Великие судьбы русской поэзии: XIX век - Евгений Глушаков

В эту пору Михаил Юрьевич посещает так называемый «Кружок 16-ти», общество, состоявшее из университетской молодёжи и кавказских офицеров. Собирались по ночам, по возвращении из театра или с бала. Скромный ужин и очень вольные беседы. В этот кружок в числе прочих входили: Валуев, Монго-Столыпин, Александр Долгорукий, Иван Гагарин. Такие люди по своим духовным и нравственным силам ещё недавно могли представлять реальную угрозу режиму самодержавного произвола и крепостного рабства, но теперь это были только тени прежних борцов за свободу – «декабристы» с ещё развязанными языками, но уже с отрубленными руками.

Посещает Лермонтов и салон Карамзиных, где у него складываются самые тёплые и приятельские отношения с друзьями покойного Пушкина, как бы перешедшими к нему по наследству вместе с первенством на российском Парнасе. Когда же поэт наведывается в Москву, не забывает заглянуть и к родителям Николая Мартынова, вероятно, и ради сестёр своего друга, находящих «большое удовольствие в его обществе».

Ну, и, конечно, служба, которая поэту пока ещё не в тягость, поскольку и весела гусарскими застольями, и теперь уже не отдаляет его от литературы, света, родственников и друзей. Да и чины идут, 6 декабря 1839 года следует приказ о производстве Михаила Юрьевича Лермонтова в поручики.

Однако исподволь, из глубины, побулькивая, как болотные газы, начинают вызревать и подниматься на поверхность духовные элементы заключительного акта его жизненной драмы. Уже французский посланник в России Барант осторожно интересуется у людей сведущих: не имеет ли русский поэт Лермонтов неуважения к французам или его стихотворение «Смерть поэта» направлено исключительно против Дантеса, убийцы Пушкина? Уже и молодая вдова княгиня Щербатова отдаёт явное предпочтение ухаживаниям Михаила Юрьевича перед сыном этого самого посланника – атташе французского посольства Эрнестом де Барантом… Уже и Николая Мартынова, ничтожного, а потому болезненно самолюбивого красавчика, пописывающего стихи, начинают всё больше и больше раздражать насмешки Лермонтова, временами безудержного в своём остроумии, а пуще того – его талант и растущая слава. А зависть потому и зависть, что может завести далеко. Впрочем, для рокового финала ещё многого не достаёт. Посему продолжим последовательное изложение происходящих событий.

16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль французский атташе Барант приревновал Щербатову и повёл себя вызывающе дерзко, обратившись к русскому поэту в недопустимом тоне: «Вы слишком пользуетесь тем, что мы находимся в стране, где дуэль запрещена». «Это ничего не значит. Я весь к вашим услугам», – ответил Лермонтов.

Поединок состоялся на Чёрной речке. Сначала – на рапирах. А когда у Михаила Юрьевича сломался клинок, перешли на пистолеты. Барант промахнулся, после чего Лермонтов разрядил своё оружие в воздух и противники помирились. И всё бы хорошо, если бы слухи о дуэли не дошли до властей.

11 марта последовал приказ об аресте Лермонтова. По закону полагалась вечная ссылка в Сибирь и лишение дворянского достоинства. Но зачинщиком был Барант. Дело шло к царской милости. В Ордонанс-гаузе, где содержался Михаил Юрьевич, его навестил Белинский. Они встречались и прежде в 1837 году в Пятигорске, где Виссарион Григорьевич проходил курс лечения минеральными водами. Но в ту пору Лермонтов не пришёлся по душе великому критику, который, как всегда, был серьёзен и возвышен в своих мыслях, при том, что поэт посмеивался над ним. Теперь же они разговорились, и беседа получилась самая сердечная. И насколько же переменилось впечатление Белинского о Лермонтове: «Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет поэт с Ивана Великого!..» Сравнение с высочайшим сооружением тогдашней Москвы, употреблённое критиком, пророчило Михаилу Юрьевичу переход из разряда «второй Пушкин» на первое место в ранжире российских гениев. Но мог ли знать Белинский, сколь мало времени отпущено Лермонтову на это самое «будет»?

Между тем до Михаила Юрьевича дошли слухи, что Барант недоволен его показаниями о выстреле в воздух и грозится наказать поэта, когда он окажется на свободе. Лермонтов добился, чтобы французского атташе тайком провели к нему в камеру для объяснения. Барант заверил, что слухи не точны и он вполне удовлетворён. О новом столкновении недавних дуэлянтов и посещении Ордонанс-гауза французом прознали власти, и последовавший приговор оказался привычно строг.

29 апреля поручик Лермонтов был переведён в Тенгинский пехотный полк тем же чином и отправлен на Кавказ. По дороге из Петербурга в Ставрополь сами собою сложились ностальгически горькие строки.

ТУЧИ

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,С милого севера в сторону южную.

Что же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам зависть и чужды страдания;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнания.

А ведь таким благодатным, таким успешным обещал быть этот год. Тут выход и поэтической книги Михаила Юрьевича – «Стихотворения», и прозаической – отдельного издания «Героя нашего времени». Думалось – начало, а получилось, что при жизни автора книг его более не выходило. Да и радость от этих была смазана новой ссылкой.

«Героя нашего времени» Николай I назвал жалкой книгой, показывающей большую испорченность автора. А в своём письме к жене за границу высказался подробнее: «Я дочитал до конца Героя и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характеры…» И в том же письме царственный критик добавляет, как бы обращаясь к поэту, сосланному под пули горцев: «Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он прочистит себе голову». Царь явно доволен вынесенным поэту приговором и едва ли замечает садистскую суть своей фразы, ибо проветриваться Лермонтову придётся на свинцовом ветру. А в целом суждение Николая I звучит весьма и весьма добродетельно. Было бы нетрудно поверить и в исключительное благонравие российского императора, если бы не знать, что творилось у него в государстве…

Летом 1840-го поручик Лермонтов был прикомандирован к отряду генерал-лейтенанта Галафеева, направлявшегося в экспедицию по Большой и Малой Чечне. 11 июля у речки Валерик произошло генеральное сражение, в котором со стороны русских действовало две тысячи штыков, со стороны горцев – шесть тысяч сабель. Михаил Юрьевич ввиду проявленного мужества был представлен к награде золотой саблей. Однако представление не было удовлетворено. Очевидно, «жадною толпой стоящие у трона» не соизволили поставить на нём положительной резолюции.