Сибирь - Георгий Марков

- Ну вот и хорошо, вот и прекрасно, - перебирая вещи, бормотал Акимов, с благодарностью поглядывая на 4"едота Федотовича. Невольно вспомнился Акимову в это утро дядюшка Венедикт Петрович...

Рассказывая племяннику о своих бесчисленных путешествиях, профессор Лихачев с восторгом всегда отзывался о мужиках, которые сопровождали его в качестве простых рабочих - землекопов и гребцов или проводников. Их отношение к научным целям путешествий было чаще всего подчеркнуто уважительным, и, если случалось работать много больше, чем оговаривалось в договоре, они не щадили ни времени, ни сил.

Федот Федотович, конечно, не представлял научного значения той работы, которую затевал довольно элементарно его подопечный, но, услышав от Акимова, что все это может оказаться нужным науке, старик был готов на все, лишь бы начатое дело завершилось успешно.

- Теперь, Федот Федотыч, остается самое главное - знакомство с тайгой, - сказал Акимов.

- За этим дело не станет, Гаврюха. Сегодня начнем ходить на охоту, отозвался Федот Федотович. - Я вот тут приготовил кое-что. - Старик показал Акимову капканы и плашки для слопцов, лежавшие в кучке за печкой.

С этого дня начался ежедневный выход в тайгу. Федот Федотович поднимал Акимова задолго до рассвета.

Они завтракали, вставали на лыжи и уходили то в одну сторону тайги, то в другую. Акимов по компасу сверял направление, приблизительно прикидывал расстояние до речек, озер и болот, встречавшихся на их пути, расспрашивал Федота Федотовича о названиях, которые им дали охотники.

Промысел зверя был пока не из завидных. Все дни и ночи буранило. Слопцы и капканы за час, за два заметало снегом, и они не работали. Отыскать свежие тропы зверьков в такую погоду тоже было непросто: они мгновенно покрывались снежной порошей. Но все-таки совсем без добычи на стан не приходили: два-три колонка, горностай, полдесятка белок - меньше этого не добывали.

Федот Федотович был недоволен таким промыслом, зато Акимову такая добыча казалась сокровищем.

- Бывали, Гаврюха, годы, когда добывал я за день по десять колонков, по тридцать белок, - вспоминал Фе-"

дот Федотович.

- Выходит, что невезучий я, - шутил Акимов.

- Не в тебе, паря, дело. Кедровник плохо уродил, корму в Дальней тайге мало. Зверь еще в чернотропье перекочевал на Васюган. Нынче в васюганских урманах, сказывают, урожайно, - объяснял Федот Федотович.

9

А дни между тем текли. Занятый охотой, осмотром, а фактически промером тайги для карты, Акимов не переживал уже того мучительного томления, которое охватывало его в дни полного бездействия на Голещихинской курье. Приглядываясь к Федоту Федотовичу, он быстро научился настраивать слопцы и ставить капканы. Постепенно осваивался Акимов и с тайгой. Вначале она ему казалась хаотичным нагромождением лесных завалов и беспорядочным скоплением озер и болот. Теперь с каждым днем в его представлении все четче очерчивались гривы, покрытые отборным кедровником. Соединявшиеся в логах и лощинах речки и озера сплетались в систему, как бы подчеркивая господствующие в тайге высоты и особенности рельефа.

Кусочком красной глины, выломанным из пода печки, Акимов на дощечках, заготовленных Федотом Федотовичем для днищ туесков и кадок, набрасывал схему отдельных участков Дальней тайги. К этим его занятиям Федот Федотович относился не просто с почтением, а даже с каким-то благоговением. Стоило Акимову взять в р"ки глину и доску, как мгновенно Федот Федотович преображался: он замолкал, прятал трубку в карман и, присев на краешек нар, неотрывно наблюдал за Акимовым, боясь пошевельнуться.

Однажды утром Федот Федотович сказал:

- Ну, Гаврюха, сегодня отправимся проведать Вруна. Путь неблизкий. Обыденкой не сходить. Придется ночевать в тайге. Харчи я подготовил. Как ты думаешь?

- Чего туг думать? Пойдем, Федот Федотыч! А как морозец?

- Сдал. А небо ясное. Видать, оттепель будет. Сходить к Вруну - самое время. Когда метет на дворе, путь туда совсем тяжкий. Я все и поджидал, чтоб пуржить перестало и мороз помягчел. Хотя в ходьбе все равно под шапкой мокро будет.

- А избушка у тебя есть там?

- Избушки, паря, нету.

- А ночевать где будем?

- Исхптрим придумку, Гаврюха! - отмахнулся Федот Федотович.

Акимов с беспокойством в глазах взглянул на старика, но тот не заметил этого и продолжал спокойно укладывать в патронташ патроны. "Положусь на него. Он в этих делах опытный", - решил Акимов, успокаиваясь.

Когда забрезжил поздний зимний рассвет, они встали на лыжи. Небо было все еще в звездах. Снег под лыжами не скрипел, как бывает в сильные морозы, а чуть посвистывал. Тишина сковала тайгу, и деревья стояли не шелохнувшись. Не успели они выйти из кедровника, как стало быстро светлеть, и серебро, в которое был окутан лес, заиграло багрянцем, озарилось яркими, бегущими бликами. Неподвижная, мертвая от холода, вся в белом земля вдруг словно пробудилась. Задвигались по этому обширному белому простору тени, засверкали живыми огоньками маковки кедров, ушедших в поднебесье. Никогда в жизни Акимов не видел такого волшебства. Он смотрел на происходившее молча, не понимая пока, откуда у природы берутся в это студеное утро краски, чтобы так стремительно преображать безмолвную тайгу.

Но вот кедровник кончился, и лыжи вынесли их на гладкую пустошь, простиравшуюся на три-четыре версты. Вероятно, здесь под снегом лежало болото или луговина, образовавшаяся на месте высохшего кочкарника. Акимов не в силах сейчас был думать о том, как образовалась эта поляна в океане лесов, под натиском которых, как он уже заметил, отступали реки, сужаясь и мелея, рождая новые острова и косы.

Прямо перед ним, за пустошью, поднималось из-за леса солнце густо-малиновое, в два человеческих обхвата, с ярко-золотистым ободком, от которого разбегались по небу тонкие, как кедровая хвоя, ослепительные лучи. И хотя лучи не грели, а на солнце можно было смотреть открытыми глазами сколько тебе хотелось, восход его над тайгой преображал землю, делал ее для человека роднее и вселял в душу такое чувство, о котором так вот просто не скажешь.

"Зима, снег и чудо, волшебное видение... Первозданная непознанная красота мира..." - проносилось в голове Акимова. Он никогда не относился восторженно к явлениям природы. Природа существовала для него как объект познания, как сила, которая должна рождать у человека волю для борьбы, возбуждать разум, ставить перед ним задачи, требующие порой всей жизни, чтобы быть решенными...

Федот Федотович, конечно, подобные чудеса в природе видел не впервые, но и он после долгого молчания, сдерживая свое восхищение, сказал:

- Ты смотри, Гаврюха, какое нынче светило. Ласковое. И вот прислушайся-ка: птица на эту ласку обязательно отзовется. - Федот Федотович придержал дыжь, сдвинул шапку-ушанку на ухо, прислушался.

И действительно, выпорхнув откуда-то из дупел или из снежных нор, между редких деревьев заметались, чирикая и резвясь, две птахи. Песня их была короткой, как и сам полет. В ту же минуту они исчезли, забившись, по-видимому, в свои гнезда.

- И что я еще приметил, Гаврюха? В такое утро при оттепели зверь пренепременно свой след положит.

Вишь, какая у нашего светила силища! Подымает всех со своих мест! Живи! И нам вот с тобой тоже вроде повеселее стало.

- Еще как веселее, Федот Федотыч! - воскликнул Акимов, испытывая в самом деле прилив сил.

Солнце между тем поднималось все выше и выше, несколько меняя свою окраску и теряя с каждым мгновением яркость. Вскоре оно повисло над тайгой, бесконечно далекое и холодное, но такое необходимое человеку даже и негреющее.

- В каком направлении от стана, Федот Федотыч, мы сейчас идем? спросил Акимов, когда они после короткой остановки двинулись дальше.

- Прямо на Томск идем.

- Колпашева, если б мы до нее дошагали, оказалась бы от нас влево, принялся уточнять Акимов.

- Так, Гаврюха! А только Колпашева нам ни к чему.

- Сейчас мы идем, Федот Федотыч, на юго-восток, а когда ходили на Вонючее болото, шли на запад, - продолжал Акимов.

- Во-во! Тогда мы под самый Васюган забрались, а теперь, наоборот, идем все дальше от него.

- Понимаю, Федот Федотыч. И компас так же показывает.

- Да я тут и без компаса, Гаврюха, пройду в любое место, - сдержанно похвалился старик.

- Вижу, Федот Федотыч, что тайгу ты знаешь.

С таким проводником хоть куда выйдешь, - сказал Акимов, не имея никакой тайной мысли.

Но Федот Федотович вдруг вспомнил свой разговор с Акимовым о путях из Парабельской тайги к Новониколаевску и Томску и про себя решил, что тот снова думает о побеге.

- Нет, паря. В чужих лесах я как щенок слепой.

Загибну.

Они разговаривали на ходу. Федот Федотович, чтобы видеть лицо Акимова, изредка оборачивался, посматривал на того, про себя оценивая, не слишком ли устал городской человек, не пора ли остановиться.