Ловушка для вершителя судьбы - Олег Рой

В этот раз мне было доверено охранять мальчика по имени Матиас, родившегося в семье мельника. Он был младшим ребенком и появился на свет тремя годами позже своего брата.

С самого раннего детства братья были до такой степени разными, что людям оставалось только удивляться, как два таких несхожих ребенка могли появиться у одних и тех же отца и матери. Старший, Лукас, был крепким, сильным, здоровым, бойким, веселым и смышленым. А мой Матиас более всего напоминал цыпленка-заморыша – щуплый, болезненный, некрасивый, вечно в парше и прыщах.

Первое время меня это не только не смущало, а даже радовало. Вы удивляетесь, почему? Да потому что я уже давно подметил одно интересное человеческое свойство – больше всего в жизни добиваются именно те, кому в детстве и юности приходилось особенно трудно. Сколько примеров есть в истории, когда маленький ростом и слабый мальчишка, которого бьют и шпыняют все, кому не лень, вырастая, становится великим полководцем, крупным политиком и даже тираном, который губит людей сотнями тысяч, словно бы мстя всему миру за свои детские обиды! Конечно, я не хотел для своего подопечного такого будущего, упаси Господь! Но немного честолюбия, которое стало бы движущей силой развития его личности, не повредило бы. И, признаюсь, я приложил немало усилий в этом направлении. То, что Матиасу не быть поэтом, я понял очень быстро – никаких способностей к сочинительству я, как ни старался, у него не обнаружил. Но быть может, благодаря моей помощи он проживет насыщенную, яркую и интересную жизнь? Хорошие, нужные мне задатки в нем были, парень рос мечтателем, любил созерцать и фантазировать, предпочитая это занятие всем остальным…

Однако с каждым днем я все больше и больше замечал, что мои усилия успеха не приносят. Не то чтобы они совсем не имели эффекта, нет, эффект был, но он получился каким-то странным, совсем не тем, которого я ожидал. В душе моего подопечного поселилась и неудержимо росла с каждым днем ненависть к старшему брату. Ни дня у них не проходило без ссоры, а частенько и драки – и все с подачи младшего. Цыпленок постоянно задирал Лукаса, пользуясь тем, что добродушный старший брат, который привык относиться к нему как к маленькому, старался не давать ему сдачи, а если и давал, то не в полную силу.

Причиной такой неприязни была неизвестно откуда взявшаяся зависть. Не знаю уж почему, но мой подопечный был уверен, что Лукаса родители любят сильнее, что первенцу достается больше внимания, заботы и ласки, чем младшему. Был ли он прав в этом? И да, и нет. Ангел, охранявший матушку братьев, клялся мне, что это совсем не так, что детей его подопечная обожает совершенно одинаково, более того, за младшего, нервного и слабого здоровьем, у нее душа болит даже сильнее, чем за крепкого и энергичного старшего, который всегда может сам постоять за себя.

А вот с их отцом вышло чуть сложнее. Сначала и он в душе своей не делал особой разницы между сыновьями, но чем старше становились братья, тем отчетливее он понимал, что семейное дело – мельницу – надо передавать старшему. Вдвоем братья не сработаются – очень уж Матиас настроен против Лукаса, то и дело придирается к нему, из-за любого пустяка тотчас раздувает ссору. А если выбирать кого-то одного, то ясно, что первенца: у него и голова хорошо работает, и все премудрости мельничного дела он давно изучил, с детства безотказно помогая отцу – не то что Матиас, которому вечно то лень, то неможется, то неохота.

Так и вышло. Братья подросли, мельница досталась старшему, и дела у него быстро пошли в гору. Он нанял помощников, взял в жены веселую и трудолюбивую девушку, соседскую дочь, да с помощью тестя вскоре открыл в городе, в придачу к мельнице, еще и пекарню, где пекли и продавали хлеб, славящийся на всю округу.

Однако же и про младшего сына родитель тоже не забыл. Все думал, думал, как устроить его судьбу, и в конце концов сговорил за него невесту, красивую и богатую – у ее отца был кирпичный заводик. Уж как ему это удалось – мне невдомек, только и сама девушка, и ее родители согласились на свадьбу.

Но тут мой подопечный заупрямился. Он заявил, что не собирается повиноваться отцовской воле, что родители ему не указ, он сам себе выберет жену. И действительно, скоро привел в дом одну девицу с городской окраины, из семьи более чем небогатой. Вот, говорит, кто будет моей женой!

Признаюсь, я был в некоторой растерянности. Не то чтобы мой Матиас не любил свою молодую невесту… Она ему нравилась, но это было явно не то чувство, которое подразумевает прочную семью и супружеское счастье. В его мыслях явно читалось, что движет им не привязанность к избраннице, а сильное желание пойти поперек отцовской воли и «доказать им всем». Что именно доказать, Матиас и сам не знал, но под венец пошел. Возможно, я мог бы отговорить его от опрометчивого шага, но, подумав, решил этого не делать.

«Почему?» – спросите вы. Да потому, что именно этого я и хотел для его жизни – бурь, страстей, развивающих душу страданий, бунта и катаклизмов. «Раз уж он не стал поэтом, – решил я, – пусть будет хотя бы творцом собственной судьбы. Пусть делает как хочет, и будь что будет».

Сыграли свадьбу, Матиас поселился с молодой женой в родительском доме, а когда мать с отцом умерли, стал полноправным его хозяином. К тому времени у него уже было двое детей – мальчик и девочка, такие же слабенькие и болезненные, как и он в детстве. И постепенно жизнь моего подопечного покатилась под откос. Родительского наследства хватило ненадолго, прибыльного дела, которое позволило бы содержать семью, младший брат из-за своей душевной вялости так и не завел. От бедности, от постоянного вида полуголодных детей и поблекших глаз желанной когда-то подруги Матиас запил. Мои советы и подсказки не помогали – вроде бы он их слушал, соглашался, даже принимался размышлять «а хорошо бы было…», но дальше пустых мечтаний дело не шло. Целыми днями он теперь просиживал в трактире, пил и размышлял, «что было бы, если бы».

Однажды сидел так мой несчастный, запивая свое горе, и вдруг увидел в окно, как по мостовой прогремела щегольская коляска, запряженная парой великолепных лошадей. В коляске с откинутым верхом ехала его бывшая невеста – та самая дочь заводчика, которую он когда-то отверг не то в пику отцу, не то в угоду собственной прихоти. С годами молодая женщина еще больше похорошела и теперь сидела в своем экипаже, вся в розовом, разодетая по последней моде, и держала на коленях прехорошенькую пухленькую девочку лет трех. На малышке было белое платьице с воздушными оборочками, соломенная шляпка с белыми же цветами и крохотные, словно игрушечные, башмачки.

– Вона наследницы кирпичные поехали, – весело проговорила трактирщица, вытирая стол мокрой тряпкой. – Ишь ты, точно две конфетки – розовенькая и беленькая!

И такая тут тоска накатила на моего Матиаса, такая тоска… лучше бы он не видел всего этого! Этих резвых лошадей, этой дорогой коляски. И этой красавицы в розовом облаке дорогих тканей. И этих воздушных оборочек на крошечном, но, конечно же, недешевом платьице дочки. Не его дочки. Его-то дети босиком да в обносках бегали…

Неделю мой подопечный ходил мрачнее тучи, слова из него нельзя было вытянуть. А на седьмой день пошел к ненавистному брату с поклоном, чтобы тот помог ему встать на ноги.

У Лукаса была добрая душа. Он не прогнал с позором младшего брата, не стал читать нотаций, не припомнил прежних обид. Он выслушал, покивал головой, пожалел и Матиаса, и его несчастную жену, вынужденную работать не покладая рук, и бедных детей. К тому времени старший брат, чьи дела, как я уже говорил, шли очень успешно, открыл еще несколько хлебных лавок. И одну из них, находящуюся в хорошем, бойком месте, он просто так, ни за что, взял и подарил брату. Так Матиас сделался пекарем и лавочником.

Поначалу он честно вникал в тонкости выпечки-торговли, лавка продолжала приносить доход, в семье появились деньги. Теперь его родные не только не голодали, но более того – стали есть вкусно и сытно, приоделись, повеселели. Матиас пил гораздо реже и меньше, нанял детям учителей, подремонтировал обветшавший отцовский дом. Но прошло не так уж много времени, и хлопоты, связанные с лавкой, ему надоели. Мой подопечный потихоньку спихнул все дела на жену – она и расчеты вела, и за двумя работниками присматривала, и муку закупала, и за прилавком стояла, а сам он полюбил гулять по бульварам, сидеть на скамейках в тени под раскидистыми деревьями, смотреть на хорошеньких женщин и мечтать, мечтать, мечтать…

Старший брат интересовался делами, спрашивал, не нужно ли чем помочь. «Справляемся», – бодро отвечал Матиас, а меж тем дела в лавке шли не так уж хорошо: жена его просто не справлялась, у бедной женщины не хватало на все ни времени, ни сил, ни умения.

Однако ее муж на тот момент думал уже совсем не об этом. Как я уже говорил, в душе он был мечтателем, и случилось то, что рано или поздно должно было случиться, – он влюбился. Сердце его оказалось в руках молоденькой жены портного. Портной этот был уже стар, подслеповат, глуховат, но бодр и предприимчив. Он целыми днями пропадал в своей мастерской, ворча на бестолкового молодого помощника и тратя на пошив одного сюртука чуть ли не несколько месяцев, меж тем как его жена очень неплохо проводила время в его отсутствие. Она действительно была очень хороша собой, прелестна и соблазнительна – даже я, далеко не первый уж год находившийся на Земле и вдоволь навидавшийся привлекательных женщин, вынужден был признать, что такую красотку действительно встретишь нечасто. Надо ли удивляться тому, что у жены портного никогда не было недостатка в поклонниках? И, как поговаривали местные кумушки, далеко не все эти поклонники страдали от хладного равнодушия своей возлюбленной. Иначе чем еще можно было бы объяснить ее часто меняющиеся наряды, модные шляпки и дорогие украшения? Как-то сомнительно, что всем этим ее обеспечивали заработки старого портного.