Фультон - Владимир Дмитриевич Никольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдумываясь в политическую обстановку эпохи, Фультон и Барлоу пришли к выводу, что время крупных инженерных работ еще не пришло. Война с Англией пред’являла к изобретателю другие требования.
С конца 1795 года французская армия добивается серьезных успехов в борьбе с коалицией, не оставлявшей надежды раздавить остатки Французской революции. Клэрфет и Журдан на Рейне, Моро в Баварии наносили союзникам чувствительные удары. В Италии начала загораться звезда Бонапарта. Сражение при Лоди, взятие Милана, Мантуи и Венеции отдали в руки республики всю северную Италию. Переворот 18 фруктидора V года (3 сентября 1797 г.), произведенный под давлением Бонапарта, окончательно уничтожил авторитет правительства, начинавшего опасаться талантливого генерала. Возвратясь во Францию, Бонапарт все свое внимание обращает на борьбу с Англией. Но Англия прочно господствует на морях. Для победы над исконным противником Франции необходимо иметь оружие, которое можно было бы противопоставить победоносном}' английскому флоту.
Эта мысль все сильнее начинает завладевать воображением Фультона.
Несмотря на приятельские отношения, Фультон не мог не тяготиться материальной зависимостью от своего нового друга Барлоу. Удачный портрет хозяина дома, написанный Фультоном, и недостаток средств для постройки модели навели Барлоу на интересную мысль.
— Зачем вы так упорно закапываете в землю свои таланты художника? — задал он однажды вопрос Фультону. — Уверяю вас, что своей кистью вы можете заработать в Париже не меньше, чем на любом изобретении…
Фультон откровенно высказался по поводу своих художественных способностей.
— Я вовсе не имею в виду предложить вам изменить своему призванию инженера. Мы оба не доучли обстановку. Сейчас, действительно, не время для грандиозных инженерных работ. Подводная лодка мне нравится больше. Я убежден, что она будет иметь успех. Я хочу предложить вам одну идею, которая могла бы принести нам обоим, если не славу, то деньги. Я имею в виду не обычную для нашего времени спекуляцию, а совершенно новое дело, нуждающееся именно в ваших талантах художника.
И Барлоу рассказал Фультону план создания совершенно нового зрелища, до которых так падки парижане и парижанки. По словам Барлоу, нечто подобное было устроено и имело успех лет десять назад в Эдинбурге, в Шотландии.
— Представьте себе, — развивал свою мысль Барлоу, — обширное здание круглой формы, освещаемое сверху, через большое окно в потолке. Вдоль стен протянуто полотно с художественным изображением какого-нибудь исторического события или красивого вида. Нижняя часть полотна искусно переходит в набросанные перед ней настоящие камни или постройки, составляющие как бы продолжение того, что нарисовано на картине. В этом вся трудность — достичь почти незаметного перехода настоящих предметов трех измерений в плоскостное их изображение на полотне… Верхняя его часть и потолок закрыты веларием — драпировкой, висящей над головой посетителей. Все вместе дает впечатление, будто зрители сами находятся в центре событий и обстановки картины… Сейчас парижане бредят победами генерала Бонапарта в Италии… Почему бы не взять темой нашей панорамы какой-нибудь эпизод из итальянской кампании, например, битву под Риволи или переход через Аркольский мост?
Фультону оставалось только согласиться с идеей Барлоу.
В случае успеха панорама могла бы дать Фультону некоторые средства для дальнейших работ. Кроме того, новое дело само по себе имело известную притягательную силу для проявления его изобретательских и художественных талантов.
В особом помещении закипела работа. Фультон нарисовал несколько эскизов военных сцен, понравившихся Барлоу. По стенам будущей панорамы было натянуто полотно высотой в несколько метров. На внутреннюю поверхность этого полотняного цилиндра Фультон перенес в увеличенном виде контуры сделанных эскизов. Фультон ничего не делал наполовину. Каждому делу, которым ему приходилось заниматься, он целиком отдавал свои мысли и время. В халате, забрызганном красками, он часами просиживал на раздвижных лестницах, до тех пор, пока краски на палитре не смешивались в наступающей темноте. Уроки Вениамина Веста не прошли для Фультона даром. Строгому ценителю живописи работа американского художника и изобретателя вряд ли доставила бы большое удовлетворение. Но Барлоу был от нее в полном восторге.
По мере того, как картина подвигалась вперед, Фультон все острее чувствовал, что он теряет время на пустяки. Но выхода не было. Панорама все-таки давала какой-то шанс для дальнейшей борьбы за новые технические идеи, рождавшиеся в его мозгу. Он решил ничего не говорить о них до поры до времени даже своему другу Барлоу.
На гигантском цилиндрическом полотне были изображены мрачные скалы, пенящиеся горные потоки и зловещие чернеющие облака, сливающиеся с клубами порохового дыма. На фоне вспышек орудийных выстрелов по ненадежному своду каменного моста перебегает французский отряд. Впереди молодой генерал Бонапарт с развевающимся знаменем в одной руке и обнаженной саблей — в другой. Вся картина, несмотря на недостатки композиции и условность фигур, производила известное впечатление. Эффект усиливался настоящими камнями, травой и сваленными стволами деревьев, искусно разбросанных перед самой картиной. Барлоу предложил дополнить передний план несколькими манекенами убитых австрийских солдат. Их разорванные белые мундиры с пятнами крови, куски сломанного оружия, чугунные ядра, зарядные ящики и четыре настоящих орудия еще больше усиливали общее впечатление.
Панорама, открытая на Монмартрском бульваре в начале 1799 года, имела совершенно необычайный успех. Весь Париж сбегался, чтобы полюбоваться на выдумку изобретательных американцев. У входа в здание панорамы пришлось поставить для порядка полицейский отряд — так велик был наплыв нетерпеливых зрителей.
Материальный успех панорамы позволил Фультону продолжить постройку своего подводного судна. Одновременно он продолжал усердно работать над расширением своих знаний в механике.
Барлоу — удачный делец, дипломат и поэт — имел самые обширные связи в различных кругах Парижа. Он познакомил Фультона с виднейшими учеными Франции.
Никогда еще французская наука не соединяла одновременно столько славных имен. Лагранж возглавил научную механику. Труднейшие математические проблемы были поставлены и разрешены им с исключительным блеском. Имя Лапласа, написавшего «Небесную механику», ставилось рядом с именем великого Ньютона. На вопрос, почему в своих сочинениях о создании вселенной он не упоминает о боге, Лаплас, говорят, отвечал, что он не нуждался в этой гипотезе. Лежандр и Куломб дали выражение главных законов электричества и магнетизма. Фурье вывел свои знаменитые формулы распространения теплоты. Монж — механик и математик, военный инженер, директор оружейных и литейных заводов республики, основатель Политехнической школы. Борда — остроумный физик и экспериментатор, вместе с Лапласом и Монжем выполнивший по поручению революционного правительства огромную работу измерения градуса широты, легшую в основание метрической системы. Бертолле, друг и продолжатель работ великого Лавуазье — признанный глава новой
