Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Есть три ключевых фразы у Коллонтай. Это названия ее сочинений - "Любовь пчел трудовых" и "Дорогу крылатому Эросу!" Первое - сборник как бы художественных рассказов, очень слабых по исполнению: писательницей она явно не была; второе - название статьи, напечатанной в журнале "Молодая Гвардия" в 1923 году. И третье запомнившееся выражение, с ней связанное, - "теория стакана воды": мол, удовлетворять половое влечение нужно так же просто, как выпить воды, если мучает жажда.

Статья "Дорога крылатому Эросу!", в отличие от "Пчел трудовых", - интересное сочинение. Коллонтай начинает с исторического очерка сексуальных нравов человечества и говорит вещи, в общем, давно известные и бесспорные: что в Древней Греции половое общение с женщиной было отодвинуто на задний план и преобладала мужская дружба (в подробности она не вдается), что в Средние Века возникло понятие индивидуальной любви (культ прекрасной дамы у рыцарства), но любовь отделялась от брака, что в буржуазном обществе утвердилась моногамная семья, но основана она была не столько на любви, сколько на материальных соображениях. Эти общеизвестные факты разве что затемняются у Коллонтай попытками истолкования их исключительно в духе экономического материализма: то, что позднее назвали вульгарной социологией. Интересное и как бы новое начинается, когда Коллонтай ставит вопрос о формах любви в стране победившей пролетарской революции, то есть в социалистическом обществе. Ее тезис: в таком обществе неизбежно произойдет ослабление и распад моногамной семьи, что любовь не может здесь ограничиваться пределами супружеской или просто любящей пары.

Приведем обширную цитату из статьи "Дорогу крылатому Эросу!":

Но может ли такой идеал, такая исключительность в любви отвечать интересам рабочего класса? Не становится ли, наоборот, важным и желательным с точки зрения пролетарской идеологии, чтобы чувства людей становились богаче, многоструннее? Не является ли многострунность души и многогранность духа именно тем моментом, который облегчает нарастание и воспитание сложной, переплетающейся сети духовно-душевных уз, которыми скрепляется общественно-трудовой коллектив? Чем больше таких нитей протянуто от души к душе, от сердца к сердцу, от ума к уму - тем прочнее внедряется дух солидарности и легче осуществляется идеал рабочего класса - товарищество и единство.

Исключительность в любви, как и "всепоглощение" любовью, не могут быть идеалом, определяющим отношения между полами с точки зрения пролетарской идеологии. (...) Такое выделение "любящей пары" (в кавычках), моральная изоляция от коллектива, в котором интересы, задачи, стремления всех членов переплетены в густую сеть, станет не только излишним, но психологически неосуществимым.

(...) чем крепче будет спаяно новое человечество прочными узами солидарности, чем выше будет его духовно-душевная связь на всех ступенях жизни, творчества, общения, тем меньше места останется для любви в современном смысле слова.

Мы видели, что попытки осуществления этого якобы пролетарского идеала на практике - хотя бы советский брачный кодекс 20-х годов, созданный самой Коллонтай, - приводили сплошь и рядом к трагикомическим ситуациям "зощенковского" типа и способствовали созданию в массовом сознании некоего анекдотического мифа о ней. Но тема, поднятая Коллонтай, очень серьезно отозвалась в тогдашней советской - равно как и антисоветской - литературе. Пример последней, конечно же, - "Мы" Замятина: всеобщая любовь по карточкам, по "розовым талонам", дающим право каждому и каждой обладать каждой и каждым. Несомненно, этот сюжет инспирирован писаниями Коллонтай. А вот событие безусловно советской литературы - "Цемент" Гладкова. При весьма незначительных литературных достоинствах эта книга имела мировой резонанс, была переведена чуть ли не на все языки (да и сейчас продолжает издаваться на Западе: я своими глазами видел новое издание "Цемента" в Америке лет пять назад). Единственная причина такого успеха - сюжет об отношениях Глеба Чумалова, героя романа, с Дашей: она отказывает ему в его супружеских правах, оставаясь в то же время его женой и, так сказать, товарищем по борьбе.

Но и самое великое произведение советской (да, всё-таки советской, несмотря на запрет и непечатание) литературы - гениальный "Чевенгур" Андрея Платонова - построен по коллонтаевской схеме. В обществе лишенных собственности только и может развиться настоящая любовь: "товарищество против имущества". Единственная "исключительная пара" - Прокофий Дванов и Клавдюша Клобзд - рвачи, озабоченные сохранением и приумножением имущества, классический "буржуазный" союз. Но у Платонова этот самый "крылатый Эрос" выражается в зловещей форме иссякновения бытия, схождения на нет самой его материальности. Люди у Платонова "обретают в голом порядке друг друга" И этот голый порядок уже трудно назвать Эросом: скорее это Танатос.

Теперь можно поставить вопрос: а вправду ли это влияние именно Коллонтай, сказавшееся и на простоватом Гладкове, и на изысканном Замятине, и на гениальном Платонове? Мы прочитали у Эренбурга, что Александра Михайловна Коллонтай была женщиной вполне пристойной и заслуживающей всяческого уважения, и ему не верить нельзя; но значит ли это, что она была такой уж провидицей, обнаружившей скрытые, хочется даже сказать мистические, корни вроде бы прозаичного социализма?

Конечно, нет. Соответствующие мысли Коллонтай - не ее мысли. В форме советского агитпропа выступили старые, дореволюционные идеи русских символистов, Вячеслава Иванова. (Отсюда же и сходство с Бахтиным, вылезшим из ивановского жилетного кармана.) Тайная идея, владевшая сознанием символистов была - социальный союз как союз сексуальный, эротизация социальности, выступавшая под пышным квази-религиозным псевдонимом пресловутой соборности. Вот порождающий текст Вяч. Иванова, откуда вышли все коллонтаевские псевдо-пролетарские дерзновения:

Человечество должно осуществить симбиоз полов коллективно, чтобы соборно воззвать грядущее совершение на Земле единого богочеловеческого Тела. Индивидуальный же симбиоз должен слыть в общественном мнении не нормой половых отношений, а отличием и исключением, оправдываемым и великою любовью, и добрыми делами четы.

Это из доклада Вячеслава Иванова "О достоинстве женщины", обнародованного еще в 1908 году. Прочтите этот текст, и вы увидите, что он полностью переписан Коллонтай. Всё, что она сделала самостоятельно, - это неуклюжая попытка объявить эти идеи марксистско-пролетарскими.

Впрочем, действительно ли неуклюжая? Мы упоминали в самом начале Герцена, а именно у него социалистическая идея была первоначально сексуально окрашенной. Задача социализма, писал Герцен, - это освобождение женщины и раскрепощение плоти. Текстуально:

Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном... С одной стороны, освобождение женщины, призвание ее на общий труд, отдание ее судеб в ее руки, союз с нею как с ровным.

С другой - оправдание, искупление плоти ... человек достигал созвучного единства, догадывался, что он существо целое, а не составлен, как маятник, из двух разных металлов, удерживающих друг друга, что враг, спаянный с ним, исчез.

Эти мысли появились у Герцена не просто под влиянием тогдашнего сен-симонизма - формы так называемого утопического социализма, а связаны с конкретным событием - процессом в 30-е годы 19 века сен-симониста Анфантена, вызвавшим резонанс во всем культурном мире. Он проповедовал идеал социального союза как союза свободной сексуальности. Отсюда и пошло убеждение тех лет, что социализм предполагает разрушение семьи и обобществление жен. Эта идея, по-настоящему никогда не реализовавшись на практике, составляет всё же интимное ядро социализма и его, так сказать, конститутивный принцип, демонстрирует его логический предел.

Интересно при этом, что у Герцена в цитированных словах появляется идеал человека как двуединого, то есть бисексуального, существа. Это древняя идея андрогина, Платоном еще высказанная: целостный человек - это мужеженщина. Но Платон и был, среди прочего, первым теоретиком социализма, автором коммунистической утопии. А новейший теоретик марксистской складки Герберт Маркузе призывал к возвращению социализма от науки к утопии, и один из своих основных трудов - "Эрос и цивилизация" - построил как сексуальную параллель к Марксову экономизму: в буржуазном индивидуалистическом обществе не существует полового удовлетворения, Эрос отчуждается и присвояется правящими классами. Задача социализма - вернуть массе полноту сексуального счастья, экспроприировать сексуальных экспроприаторов. В общем опять-таки коллективный секс: "групповуха" на нынешнем постсоветском языке, а на архаическом религиозном - свальный грех.

Так что в какую-то жилу Коллонтай попала. Нельзя, правда, сказать, что это жила плодоносная, и лучше всех это продемонстрировал не столько Платон, сколько Платонов (интересно и знаменательно это конечное совпадение двух великих имен). Но похоже, что эта мечта - о свободном коллективном сексе - неизбывна в человечестве, выдает существенную черту его коллективного бессознательного. Не столько мужчина и женщина хотят стать единым существом, сколько человечество слиться в некий хоровод (излюбленный образ символиста Иванова); пежоративно его можно назвать крысиным комком или змеиным склещением, а в более приятной ассоциации - пчелиным ульем.