Данные достоверны - Иван Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[92]
10
После дождей и холода вновь проглянуло солнце, настали ясные, теплые дни бабьего лета.
Мы шли заросшими лесными дорогами, где в колеях уже шуршали желтые и оранжевые листья, еле приметными тропами, где вплетали тетерева и глухари, перебирались через болота, где на кочках ярко белела незрелая клюква.
Впереди — командир группы, присланной от Бринского, — Гончарук, за ним я и радист Злочевский с рацией, дальше — остальные партизаны, сгибавшиеся под тяжестью мешков с толом, боеприпасами, батареями для рации и с продуктами.
Из своих районов мы вышли днем, но потом, миновав Хорустов, двигались по ночам.
Трудной была эта дорога. Удаляясь от озера Белого, мы далеко обходили деревни и села, чтобы не столкнуться с карателями, не оставить никакого следа для фашистских ищеек. И все чаще приходилось часами брести бесконечными урочищами, утопая по колено в пружинящих мхах, качаясь на плывунах, иногда проваливаясь в вязкую болотную жижу.
На привалах молча лежали около костров, сушили портянки и одежду, забывались коротким, чутким сном.
Хорошо, что Гончарук знал дорогу и не плутал в лесу...
На четвертый день пути приблизились к городу Ганцевичи.
Здесь, возле станции Люсино, перешли темной ночью железную и шоссейную дороги Барановичи — Лупинец, взяли направление на деревню Борки.
За Борками остановились на дневку. Партизаны Гончарука повеселели. Чувствовалось: здешние места кажутся им родным домом.
До базы Бринского, по словам Гончарука, оставалось «всего ничего» — километров шестьдесят.
Собираясь вечером в дорогу, мы увидели нескольких крестьян. Те подошли, поздоровались, попросили закурить.
— Партизаните, сыны?
— Партизаним, отцы.
— Помогай вам бог!.. А ты, сынок, видать, не здешний?
[93]
Я усмехнулся:
— Отчего ж это не здешний?
— Лицо свежее, не уставшее, не измученное. Да и по одежке видать, сынок. Больно справная у тебя одежка-то... Не иначе — московская... Правду ль говорим?
Я улыбался, но молчал.
— Нельзя отвечать, выходит, — сказал один дед. — Ну, коли нельзя, — значит, нельзя... Верно, значит, говорим! Помогай вам бог! Помогай бог!
Деды ушли, мы взвалили на плечи груз и тоже тронулись в путь.
А через день одолели последний из двухсот километров, добрались наконец до цели.
Признаться, и в сотне метров от базы я не нашел никаких признаков сосредоточения партизан. Базу замаскировали и расположили так надежно, что можно было позавидовать.
...Даже сейчас, четверть века спустя, я с поразительной отчетливостью вижу вечно сырые, скользкие кладки, брошенные через болото к маленькому островку, где помещался главный лагерь отряда Бринского.
Таких маленьких, поросших лесом островков в этом гигантском болоте было множество.
Поди разберись, на каком засели партизаны! И попробуй подберись незамеченным!
Кладки вели к островку со стороны деревни Борки, с востока.
Кажется, первым облюбовал островок Николай Велько, бежавший из деревни Борки при появлении немцев. Ему, коммунисту, грозила немедленная расправа. Отличный охотник и следопыт, Велько не раздумывал и не колебался. Захватив дробовик, свистнув двух верных волкодавов Лялюса и Цыгана, успев сказать жене, чтобы ночью вышла к заветному месту возле болота, Николай махнул через изгородь и скрылся...
Всю зиму прожил Николай Велько один в здешних лесах и болотах. Изредка наведывался в деревню. Жена выносила хлеб и выстиранное бельишко. Плакала. Рассказывала, что солтыс и гитлеровцы грозят убить ее и детей, если Николай не явится с повинной.
Велько обнимал жену, отирал слезы любимой, наказывал поцеловать ребят, но не говорить о нем.
И опять уходил: он не терял надежды встретиться с партизанами. Смиряться не думал.
[94]
Следы отряда Бринского не могли укрыться от лесовика. Так Николай Велько нашел товарищей по оружию, а бойцы Бринского — верного друга, смелого, отлично знающего округу человека...
Я вижу сутуловатого, обросшего бородой Николая Велько и двух его собак, сидящих по обе стороны от хозяина возле лагерной кухни, где орудует над котлом чернобровая, смуглая отрядная медсестра и повариха Тоня Бондаренко.
Лялюс и Цыган голодны, но никогда не возьмут куска без разрешения хозяина. Они только смотрят на Тоню и на мясо, дымящееся на противне.
— Уже остыло! — говорит Тоня.
— Ну тогда дай им, — разрешает Велько. — Лялюс, Цыган, можно!
Псы хватают брошенные куски, оттаскивают в сторону, чавкая, принимаются жрать.
Мяса для Лялюса и Цыгана Тоня не жалеет. В конце концов, этим мохнатым, угрюмым на вид волкодавам мы обязаны жизнью...
Помнится, мы улеглись спать рядом — я и Николай Велько. Среди ночи Лялюс и Цыган вскочили, тихонько заворчали. Николай сразу сел, притянул к себе автомат.
— Ты что? — шепотом спросил я, ничего не слыша.
— Собаки, видите? — отозвался Велько. — Что-то неладное...
Он быстро разбудил Бринского и остальных партизан, а сам осторожно направился в ту сторону, куда смотрели собаки.
Бринский и я пошли следом. На западном берегу островка остановились.
Тихо как будто... Часовые тоже ничего не слышат.
Но Лялюс и Цыган нервничали, поскуливали, ворчали, не опускали настороженно приподнятых ушей.
И тогда мы услышали птиц. Они кричали в неурочный час, потревоженные невидимым врагом.
Еще не развидняло, туман лежал над болотом, и звуки были приглушены глубоким мхом, сыростью воздуха.
Но птицы кричали!
А потом мы различили равномерное, осторожное чмоканье болотной жижи.
Чмокало впереди, чмокало слева и справа, и все явственней, все неотвратимей.
Сомнений не оставалось: по болоту осторожно шли
[95]
люди. Сотни людей, направлявшихся прямо к нашему островку.
Бринский подал знак.
Партизаны немедленно начали отходить к восточному берегу. Николай Велько придерживал оглядывавшихся псов.
По пути пробежали мимо костра. Залитый, он еще дымил.
По кладкам направились к Боркам, но, не выбираясь из болота, резко свернули налево, прошли шагов пятьдесят по пояс в воде, укрылись среди частого тальника.
Легли.
Нам так и пришлось пролежать в тальнике целый день.
Мы слышали немецкую брань, выстрелы, крики, видели и самих немцев, пробиравшихся по кладкам. Не тех фашистов, что показывали в кинофильмах воровато бегущими и стреляющими куда попало, а здоровых, самоуверенных парней, тщательно приглядывавшихся к местности, прочесывавших огнем каждый подозрительный куст и, возможно, втрое злых оттого, что их подняли среди ночи, заставили лезть в болото, мокнуть, искать неуловимых партизан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});