Император Траян - Игорь Князький

Подобный набор культов не оставляет сомнений в том, что население римской провинции Дакия не имело корней в гето – дакийском этносе, но являло собой исключительно пёструю этническую картину, включая в свой состав уроженцев самых разных провинций Римской империи, объёдинённых прежде всего латинским языком. Похоже, большинство новых дакийцев (но не даков) происходило с Востока, имея семитское, возможно, и иранское происхождение. Не могло не быть в Дакии колоний, заселённых выходцами из ближайших соседей провинции – паннонцев, иллирийцев. Не забудем и о маврах доблестного Лузия Квиета. Единым, ещё раз подчеркнём, здесь был только латинский язык, на котором говорили и общались разноплеменные переселенцы, превратившие Дакию в римскую не только по названию провинцию. Дакийское царство исчезло вместе с народом, его заселявшим. Здесь стоит привести мнение историка Саймона Бейкера, давшего, как нам представляется, исчерпывающую характеристику событиям 101–106 гг.:

«В истории Рима, полной жестоких войн, всего лишь несколько могут сравниться по кровопролитию с битвами за Дакию. В ходе войн первоначальная задача – смещение Децебала – была забыта. Целью битвы за Дакию стало то, что сейчас зовётся геноцидом, – уничтожение древней «варварской» культуры, насаждение «правильных», «цивилизованных» и преданных Риму колоний и разграбление богатств страны на благо империи».[352]

Разграбление изобиловавшей золотыми и серебряными рудниками страны действительно было образцовым. И поныне среди археологических находок нет практически золотых изделий.[353]

В чём же была причина такой беспощадности римлян, ведомых Траяном?

Римляне никогда не славились великодушием к своим врагам. Конечно, можно найти случаи образцово милосердных поступков великих римлян в отношении недавних противников. Кисть великого Николя Пуссена увековечила в XVII в. «Великодушие Сципиона», восславив добрый поступок победителя Ганнибала Сципиона Африканского, не давшего разлучить влюблённых юношу и девушку карфагенян. На сам Карфаген великодушие Рима никогда не распространялось, и Сципион Эмилиан по воле сената римского народа в 146 г. его разрушил, уничтожив дотла. Впрочем, к вождю обороны Карфагена в III Пуническую войну, Газдрубалу, великодушие было проявлено. Он умер в Италии на вилле, не испытав никаких жестокостей от победителей. Но главное здесь другое: разрушив Карфаген и продав в рабство остатки населения города, римляне не подвергли уничтожению пунийское население бывших владений Карфагена, ставших провинцией Африка. Продолжал жить и пунийский (финикийский) язык. Он был родным для потомков карфагенян ещё долгие столетия, чему вовсе не мешала романизация провинции. «Metus Punicus» – страх перед пунами, возникший в Риме во время италийской кампании Ганнибала, толкнувший римлян на полное уничтожение вражеского государства и его столицы, не привёл к геноциду всего народа.

Наряду с metus Punicus в Риме долгое время существовал и metus Gallicus,[354] страх перед галлами со времени осады Капитолия галлами – сеннонами царя Бренна (390 г. до Р.Х.). Сеннонам, правда, спустя столетие с небольшим, крепко досталось. Говорится даже об истреблении галлов – сеннонов римлянами.[355] Месть их давним обидчикам была спровоцирована восстанием сеннонов в 285 г. до Р.Х. и жестокими потерями в понесённом римлянами в первой битве поражении.[356] Но, отомстив в 283 г. до Р.Х. за гибель тринадцати тысяч соотечественников, римляне, произведя страшное опустошение в земле сеннонов, всё же позволили галлам выбирать между смертью и потерей родной земли. Уцелевшее население выселилось поголовно в придунайские земли и Македонию.[357]

Metus Gallicus прошёл у римлян с завоеванием Цезарем Галлии, где погибли сотни тысяч варваров, но геноцида всё же не было.

Злопамятность римлян проявилась и в Эпире после III Македонской войны (171–168 гг. до Р.Х.), в которой эпироты поддержали несчастного царя Персея. 150 тысяч жителей Эпира было продано в рабство. Не трудно догадаться, что не только поддержка македонского царя тому виной, но и память римлян о подвигах царя Пирра в Италии.

Превеликий страх испытали в Риме во время грандиозного восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации в 6–9 гг. Сам Август тогда, напомним, опасался появления мятежных варваров у стен Рима. Но, когда усилиями Тиберия восстание было подавлено, римляне не проявили к побеждённым особой жестокости. Предводитель восставших Батон удостоился почётного плена и закончил свою жизнь в Равенне, где прожил ещё немало лет на покое.

Обиды, нанесённые Риму даками, были, конечно же, немалыми. Набег на Мёзию и убийство римского наместника, разгром армии Корнелия Фуска, гибель целого легиона и самого римского полководца – всё это по римской логике требовало отмщения. Но ведь не геноцида! Скорее всего, дерзость Децебала, его лживость, коварство, подсылка убийц, гибель Лонгина – всё это справедливо заставило Траяна просто возненавидеть дакийского царя. Он не мог быть в глазах императора врагом, достойным уважения, но лишь подлым варваром, пощады не заслуживающим. Потому речь пошла не просто об отмщении за дела времён Домициана – для этого хватило бы и первой кампании 101–102 гг. Страна, таких царей порождающая, должна была исчезнуть, дабы не было у Империи беспокойного соседа за Дунаем, постоянно к войне стремящегося. Могло ли случиться так, что, если бы Децебал вёл себя разумнее, трезво оценивал соотношение сил и не провоцировал Рим на войну, то даки остались бы задунайскими соседями римлян, пусть и не очень – то дружественными, но терпимыми? Ведь жили так веками с Римом германцы за Рейном, сарматы и иные племена за тем же Дунаем. Почему же так не повезло дакам?

Думается, главная причина здесь – непримиримость к Риму Децебала и верной ему дакийской элиты, что усугублялось прочностью самого царства. Таким образом, в глазах Траяна недобитая Дакия оставалась постоянной угрозой Риму на его дунайских рубежах. С этой точки зрения даки были опаснее зарейнских германцев. Те никогда не могли создать сколь – либо прочного объединения государственного типа. Более того, вражда германских племён между собой всегда была на руку римлянам. Они видели, как рухнуло царство Маробода, лишь на время объединившее свевов и маркоманов, как погиб в междуусобной борьбе славный Арминий, истребивший три римских легиона в Тевтобургском лесу. Дакия же выглядела царством стабильным, и даже смена царя не обещала римлянам какого – либо добрососедства. Наконец, не забудем о «завещании Цезаря». Траян держал в голове грядущий восточный поход во исполнение плана – мечты божественного Юлия. А таковой был бы делом рискованным, сохрани Дакия хоть малейшую способность к государственному и, значит, и военному возрождению.

Что ж, с римской точки зрения, беспощадные действия Траяна в Дакии были совершенно логичны и интересами Империи полностью обоснованы. А брошенная на лестницу Гемоний голова Децебала представлялась римлянам справедливым концом дерзкого варвара.

Удивительный парадокс истории заключается в том, что, спустя долгие и долгие столетия, имена Траяна и Децебала – смертельных врагов, люто ненавидевших друг друга, оказались равнопочитаемыми, да и остаются таковыми в государстве Румыния, занимающем территорию бывшей римской провинции Дакия и сохранившем римское имя: Romania. В румынской исторической ментальности Траян и Децебал в равной степени «отцы – основатели» нации. Что лежит в основе столь удивительной исторической метаморфозы?

Здесь должно обратиться к временам становления теорий происхождения восточных романцев. Возникновение таковых относится к XVII веку, когда эти теории нашли своё отражение в трудах молдавских и валашских летописцев.[358] Толчком к исследованию этой, безусловно, важнейшей для обоих княжеств – Молдавии и Валахии – проблемы стали записки ватиканского миссионера в Молдавском княжестве Марко Бандини. Представитель римской курии безаппеляционно и столь же бездоказательно написал, что восточные романцы – прямые потомки разбойников и прочих преступных элементов, коих римские императоры, освободив из – под стражи, выслали во вновь завоёванную провинцию к северу от Дуная.[359] Понятное дело, такая оригинальная «концепция» вызвала острую реакцию в обоих княжествах. Но чем объяснить подобную неприязнь ватиканского миссионера к предкам современных ему молдаван и валахов? Скорее всего, совершенным провалом его католической миссии. Надо заметить, что восточные романцы исторически всегда отличались стойкой приверженностью к православию. Даже в Трансильвании, бывшей тысячелетие во власти католиков – венгров, а с конца XVII в. одновременно и католической же Австрии, местные восточные романцы – волохи – сохранили свою веру, не поддавшись настойчивым попыткам окатоличивания. Более того, булла римского папы Григория IХ от 14 ноября 1234 г. свидетельствовала о том, что в области Барца (юго – восток Трансильвании) многие местные католики под воздействием тамошних «схизматических» епископов переходят в православие.[360] Можно потому полагать, что «версия» Бандини своего рода месть упорным «схизматикам».