Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

— Ну что, Сергей Михайлович, найди-ка нам пару-тройку работяг с лопатами и проследи, чтобы все сделали, — устало произнес он, расстилая на пеньке вынутый из кармана полиэтиленовый пакет, тяжело уселся, вытянув ноги, и прикрыл глаза, словно хотел сказать: «Вы тут все организуйте, я пока посплю, а потом вами поруковожу».

Ладно, рабочих здесь действительно полно, и Сереге ничего не стоит найти бригадира, объяснить ситуацию и попросить о помощи, тем более что именно эти рабочие и захоронение обнаружили, и милицию вызвали, так что в курсе и удивляться не станут. Это Саблин может сделать. А вот как проследить, чтобы все сделали правильно? Он и сам-то не очень уверен в том, что знает: как правильно? Опыта-то нет. Ну ничего, как-нибудь.

Он двинулся в сторону бытовки, вокруг которой ходили рабочие.

— Вы куда это направились? — услышал он громкий уверенный голос женщины-эксперта Ровенской.

— Мне следователь сказал найти рабочих и проследить за эксгумацией, — пояснил он, остановившись и повернувшись к эксперту-криминалисту.

Та смотрела на него, прищурившись и уперев руки в бока, эдакая торговка рыбой с провинциального базара.

— Даже не вздумайте, миленький, — произнесла она, слегка понизив голос. — Рабочих, конечно, надо найти, и если больше никто не умеет выполнять такие простые действия — ничего страшного, если их выполните вы. Но на этом — всё. Полный конец, — она засмеялась, употребив более грубое и ёмкое по смыслу выражение.

— А как же эксгумация? — растерялся Сергей. — Следователь мне поручил…

— Мало ли что он вам поручил! Не имейте дурной привычки выполнять все, что вам поручают, это золотое правило службы. Вы — не юрист, не криминалист, вы — врач. Как вы можете руководить эксгумацией? А если в результате вашего, извините за выражение, руководства окажутся утраченными вещественные доказательства? Причем утрачены безвозвратно. Или испорчены. Вы своей умной головой об этом подумали?

Сергей об этом действительно не думал. В общем-то, в тонкостях работы по раскрытию и расследованию преступлений он совсем не разбирался. Однако почему Лидия Игоревна Ровенская так уверена в том, что в захоронении непременно окажутся вещдоки?

— Поймите. — терпеливо объяснила та, — когда трупы закапывают в землю в лесопарке, то рассчитывают исключительно на то, что их никто никогда не найдет. То есть захоронение не обнаружат и не вскроют. А коль его не вскроют, то туда можно бросить все, что угодно, все равно не найдут. Веревку, например, которой душили, камень, которым били по голове, даже «волыну», из которой покойничков «приговорили».

Сергей принял к сведению сказанное экспертом-криминалистом, благодарно ей улыбнулся и пошел договариваться с бригадиром. Когда тот привел к месту обнаружения захоронения четверых крепких ребят с лопатами, Саблин обратился к подремывающему следователю:

— Люди готовы работать, ждут ваших указаний, — быстро проговорил он и нырнул в дежурную машину, где Лидия Игоревна отогревалась при помощи крепкого кофе из термоса.

— Спасибо вам, — сказал Сергей, — я работяг следователю передал и свалил, пусть сам работает.

— Вот и молодец, — одобрительно кивнула она. — Учитесь, юноша, пока есть у кого. Пройдет еще три-четыре года — и молодежи учиться будет не у кого.

— Почему? — не понял он.

— Да потому что кругом только одна сопливая молодежь и останется, ничего не знающая и не умеющая. Кто совсем постарше — тех на пенсию выпрут, а кто еще ничего — тот сам уйдет. Невозможно работать в бардаке этом, совесть не позволяет.

Сергей выпил предложенную Ровенской чашку кофе без сахара и вышел из машины: ему было интересно, что там происходит, ведь как-никак — первые трупы, первое место происшествия. Рабочие осторожно копали, стараясь не задеть и не повредить трупы, а следователь, снова заняв насиженное место на пне, разговаривал с оперативниками. Сергей прислушался. Речь шла о том, что покойные — либо бандиты, либо бомжи.

— И на хер их откапывать! — бурчал один из оперов. — Все равно трупы в таком состоянии, что ни одна экспертиза ничего не установит: ни как убивали, ни чем убивали, а уж о том, сколько человек этим прискорбным делом занималось, и мечтать нечего узнать.

— Ну да, — подхватил второй оперативник, — даже если мы найдем, на кого эти трупы повесить, все равно будут твердить, что потерпевшие сами виноваты, первыми напали, а те, бедненькие, только защищались и нечаянно пределы необходимой обороны превысили. И никакая экспертиза на таких лежалых трупах ничего не найдет такого, что позволило бы эти показания опровергать. Дохлое дело. Так что все, как всегда: вали на покойника, с него какой спрос.

Грубый и пренебрежительный разговор покоробил Саблина. Действительно, покойника в такой ситуации легко можно оболгать, и защитить его некому. Некому, кроме судебно-медицинской экспертизы. И еще ему было очень обидно оттого, что оперативники и следователь считают его, специалиста, обладающего достаточно большим объемом знаний, пустым местом, «попкой», «болванчиком», который приехал на место происшествия исключительно потому, что этого требует закон, но на самом деле от его присутствия, от его знаний, умений и работы ничего не зависит. Но он-то ладно, он себя защитить сможет, а вот покойник — уже нет.

И Сергей вдруг вспомнил ту драку со Славиком, соседским пацаном, который издевался над Серегой из-за его бесконечных больных животных, которых он приносил домой, выхаживал, таскал в ветеринарку и пристраивал потом в хорошие руки. Сергей с 10 лет занимался боксом, поэтому дрался до крови, отчаянно, никого не боялся. Вечером к ним в гости пришла тетя Нюта, а спустя некоторое время явились Славкины родители выяснять отношения. Сергея выставили из комнаты, но он подслушивал под дверью. И услышал:

— Ваш Сережа бездомных котят с помойки жалеет больше, чем людей, кого вы вырастили? Он же чудовище, монстр какой-то, вы бы видели, во что он превратил нашего Славика.

И тетя Нюта ответила:

— Ваш Славик здоровый лоб, он прекрасно может себя защитить сам, зачем ему, чтобы Сережа его жалел? А вот больного котенка или птенца со сломанной лапкой защитить некому. Защищать надо того, кто сам себя защитить не может.

— Да ваш Сережа — настоящий зверь! Видели бы вы, какими глазами он смотрел на нашего Славика! Как волчонок! Надо же, в такой интеллигентной семье растет, а настоящий монстр! Животное!

Сереже было непонятно, почему его называют монстром, зверем, волчонком и животным. И о каком таком взгляде говорила Славкина мамка? Дождавшись, когда родители побитого соседа ушли, мальчик осторожно потянул тетю Нюту за рукав:

— Нюта, а почему они так меня обзывали? Я что, правда звереныш, что ли?

— А ты подслушивал! — рассмеялась тетя Нюта. — Некрасиво! А насчет звереныша — так ты бы видел, какие у тебя глаза сейчас. Звереныш и есть.

— Но почему? — упрямо настаивал Сережа. — Что с глазами-то не так?

— Да они у тебя, как у деда Анисима, в точности. Никто из нас, ни мама твоя, ни Васька, ни я — ни внешне, ни повадкой на отца не похожи, а ты — вылитый Анисим Трофимович Бирюков. Вот скажи честно: жалеешь, что Славку избил?

— Нет, — твердо ответил мальчик.

— И если бы снова так сложилось — снова побил бы его?

Сережа молча кивнул, боясь взглянуть тетке в лицо. Он был уверен, что говорит неправильно, что Нюта его осуждает, но соврать тоже не мог. Что-то мешало.

— Значит, не жалеешь, не раскаиваешься? — Губы тети Нюты искривились в непонятной Сереже усмешке.

Он помотал головой, потом внезапно решился и поднял глаза.

— Ну так и есть, — вздохнула тетка. — Воин, который не раскаивается в том, что причиняет боль и смерть. Потому что он воин и перед ним враг. Как же ты похож на своего деда! Ой смотри, Сережка, намаешься ты с таким характером. И с таким взглядом.

— А ты же говорила, что у меня хороший характер, — возразил Сережа.

— Хороший, — согласно кивнула она. — Но трудный. И людям с тобой будет трудно, и тебе самому будет тяжко. Так что готовься, легко тебе в жизни не будет. И взгляд свой волчий убери, это ведь только я понимаю, потому что дедова дочка и отчество у меня Анисимовна, а другие-то не поймут, испугаются, ненавидеть будут. Поосторожнее с глазами, Серенький.

— …Сочетанная травма груди, живота и нижних конечностей: переломы грудины и ребер о рулевую колонку, разрывы легких и печени с обильным внутренним кровотечением, винтообразно-оскольчатый перелом правой бедренной кости в результате воздействия травмирующей силы по оси конечности с ее одновременным вращением вокруг оси…

Сергей, тщательно проговаривая медицинские термины, диктовал медрегистратору протокол исследования трупа молодой женщины, погибшей в дорожно-транспортном происшествии. Женщина находилась за рулем автомобиля, превысила скорость, не справилась с управлением и, выскочив на встречную полосу, столкнулась с автобусом. Виновница аварии погибла на месте. Исходя из соображений здравого смысла, проводить судебно-медицинское исследование таких трупов нерационально. Зачем? И без того все ясно. Ясно, что человека не убили, не отравили, не застрелили и не проломили ему череп подручным тяжелым предметом. Обстоятельства налицо, для чего исследовать труп, какие неожиданные находки, важные для правосудия, могут обнаружиться? В большинстве зарубежных стран в подобных случаях ограничиваются только забором крови для анализа на наличие алкоголя или наркотиков. Но российские законы требуют непременного вскрытия трупа в каждом случае насильственной смерти. При этом не следует путать смерть насильственную и смерть криминальную, являющуюся всего лишь одной из разновидностей насильственной. Насильственная смерть — это смерть от любых видов внешнего воздействия, а не от заболевания. Вот и приходится тратить время и силы на никому, в общем-то, не нужную работу.