Геометрия и "Марсельеза" - Владимир Демьянов

Вклад в теорию машин, внесенный П. Л. Чебышевым, Л. В. Ассуром, Н. Е. Жуковским и другими учеными русской школы, большое влияние, которое они оказали на развитие анализа и синтеза механизмов, обстоятельно рассмотрел в своих работах советский академик И. И. Артоболевский. Изучив их творчество, он пришел к важным обобщениям и предложил (еще.

в сороковых годах) систему единой классификации механизмов. Задача об исследовании любого, самого сложного из них, была сведена к анализу отдельных групп, его составляющих, а это упростило работу конструктора. Кроме структурной классификации, появилась классификация механизмов по функциям, ими выполняемым (зажимы, регуляторы, тормоза, механизмы подачи и т. п.), а также структурно-конструктивная (зубчатые, кулачковые, рычажные и т. п. механизмы).

Работы советского академика, удостоенного премии П. JI. Чебышева, переведены на многие иностранные языки. Много усилий приложил И. И. Артоболевский к развитию и укреплению международных контактов, к созданию Международной федерации по теории машин и механизмов. С 1969 года и до последних дней своей жизни он был ее президентом.

В ряду почетных званий, степеней и наград Ивана Ивановича — медаль Джеймса Уатта, высшая в мире награда для ученого-механика. И награда заслуженная: ею отмечен большой вклад советской школы по теории машин и механизмов в развитие этой отрасли знания во всем мире.

Примечательно, что синтез не только плоских, но и пространственных механизмов, включая и теорию вопроса, И. И. Артоболевский строил в духе геометрической школы Монжа с использованием прямоугольных проекций. Вот как плодотворна широкая преемственность научных идей! Но если во времена Монжа и Бетанкура было известно сто тридцать четыре машины и механизма, то в последнем пятитомном сочинении Артоболевского «Механизмы в современной технике» их описано уже пять тысяч! Это самое крупное в мире пособие для инженеров и изобретателей, несомненно, представляет собой ценный вклад в развитие науки и техники, в овладение человеком силами природы.

Решать сложнейшие задачи синтеза современных механизмов и машин с заданными характеристиками, создавать высокопроизводительные автоматические поточные линии, промышленные роботы и манипуляторы, проектировать шагающие, летающие и плавающие машины, осваивать космос и проникать в глубины ядерных процессов — словом, проектировать и строить технику настоящего и будущего современным ученым помогает и будет помогать кинематическая геометрия, у истоков которой, как образно сказано в «Очерках развития техники в СССР», мы видим «неистовую фигуру Монжа».

«Марсельезу» для Монжа!

Много поездил Монж на своем веку. Чуть ли не полжизни провел он в пути, и карета стала для него вторым домом. Он исколесил всю Францию, особенно часто бывал в ее приморских городах, но выезжать за пределы родины ученому еще не приходилось. И вот теперь он впервые пересекает границу…

Он едет в Италию с миссией необычайной. Речь идет на этот раз не о каком-либо научном исследовании, не о производстве оружия для защиты республики, и не об установлении единой системы мер и весов — все эти дела были уже позади. Геометру предстояло теперь определять ценности картин, скульптур и других художественных произведений.

В мае 1796 года математик Монж и его друг химик Бертолле были назначены членами комиссии, созданной для того, чтобы отбирать в Италии памятники искусства и науки, которые по мирному трактату «достались победоносной французской армии». Вместе с учеными в составе этой комиссии был и молодой артиллерист, прирабатывавший миниатюрами и карандашными портретами. Имя его Антуан Жан Гро — он станет впоследствии знаменитым художником благодаря картине «Наполеон на Аркольском мосту» и другим работам, прославлявшим Наполеона, а потом и Бурбонов.

Дела республики шли в то время более чем неплохо. Массовая армия, созданная Конвентом, Комитетом общественного спасения и учеником Монжа «организатором победы» Лазаром Карно, хорошо вооруженная и оснащенная благодаря усилиям самого Монжа и его коллег, теперь не знала себе равных. Она не только выстояла в борьбе против объединенной монархической Европы. Обогащенная новой тактикой, руководимая талантливыми военачальниками» а на них у Карно было необычайное чутье, революционная армия ломала по всей Европе феодальные перегородки, круша мелкие княжества и королевства и установленные в них «от века» порядки.

Гаспар Монж, охваченный революционным энтузиазмом, видел в этой войне лишь борьбу с тиранией, все равно какой — королевской, княжеской, папской, — борьбу за свободу против любой «богом данной неограниченной власти». Он полностью разделял решение Директории. Произведения искусства и науки созданы не папой римским, не герцогами Модены, Пармы или Генуи и не должны больше им принадлежать. Собрать воедино великие творения мастеров и мыслителей прошлого, все достижения человеческого гения и сделать их достоянием свободных народов — вот в чем видел геометр свою миссию.

Пылкая увлеченность не давала Монжу всерьез задуматься над тем, каким же все-таки образом итальянский народ, создавший отбираемые комиссией шедевры, будет наслаждаться зрелищем картин и статуй после их отправки в парижский Лувр? Ученый не замечал, что право сильного — сомнительное право. И все-таки эту увлеченность Монжа, который вместе со своей свободолюбивой нацией еле-еле отбился от иноземного нашествия, можно понять. Монж трясся в коляске не затем, чтобы нагреть руки на благоприятной ситуации, как это делали не раз многие нувориши, для которых и революция, и контрреволюция — благо, ибо в мутной воде «умелый» человек всегда найдет свою выгоду. Нет, Гаспар Монж никогда не был искателем достатка. Он ехал покарать папу римского Пия VI, непримиримого врага французской революции, покарать бога, лишающего человека права на знание, на освобождение от рабства.

Мимо коляски проплывали все те же нищие деревни, что и пять и десять лет назад. Революция пока еще ничем не обогатила жалкий крестьянский стол, ничего не добавила в забитую крестьянскую голову — разве что выбила из нее страх перед королями (их, оказывается, можно судить!) и аристократами, которые, как и все смертные, вполне могут попасть на пику или на фонарь.

Был конец мая. Природа, не знающая социальных потрясений, украсила землю всем, чем была богата. Будет ли война, не будет ли войны — об этом она даже и не знала. Каждый куст, проплывавший мимо окна экипажа, утверждал всем своим видом: «Я ничего не знаю о смерти короля, к которой причастен и ты, гражданин Монж, мне даже не известно имя моего будущего владельца! Это для меня все равно… Я знаю только солнце и теплую влажную родную землю. И мне ее никто и ничто не заменит. Зачем же и куда же спешишь ты, человек?..»

А человек погонял лошадей. Он спешил в Италию, в далекий город Милан. Его торопил общественный долг. Монж оставил дом, жену, дочерей, свое любимое детище — Политехническую школу. Он оставил математику, без которой скучал так же, как если бы он оставил родину.

За окном были уже итальянские пейзажи. Монж в первый раз появился на земле Леонардо и Галилея.

Вскоре произошла историческая встреча двух великих людей, после которой судьба одного из них тесно переплетется с судьбой другого, а вернее — полностью подчинится ей. Этими людьми были математик Монж и полководец Бонапарт. Слава отважного республиканского генерала уже гремела на весь мир. За его плечами были только победы — много побед, одна внушительнее другой. Феодалы трепетали в своих древних замках при одном упоминании его имени. Романтически настроенные поэты воспевали его подвиги, честолюбивые офицеры и генералы тянулись к нему в надежде прославиться.

Генерал Бонапарт, в чье распоряжение, собственно, прибыла комиссия, принял ученых и художников очень радушно. Особенное расположение он проявил к Монжу.

— Один молодой артиллерийский офицер, совсем не пользовавшийся благосклонностью правительства, — сказал он с улыбкой, — обращался в 1792 году с просьбой к морскому министру. Может быть, министр и не запомнил этого случая — мало ли просителей у него тогда перебывало… Что же касается безвестного офицера, то он никогда не забудет его внимания.

Тут Бонапарт приосанился и прочувствованно произнес:

— Этот офицер, командующий славной армии, считает за счастье принимать у себя бывшего министра и от души подает ему признательную руку.

Монж был растроган. Старый ученый смотрел на молодого полководца и тщетно пытался его припомнить. Видимо, особыми дарованиями он прежде не выделялся.

Геометр не ошибся. Еще в аттестации Бриеннской школы, откуда Бонапарт был направлен в Парижскую, говорилось, что он любит во всем большую аккуратность, всегда отличался любовью к математике, но очень слаб во всяких искусствах и в латинском языке. Слаб он был, как известно, и в французской орфографии. А профессор Бауэр, преподававший немецкий язык, в своей характеристике будущему императору французов написал коротко и просто: «Ученик Бонапарт глуп».