Волги» и стремительно доставлен во флотский экипаж. Ещё два часа ушло на стрижку, переодевание в новую хрустящую робу и обед, который напомнил Ивану недавнее нахимовское прошлое. После обеда в сопровождении мичмана матрос Киров, грохоча по полу новыми «гадами», дошёл до кабинета командира экипажа, где его уже ждал знакомый капитан-лейтенант.