«Рубин» прерывает молчание - Богдан Петецкий

— Потише, — резко сказал Мота. — Что это значит, «мы»? Чего вы хотите от нас?

— А кто? — фыркнул молчавший до сих пор Зара. — Кем были Новые, когда прибыли на Третью? Воспитанниками старой Земли. Может, не совсем верным, но для них речь шла совсем о другом… Во всяком случае, к вам они относились так, а не иначе, выступая с позиций представителей земной цивилизации… которую поглощали и формировали почти на сто лет дольше, чем наши. Так что мы имеем право говорить «вы».

— Хорошо, хорошо! — в голосе Моты не зазвучала хоть одна нотка возмущения, — оставим это. Нигде не сказано, что мы обязаны любить друг друга. Я, по крайней мере, обойдусь без этого. Так что же с этим временем?

Никто не ответил. Мота подождал минуту потом сказал, подняв голову:

— Кончайте, если уж начали. Я догадываюсь, какую связь имеет все эти эксперименты, которые яко бы будят в нас отвращение с решением вопроса времени. И к чему вы стремитесь? Но вы жалуетесь, что мы плохо вас ценим, так что я не хочу совершать еще одну ошибку. Ну?

Клеен пошевелился в кресле и откашлялся, но его опередил Дари.

— Мы хотим достичь приспособительного универсализма. Но динамического! Прокладывать человеческой мысли дорогу в бесконечность вселенной, оснащая наши организмы способностью мгновенной адаптации ко всем появляющимся в ней средам…

— И к вакууму? — быстро вставил Фрос. Его глаза блестели. Он тяжело дышал, как после бега на длинную дистанцию.

— Да… а даже прежде всего к вакууму, — ответил Дари. — Это значит, к тому, что на обыденном языке называется пустотой — материи межзвездной и межгалактической. А решение проблемы времени находится не в другом месте, а именно в пространстве… — он остановился и подумал. Наконец вздохнул и беспомощно развел руками.

— Я не смогу это ясно изложить, — сказал он извиняющимся тоном, — впервые разговариваю с кем-то, настолько далеким… — он запнулся.

— Несориентированными, — подбросил я. Он кивнул, соглашаясь.

— Да… Это значит, так далеко чуждым нашей жизни и нашим делам… попробуйте себе досказать то, чего я не умел выразить… ну, то есть, мы вернулись к теории тахионов. Знаю, знаю, это уже не только теория… но ее сегодняшнее применение не выходит за рамки орудия. Говоря о возвращении к теории, я имею ввиду первоначальный ее самый общий облик, представляющий тахионы, как частицы, которые при скорости света имеют бесконечную энергию и момент, а тратя энергию, ускоряются и наконец, дойдя до бесконечно малой энергии, достигают бесконечных скорости.

— Путешествия во времени, — буркнул я.

— Так это когда-то называлось, — усмехнулся Дари. — Почему бы нет? С одним ограничением. Но на том уровне эволюции, которого достигли все, кто тут сидит…

— Даже вы? — вставил я ядовитым тоном.

— Конечно! — сказал он серьезно, — то, что мы сделали, это только… не о чем говорить, — махнул он презрительно рукой. — Но и через это нужно было пройти!

— Ну, конечно, — фыркнул я. — Преобразование человеческих организмов так, чтобы могли они вести себя как тахионы или другие частицы, это кое-что большее, чем жабры и какие-то мешки для дыхания двуокисью углерода. Настолько большее, что мне вас жаль! Временами вы производите впечатление, что у вас вроде все винтики на месте. К сожалению, при ближайшем рассмотрении…

— Ну, что ж, — не позволил закончить мне Клеен, — могу только напомнить, как издевались над людьми, которые пробовали сконструировать летающий аппарат тяжелее воздуха…

— Действительно! — воскликнул я, — не подумал я об этом! Разница, сказал бы, не велика! …

— Минутку, минутку! — нетерпеливо сказал Фрос. — Ведь каждый микроорганизм, который окажется за границей планетной системы, — все равно какой, — тотчас же получит дозу ультрафиолетового и жесткого излучения в десять в пятой степени раз большую смертельность. А что уж касается структур более сложных…

— Именно, — подхватил Дари. — Для нас вообще речь не идет о микроорганизмах. А структуры высшего порядка характеризуются меньшими адаптационными способностями, не правда ли?

Так вот, не всегда… как видно на прилагаемой картинке. Впрочем, это только дорога… Но мы не позволим увести нас с нее. Никому!, … — добавил он с нажимом.

— Это хорошо, — буркнул я. — Может, когда и встретимся… через, скажем, тысячу лет. Мы как раз будем возвращаться с края метагалактики и размышлять, что делать с остатками так мило начатого дня…

— Я — нет! — сказал с убеждением Мота. А Фрос разразился коротким нервным смехом.

— Не смейся, — упрекнул я его суровым тоном. — Неуместно! Они здесь о вечности… или скорее о жизни в бесконечности, а ты.

— Именно, — буркнул Мота. — В конце концов, все сошло на философию. Что, однако, может такая одна маленькая буря. Все мы свернуты по одну сторону, и мы и вы…

— Законы физики, — Фрос внезапно опечалился, — одинаковы для всех районов вселенной. По крайней мере, для всех известных районов. Еще в двадцатом веке выдвигалась гипотеза о жизни, основанной на скоплении элементарных частиц… без участия леток. И в том же двадцатом веке эту гипотезу опровергли. Во всяком случае она стала непригодна с важной точки зрения, — он взглянул на Клена. — Доказано было, что такие частицы должны были бы соединиться между собой и сосуществовать во времени, — последние слова Фрос проскандировал. — А следовательно, даже если бы вы хотели распылить человечество на элементарные частицы, что является вполне очевидной утопией, но что вообще-то еще не было бы наиболее сложным способом осуществления вашей идеи, и так ничего бы из этого не вышло.

… что и требовалось доказать, — припечатал Мота.

— Посмотрим… — буркнул Дари. — Но мы же начали этот разговор…

Долгое время царило молчание. Наконец, Мот зевнул, потянулся так, что у него все кости затрещали и поглядел на часы.

— Пять минут пятого, — вздохнул он. — Вы знаете как называется величайший враг прогресса? То, что называется консерватизмом. Нехватка смелости? Нет, мои дорогие! Болтливость самая обыкновенная болтливость!.. — повторил он.

— Почему? — запротестовал Фрос. — Это было очень интерес но!

— Интересно, да, — прервал его Мота. — Но очень ли? Может быть, я не умею оценить, — повернулся он к Клену, — все тонкости хода мысли? Одно дело, если бы мы сидели на террасе какого-нибудь приличного заповедника и тянули через соломинку кофе с мороженым. Наверняка, я хотя бы старался поспеть за вашими воображениями… Дело в том, что тут все время бродит у меня в голове одна мысль, а скорее — один вопрос. Что именно привело вас на эту планету? То есть, что определило, что ваша экскурсия дошла до цели? Двуокись углерода и это свинство в море, или идеальный полигон для свеже «приспособленных», катастрофа корабля… первого корабля, — он это подчеркнул, — или же эта наша бедная скорлупа? — он похлопал по подлокотнику кресла.