160 страниц из солдатского дневника - Мансур Абдулин

А тем временем комсомолец Борис Полыга действовал. Мне через перископ никак не удавалось обнаружить, где находится в данный момент Борис, где он ползет…

Комбат не одобрил поступка смельчака, потому что одному действовать в такой ситуации было неразумно, это вело к неизбежной и бесполезной гибели. Но Борис придумал, как действовать ему. Он понял, что к колпаку можно приблизиться только со стороны немецкого тыла: фашисты бдительно охраняют лишь нейтральную полосу. И вот наш Боря, мальчик с пальчик, далеко в обход фланга проскользнул в тыл гитлеровских автоматчиков…

Наконец-то я увидел его в бинокль! Да, он полз к колпаку со стороны немецкого тыла!..

По приказу комбата наши стрелковые роты приготовились к атаке, и, как только Борис, приподнявшись, стал кидать в колпак одну за другой свои «лимонки», понеслись через узенькую нейтралку на ту сторону… Немцы очнулись через какие-то секунды, но эти секунды сохранили Борису жизнь: стрелковые роты, рванувшие разом, с криком «уррра-а!» успели отвлечь огонь фашистских автоматчиков на себя. Я изо всех сил старался помочь минометным огнем расчистить путь… Батальон вырвался вперед.

Борис, когда я подбежал к нему, виновато глядел счастливыми глазами, полными слез: он был уверен, что, уничтожив точку, сам погибнет мгновенно. Его оттерли от меня штабные работники во главе с Колей Корсуновым. А потом пронесся слух, что комполка Билаонов приказал смельчака представить к ордену Красного Знамени…

Какая сила вела на подвиг этого пацаненка? Шансов самому уцелеть после первого же броска гранаты у него не было, и он хорошо это осознавал…

Боря показал мне потом письмо, которое написал отцу-генералу. Я запомнил первые две строчки из того письма. «Здравствуй, папа! Я пишу с Курской битвы. Сегодня я уничтожил пулеметную точку — дот гитлеровцев…» А дальше врезались в память еще восемь слов: «Теперь не стыдно, если мне скажут „генеральский сынок“…»

Через несколько дней комсомольца Полыгу Бориса ранило в голову осколком мины, и он был переправлен в тыл.

Где ты теперь, Боря?..

В Драгунск мы вошли ранним утром. Фашисты ночью отступили. Улицы пустые, валяется всякий хлам и бумага… Ничего не предвещало беды. Мы радостно шли по улицам к центру поселка.

А вот и наши самолеты. Сейчас догонят и разнесут в пух и прах отступивших фрицев… Наши «летающие танки» дали круг над горизонтом, как бы выбирая себе цель поважней, вернулись опять к нам и вдруг, прицельно снижаясь… стали пикировать! Что это они, с ума сошли?! Я вижу теперь у самолетов только крылья и прямо нацеленные на меня носы… Не веря своему предположению, что наши самолеты сейчас ударят по нас, я все же на всякий случай спрыгнул в нишу подвального окна ближайшего дома. И вслед за тем пошло взрываться на улице над моей головой… На меня посыпались земля, битое стекло, штукатурка, известковая горькая пыль… Я думал, что дым и грохот не прекратятся уже никогда… А самолеты, израсходовав свои ракеты, принялись обстреливать нас из пулеметов и пушек…

Разнесли в пух и прах наш полк и ушли к себе на аэродром.

Кое-как через завал выкарабкался я из своего убежища и увидел картину полного разгрома. Горит-дымит улица, стоны со всех сторон. Кони, машины, люди — все перемешалось, передавилось, измялось и покорежилось. Улица, как баррикадами, запружена грудами разбитой техники…

Если, подумал я, так хлестко бьют наши «летающие танки» фашистов, то это хорошо. Но нас-то зачем так?!

Командира полка Павла Семеновича Билаонова я увидел впервые таким ошеломленным и подавленным. Его лицо было бледное как известь. Я боялся подойти к нему в этот момент…

А авиаторы, оказалось, не виноваты. Им было приказано разбомбить засевшего в Драгунске врага, они и выполнили приказ.

«И почему в наших войсках нет опознавательных знаков при помощи какого-нибудь построения из восьми-десяти человек? — думал я. — У противника есть. Они становятся по пять человек крест-накрест, и летчики видят своих… С другой стороны, что мешает и нам выставиться „крестами“ при виде фашистских самолетов?! Проклятая война!»

И вслед за тем еще одно потрясение выпало на мою долю.

Наконец мы встретились, участники Сталинградской битвы, и, как братья, обнялись. Обстановка позволяла нам сделать передышку. Мы облюбовали место и на всякий случай решили вырыть хорошие окопы в полный профиль. Договорились, что, как только окопаемся, соберемся вместе и отметим встречу! А место нашего сабантуя облюбовали под огромным одиноким деревом и загодя сбросили под ним в одну кучу свои вещмешки со всем необходимым.

Неподалеку на одной линии с нами остановилась минометная рота соседнего батальона.

Одному из сталинградцов поручили подготовить общий ужин из наших скромных припасов. Отстегнули мы свои фляжки с «наркомовскими граммами» и принялись рыть окопы.

Уже все мои друзья — семь человек, — закончив с окопами, собрались под деревом и, переговариваясь, ждут, когда я примкну к нашей компании. Я же торопился выкинуть последний штык глины, чтобы потом быть свободным от забот и тоже, как все, расслабиться.

Хлопцы, потеряв терпение, кричат:

— Мансур! Сколько можно тебя ждать?

Я уже бросил лопату и выскочил из окопа, как вдруг снаряд, который — по звуку — летел с перелетом, заставил меня на секунду нырнуть обратно в окоп, на всякий случай…

Взорвалось отчего-то в воздухе — в той стороне, где ждали меня. «Вот гад, — подумал я. — Шрапнелью, что ли, начал кидаться? От шрапнели нет спасения…» Несколько осколков с визгом впились в противоположную стенку окопа.

Я вылез из своего укрытия и увидел: вершина дерева срезана, а под деревом раскиданы неподвижные тела моих однополчан.

Единственный и случайный снаряд убил семерых ветеранов нашего полка сталинградцев.

У меня в сознании утвердилась мысль, что все уцелевшие на Волге сталинградцы, как мы себя называем, погибают мгновенной смертью тут, на Курской дуге.

Я тоже сталинградец…

…Приняли в ряды Коммунистической партии большевиков нашего минометчика Илью Муромца — Алексея Ивановича Янсона. Я оформлял документы о его приеме и узнал о нем следующее: Янсон Алексей Иванович, 1906 года рождения. Сын кулака. В 1932 году окончил Лесотехническую академию в Ленинграде. Кандидат наук. Добровольно, «из-под брони», ушел на фронт с должности заведующего кафедрой Красноярского лесотехнического института. Женат. Двое детей.

Как парторг, я должен был посоветоваться с нашим полковым комиссаром гвардии капитаном Егоровым относительно строчки «сын кулака». Владимир Георгиевич говорит: «Это не имеет никакого значения».