Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер

Даже сейчас я вижу д-ра Динга, сидящего передо мной, говорящего с искренней скорбью о высокой смертности, особенно среди контрольных испытуемых в его экспериментальной группе.

На следствии в Корпусе контрразведки Морген оправдывает такие эксперименты как обычную процедуру в медицинских исследованиях[281]:

В этом нет ничего необычного. Наука делала это веками. [Следователь спрашивает: «С живыми подопытными?»] Да, конечно. Как еще можно испытать новое лекарство или вакцину, если не на живых людях? Конечно, сначала их проверяют на разных животных, но под конец их надо проверить также и на людях. […] Нельзя исходить из предрассудка, что эти эксперименты придумывались и проводились, чтобы пытать, а в конечном счете убивать людей. Напротив, люди, ставившие их, были специалистами, которые пытались изучать эпидемии во благо людей. На самом деле это были эксперименты в интересах человечества и, по большому счету, также в интересах самих заключенных.

Хотя Морген считал такие эксперименты ценными, он все же был обеспокоен тем, что их проведение в Бухенвальде омрачалось борьбой заключенных, влиявшей на отбор испытуемых:

Есть сильное подозрение, что из-за вражды между так называемыми зелеными и красными, то есть между уголовными и политическими, обе партии путем интриг часто добивались того, чтобы ненавистных противников вносили в список лиц, отобранных для тифозных экспериментов, чтобы уничтожать их под таким прикрытием[282].

Морген принял меры к тому, чтобы с помощью службы криминальной полиции испытуемых отбирали только из числа серьезных преступников, находившихся в лагере. Таким образом, «поправки» Моргена не были направлены на то, чтобы предотвратить использование процесса отбора как средства воздействия на отдельных жертв; вместо этого их целью было изменение принципа отбора, чтобы вред от эксперимента причинялся тем, кто этого, по мнению Моргена, заслуживал.

Поэтому, когда доктор Ховен включил Фройдемана и Мая в эксперимент с тифом, он действовал по схеме, которая была Моргену знакома, и Морген попытался ему помешать. К несчастью для Ховена, его затея не удалась. Фройдеману привили патоген, но оказалось, что прививка входила в неактивную серию и не приводила к болезни испытуемого. Тем временем Бланк оказался под следствием из-за невыполнения служебных обязанностей, и для дела потребовались показания Фройдемана. Когда об этой ситуации узнал комендант Пистер, он запретил использовать Фройдемана в экспериментах, поскольку тот должен был выступить в качестве свидетеля. Но Ховен солгал Пистеру, сказав, что Фройдеман не может свидетельствовать, поскольку, возможно, смертельно болен. Затем Ховен перевел Фройдемана и Мая из 46-го блока в госпиталь, где убил обоих с помощью инъекций фенола. Когда об этих убийствах сообщили Бланку, он подарил Ховену бутылку шнапса.

Сначала Морген взял показания против Ховена у бухенвальдского гауптшарфюрера по фамилии Кёлер[283]. Затем он выехал в Кассель, чтобы получить ордер на арест Ховена. Когда он находился в кабинете главного судьи Вернера Паульмана, зазвонил телефон: из Бухенвальда сообщили, что Кёлер предпринял попытку самоубийства. Почти сразу же телефон зазвонил опять. Из Бухенвальда звонили с уточнением: Кёлер был отравлен. Морген обзвонил университеты Йены и Лейпцига в поисках специалистов, которые могли бы спасти Кёлера, а затем вернулся в Бухенвальд. Пациент лежал «похожий на тень». Морген спросил его: «Вы пытались покончить с собой?» Сил у Кёлера хватило только на то, чтобы прошептать: «Такое мне и в голову не пришло бы»[284].

К несчастью, в результате отравления Кёлер лишился памяти. Он не мог вспомнить ничего из того, что произошло между полуднем пятницы и вечером субботы, когда он обнаружил себя привязанным к каталке. Морген безуспешно попытался оживить память Кёлера, но тот уже был при смерти. Морген связался с гестапо и арестовал Ховена.

Согласно Ойгену Когону, узнику Бухенвальда, который работал канцеляристом в госпитале, после этого Морген провел смертельно опасный медицинский эксперимент, чтобы определить яд, убивший Кёлера[285]:

Установить, какой именно состав использовался, не удалось, и члены эсэсовской следственной группы, майор СС Георг Конрад Морген и капитан СС Веенер, в присутствии дежурных офицеров провели «небольшой эксперимент» в 46-м блоке. Они накормили четверых русских военнопленных супом, в который добавили разные алкалоиды. Поскольку от последствий эти люди не умерли, их затем отравили газом в крематории.

По поводу этого эксперимента Когон свидетельствовал на «врачебном процессе» в Нюрнберге. Тогда же Морген под присягой дал показания, которые категорически оспаривали свидетельство Когона. Испытуемые были не военнопленными, сказал он, а русскими добровольцами, которые служили в немецкой армии и совершили тяжкие преступления. Они находились в арестном бункере Бухенвальда в ожидании казни, поскольку были осуждены и приговорены к смерти[286]. Что еще более важно, добавил Морген, «целью эксперимента было не отравить испытуемых, а показать, что эта комбинация препаратов не могла привести к отравлению»[287]. Давая показания по этому делу суду в Бад-Хомбурге в августе 1950 г., Когон отказался от наиболее серьезных составляющих обвинения[288].

Ховен признался в убийстве Фройдемана и Мая, но представил длинные и сложные объяснения в свою защиту. Он заявил, что внес Фройдемана в список испытуемых, будучи уверенным, что тот был опасным преступником, и не зная о его роли в деле против Бланка. Затем он узнал о событиях в Кведлинбурге и рассудил, что раскрытие этих инцидентов в суде привело бы к скандалу, который тогда, в четвертый год войны, был недопустим. Он почувствовал обязанность предотвратить такой скандал, и все, что ему оставалось, это убить Фройдемана и Мая. Примерно таковы были объяснения Ховена.

В своем докладе для судебного управления СС Морген сообщил, что объективных фактов по делу было достаточно, чтобы осудить Ховена независимо от того, верны его показания или нет, и с этого момента его доклад пронизывает чувство глубокого возмущения[289]:

Повторюсь: доктор Ховен присвоил себе право в интересах государственной безопасности утаивать от полномочных органов сведения о политически значимых событиях. Он до самого конца действовал в нарушение четкого приказа своего коменданта и убил свидетелей, чтобы выгородить главного преступника Бланка. Его действия представляют собой воинское неподчинение самого тяжкого типа, подрыв воинской дисциплины и субординации [Unterordnung]. Более того, это посягательство на политическое руководство рейха путем создания помех работе государственного учреждения, а именно разведывательной службы в лице Главного управления имперской безопасности. Наконец, это атака на уголовное правосудие с целью не дать ему раскрыть тяжкое преступление и привлечь виновного к ответственности.

Покушение на жизнь здесь наименьшее