Тигр. История мести и спасения - Джон Вэйллант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тем не менее, каким бы парадоксальным это ни казалось, практика собирательства может поспособствовать куда более глубокому пониманию наших взаимоотношений с большими кошками, чем охота. В ходе своих наблюдений за падальщиками Шаллер и Лоутер обнаружили феномен, который, вероятно, имел существенное значение для первобытных людей и указывал на то, что случаи нахождения ими чужой добычи не были простой удачей: «Каждый из семи львиных прайдов, встреченных нами во время пеших прогулок, убегал, стоило нам приблизиться к ним на расстояние от 80 до 300 метров»[66]. Если несколько львов — львов! — убегают при виде двух безоружных людей, то как бы они повели себя, окажись с ними рядом пять, десять, двадцать человек — кричащих, размахивающих палками, бросающихся камнями? Можно смело сделать вывод о том, что, воодушевленные собственным опытом, вооруженные стремительно развивающимися умственными способностями и овладевающие техникой, эти люди вполне могли находить себе мясную пищу на протяжении миллионов лет, ни разу не подняв копья. Можно пойти еще дальше и предположить, как выглядели эти существа в собственных глазах: рост до полутора метров, ни клыков, ни когтей — они должны были понимать, что являются легкой добычей для хищников. Но при этом они, в той или иной степени сознательно, внушали страх и позволяли себе красть пищу у самых опасных тварей того времени. Первобытные люди, еще не знавшие огня, в условиях палеолита делали то же, что Гудвин в Изумрудном городе: создавали иллюзию собственного могущества и оказывали психологическое давление — и в итоге сумели желаемое превратить в действительное. Пусть и только при дневном свете.
Элизабет Маршалл Томас, автор книг «Племя тигра» и «По следам древних», одна из немногих, кому довелось на себе проверить эту теорию. По счастливой случайности Томас довольно много времени провела в Калахари среди бушменов, прежде чем туда пришли бурские и тсванские фермеры. В 1950 году, когда семейная экспедиция Маршаллов только появилась здесь, экосистема центрального района Калахари была абсолютно девственной. Единственными людьми в округе были бушмены, и их образ жизни, открывшийся Маршаллам, не менялся в течение многих веков. В определенном смысле можно сказать, что для бушменов, говорящих на языке къхонг, период палеолита не кончался до 1965 года. Элизабет исполнилось девятнадцать лет, когда они с семьей приехали в эти края. Пока ее мать, балерина Лорна Маршалл, пыталась переквалифицироваться в этнографа мирового уровня, а восемнадцатилетний брат Джон делал первые шаги в карьере режиссера классических документальных фильмов, Элизабет занялась наблюдением и начала писать.
Они жили и кочевали вместе с бушменами — невысокими, очень легко одетыми и вооруженными людьми, чья жизнь была строго обусловлена привязкой к водным источникам. Их неожиданно разнообразный рацион включал широкий спектр продуктов: от дынь до мяса. Наиболее часто в пищу употребляли орехи монгонго, которые по сытности и возможности длительного хранения не уступают кедровым. Охотились, как правило, при помощи отравленных стрел, но, поскольку используемый бушменами яд, являясь одним из самых смертоносных в мире, действует не моментально, охота проводилась в два этапа: сначала найти дичь и ранить ее, потом отыскать и забрать труп. На это мог уйти не один день, а порой, найдя свою добычу, охотники обнаруживали, что львы успели отыскать ее первыми. Томас была поражена тем, как охотники относились к столь опасным конкурентам. Вместо того чтобы бросить добычу или поразить львов стрелами, охотники подходили к ним и начинали спокойно увещевать: говорили, мол, это не ваша добыча, вы должны уйти. Если львы не поддавались настойчивым, но исключительно доброжелательным уговорам, в их сторону могла полететь пара комьев земли. И этого было достаточно, чтобы львы, подчас существенно превосходящие охотников числом, удалились, оставив последним их добычу. Отсутствие элементов трагедии в происходящем может вызвать недоверие у современного читателя, но такие эпизоды проливают новый свет на историю взаимоотношений человека и хищника.
При этом важно помнить, что участники подобных сцен знакомы друг с другом, как говорится, целую вечность. Веками львы рождались и умирали, зная о близком соседстве; так же и бушмены не забывали о львах. И те и другие были частью единой общности, равновесие внутри которой было достигнуто задолго до возведения первой египетской пирамиды. Другими словами, там сложилась определенная культура — Томас описывает это как «систему социально обусловленных форм поведения»[67], в которой каждый из участников привык играть предписанную ему роль. Бушмены, например, всегда жили с оглядкой, не выходили по ночам, когда наступало время хищников, место для сна защищали ограждениями. Понимая, что в любой момент могут стать чьей-то добычей, они сделали осторожность основой жизни. В этом смысле пустыня для бушменов была как для нас — многополосное шоссе: на интуитивном уровне они понимали, когда можно ее пересечь, а когда нельзя. «Здесь львы не нападают на людей[68], — объяснял Элизабет Томас старший охотник Тома. — Там, где на них не охотятся, львы не бывают опасными. Что до нас, то мы с ними мирно живем».
Если заменить «львов» на «тигров», эти слова вполне могли бы прозвучать из уст Дерсу Узала, Ивана Дункая или даже Дмитрия Пикунова — и вообще любого жителя Соболиного.
Однако, как бы давно ни соседствовали в Калахари бушмены и львы, временами, если дистанция слишком уж сокращалась, между ними возникало напряжение. «В темноте, обступившей наш костер, горели их глаза, — описывает одну из таких встреч Томас, — на такой высоте, что сперва мы приняли их за ослов»[69]. На къхонге слово «ньи», обозначающее льва, используется с большой осторожностью — его, как имя Божье, не принято поминать всуе, дабы не навлечь на себя гнев зверя. Считается, что порой львы берут себе в жены женщин и по пустыне бродят оборотни: человекольвы, которые могут пересечь пустыню одним прыжком или вызвать затмение, заслонив лапой солнце. Бушмены, подобно коренному населению Приморья, живут среди своих богов. Встретившись со львом, бушмен обращается к нему уважительно — «большой лев» или «старый лев» — так же, как удэгейцы и маньчжуры обращаются к тигру — «старый человек». В Китае тигра называют «лаоху» — «старец».
То, что эти верования и сложившиеся на их основе взаимоотношения прошли многовековую проверку временем, не подлежит сомнению, и наскальные рисунки времен палеолита, обнаруженные в пещере Шове в долине реки Ардеш, на юге Франции, это подтверждают. Возраст этих рисунков, выполненных углем и охрой, составляет более 30 тысяч лет — в два раза больше, чем у рисунков в пещере Ласко. Ценность их не только в поразительной детализации, но и в том, какое место среди них занимают крупные кошки: в Шове было обнаружено семьдесят три бесспорных изображения львов — больше, чем во всех известных европейских пещерах, вместе взятых. Пещерные львы превосходили по размеру любого из существующих сегодня представителей кошачьих, однако по наскальным изображениям становится очевидно, что художники, сделавшие их, проводили очень много времени, наблюдая за животными в естественной обстановке с близкого расстояния. Рисунки выполнены с исключительным вниманием к деталям: от мельчайших усиков до малозаметных, но характерных особенностей поведения. Однако, несмотря на точность воспроизведения, среди рисунков порой встречаются изображения льва с копытами вместо лап: возможно, по представлениям шаманов, так должен был выглядеть прообраз Минотавра или же человекобизон. Щедро украсившие стены пещер наскальные рисунки складываются в красочную летопись, одну из деталей калейдоскопа, в котором наряду с ними присутствуют «Беовульф», «Книга кельтов» и сегодняшний National Geographic. Высокий — даже по сегодняшним меркам — уровень мастерства художников и точность прорисовки деталей вызывают естественное восхищение, однако удивляться было бы чересчур самонадеянно. В конце концов, все эти художники, охотники, рассказчики, шаманы тоже Homo sapiens, наши прямые предки, с таким же телом и таким же мозгом. Мы отличаемся друг от друга только объемом накопленных знаний и обстоятельствами жизни.
Жизнь пещерных людей и бушменов во многом была очень похожа. Они исповедовали одну и ту же философию относительно хищников, имели одинаковые возможности для наблюдения за ними, и, несомненно, это проявлялось в искусстве: некоторые группы бушменов и сегодня питают пристрастие к наскальной живописи. Тридцать тысяч лет не такой уж большой отрезок времени по меркам палеолита, и нет причин предполагать, что, при прочих равных условиях, взаимоотношения человека и крупных кошек претерпели существенные изменения. На основании накопленного опыта можно смело утверждать, что у авторов рисунков в пещере Шове, бушменов Калахари и коренных жителей Приморья их хищные соседи вызывали сходные чувства: страх, восхищение, преклонение перед сверхъестественными существами, наделявшими их жизнь смыслом и время от времени предлагавшими им мясо. Хищная природа животных при этом была вторичным фактором.