Кто есть кто в мире науки и техники - Рудольф Баландин

– Все сплетено друг с другом, всюду божественная связь, и едва ли найдется что-нибудь, чуждое всему остальному. Ибо все объединено общим порядком и служит украшению одного и того же мира.

– Пора не только согласовывать свое дыхание с окружающим воздухом, но и мысли со всеобъемлющим разумом. Ибо разумная сила так же разлита и распространена повсюду для того, кто способен вобрать ее в себя, как сила воздуха для способного к дыханию.

– Проведи этот момент времени в согласии с природой, а затем расстанься с жизнью так же легко, как падает созревшая олива.

– Не все же разглагольствовать, каким должен быть хороший человек, пора и стать им…

Казалось бы, столь рассудительный император, который был волевым и мужественным, мог бы благодатно воздействовать на общество. Но ведь свои записи он делал в походах, защищая империю, клонившуюся к закату. Он сознавал, как мало может сделать бренный человек, даже находясь на вершине власти, если общество существует несколько столетий по своим законам, обретая инерцию, которую преодолеть чрезвычайно трудно.

…Упадку и гибели Античной цивилизации посвящено много работ. В них обычно речь идет о крушении Римской империи. Но это был лишь финал долгой исторической драмы (или человеческой комедии?). Для нас данная тема интересна не только в контексте истории науки и техники. Она актуальна: помогает понять закономерности развития – становления, расцвета и деградации – современной технической цивилизации.

Интересный факт: центр культуры древнего Восточного Средиземноморья перемещался от Египта и Крита через Малую Азию (Ионию) на материковую Грецию, а затем на Апеннинский полуостров. В конце концов, Римская империя покорила высокоразвитые цивилизации Египта, Иудеи, Двуречья, Кавказа, Греции, Анатолии. Однако после краткого периода расцвета началось ее долгое угасание. Почему?

Одна из причин – внутренние противоречия общества. О них писал, в частности, британский историк А. Дж. Тойнби. По его мнению, в стране появилось много «пролетариев»: свободных граждан, лишенных земли, но имевших право и обязанность «идти на войну и отдавать свои жизни за счастье и процветание сограждан». Они прозябали в трущобах, перебиваясь временной работой и порой устраивая социальные беспорядки.

Но почему в могучем процветающем государстве много обездоленных и бедствующих? Вот картина римского рынка того времени в описании авторитетного итальянского историка Дж. Луццатто. По его словам, к подножью Авентинского холма в столице стекались товары едва ли не со всей ойкумены:

«Здесь наряду с черепицей и кирпичами можно было увидеть овощи, фрукты и вина Италии, зерно из Египта и других областей Африки, испанское оливковое масло; дичь, лес и шерсть из Галлии, финики из африканских оазисов; из Греции и Нумидии шел мрамор, из Испании – свинец, серебро и медь; из Центральной Африки везли слоновую кость, золото – из Далмации и Дакии, олово – из Касситерид, с «Оловянных островов» (ныне Британии), янтарь – с Балтийского моря, папирусы – из Нильской долины, стеклянные изделия – из Финикии и Сирии, ткани – с Востока, пряности и драгоценные камни – из Индии, шелк – с Дальнего Востока».

Откуда при таком изобилии «римские пролетарии»? Ответ Луццатто: «Не подлежит никакому сомнению, что истребление лесов, в особенности в горных районах, повлекло за собой изменение режима рек. Реки, известные в Античности своей хорошей судоходностью, со временем превратились в потоки, по которым можно подниматься вверх лишь на самые незначительные расстояния, и то лишь в течение короткого периода в году. В этих реках накопилось такое количество обломочного материала, их ложе настолько поднялось, что создалась постоянная угроза затопления низинных земель».

Обилие речных наносов – результат деятельности человека, смыва почв и грунтов. Реки, подпитываемые подземными водами, редко мелели. После уничтожения лесов и болот, эрозии земель в долинах мощные паводки стали сменяться долгими периодами обмеления. Те реки, которые Плиний Старший называл судоходными, выродились в ручьи, русла которых временами превращались в бурные потоки.

Ухудшалось состояние сельскохозяйственных угодий. Мелкие усадьбы мало скудели, за ними был надлежащий уход. Но они не оказывали заметного влияния на снабжение продуктами большинства населения, а кормили лишь своих хозяев, их слуг, рабов. Поставляли продукцию в больших объемах на рынок только крупные хозяйства. Но они-то и приходили в упадок.

Нещадная эксплуатация земель для получения наибольшей прибыли привела к истощению почв и падению урожайности. В середине I века н. э. четырехкратный урожай (по отношению к посеву) стали считать хорошим. Сказывался приток зерна и другой продукции из провинций, где урожаи были значительно выше. Пашни забрасывали и превращали в пастбища, которые окончательно приводили в негодность стада домашнего скота.

Стали говорить об «утомлении земли», которая с возрастом становится бесплодной. Такие наивные взгляды критиковал римский агроном Колумела, утверждавший, что земля вечно юна и плодородна, а падение урожайности – результат небрежного и нещадного обращения с ней.

Массовое обнищание римских земледельцев и скотоводов было вызвано главным образом оскудением окружающей природы. Привозимые заморские товары ублажали прихоти и потребности богатых граждан, подрывая производство местных изделий и увеличивая число «пролетариев».

Природа мстила великой империи за хищническое отношение к себе. Небольшие участки, где сохранялись сады, парки, рощи, пастбища, были подобны оазисам. Окружающие территории опустошались. Контрасты усиливались и в обществе. Какой бы сложный узел причин ни вызвал падение и распад Римской империи, в числе их экологические – едва ли не самые главные, изначальные.

Мыслители Древней Греции отмечали важную роль лесов и болот для сохранения ландшафтов. Но для римлян первостепенное значение имела организация сельского хозяйства, а не познание природы. Они чувствовали себя ее покорителями.

…Англичанин Эдуард Гиббон в 1787 г. начал издавать семитомную «Историю упадка и разрушения Римской империи», над которой трудился двадцать три года. Первый том Клавдия Птолемея имел шумный успех. После выхода второго тома автора заклеймили как тайного атеиста, восхваляющего язычество. Он писал: «Добродетель первобытных христиан, подобно добродетели первых римлян, очень часто охранялась бедностью и невежеством». Римляне, за немногими исключениями, были более веротерпимы, чем христиане.

В следующих томах он по-прежнему с уважением отзывался о римской цивилизации. Повторил мысли французского философа Шарля Луи Монтескьё, который в «Размышлениях о причинах падения и величия римлян» писал об упадке героического духа у римлян: «Величие государства доставило громадные сокровища частным лицам. Но так как довольство заключается в добрых нравах, а не в великолепии, то колоссальные богатства римлян привели к неслыханной роскоши и расточительству… Трудно быть хорошим гражданином, имея очень большое богатство; разорившиеся крупные богачи, привыкшие к роскошной жизни и сожалевшие о потере своего состояния, были готовы на все преступления».

Гиббон считал главной причиной падения великой Римской империи распространение христианства. Под влиянием идей братской любви ко всем людям и воздаяния добром даже за зло исчезал «исконный дух римских доблестей». Вдобавок, «умы людей мало-помалу были доведены до одного общего уровня, пыл гениев угас». Но почему христианство победило? Почему пыл гения угас?

Эдуард Гиббон выделил значение духовного фактора в жизни общества. Это верно только отчасти. Например, святой Августин, свидетель упадка империи, высказал не менее справедливую идею о том, что стремление к мировому господству, к завоеваниям привело римлян к неизбежному поражению: «Народу, подпавшему под этот порок, очень трудно от него избавиться. Страсть к властвованию толкает его на завоевания. А каждый новый успех увеличивает эту страсть. Тут образуется подобие порочного круга».

Страна, встав на такой путь, укрепляет армию и доводит до совершенства военную технику. Она уподобляется хищнику, которому необходимы средства нападения: клыки, когти, сильные мускулы, свирепость, беспощадность.

Римская империя превратилась в мирового агрессора не потому, что ее граждане были особенно свирепы и жаждали войн. Они вынуждены были расширять пределы своих владений для увеличения личных богатств и в результате оскудения природной среды. Но чем больше завоевано народов и стран, тем труднее держать их в повиновении. Провинции обеднялись ради процветания центра, метрополии. Да и в центре богатели далеко не все.