Рассказы о Данилке - Анатолий Соболев

Хлястик теперь приходил почти каждый день, и они читали. Однажды в библиотеке Данилке попалась книга с нарисованными на обложке фигурами. В шляпах с пышными перьями, со шпагами стояли три мушкетера. У Данилки в радостном холодке замерло сердце. Он уже слышал про этих мушкетеров и давно хотел заполучить книгу. На крышу бежал, не чуя под собой ног. Они с Хлястиком взахлеб читали о приключениях четырех друзей: трех мушкетеров и одного королевского гвардейца.

— Эх, вот жизнь была! — отрывался от книги Хлястик и смотрел с крыши вдаль, за станцию. — «Месье, если вы не трус, поднимите перчатку. Я вызываю вас на поединок». Мне бы шпагу, я бы им показал! «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!»

Голос его накалялся, даже конопушки на побледневшем лице выступили яснее.

Они выстрогали из палок шпаги, сделали из картона шляпы, Хлястик выдернул у соседского петуха из хвоста два пера — зеленое и красное, приведя этим петуха в истерическое состояние. Перья прикрепили к шляпам, и на пустом школьном дворе начались мушкетерские бои. Как звенели их острые шпаги! Как скакали они во весь опор на быстроногих лошадях!

Друзья Данилки, не решаясь подойти, наблюдали издали, а Хлястик, весело скаля зубы, кричал:

— Господа, остры ли ваши шпаги? Готовы ли вы сразиться за прекрасную Францию!

Мальчишки хотели сражаться за прекрасную Францию.

Теперь, после жарких боев, на крыше собирались все Данилкины дружки. Хлястик стал мягче, ругался меньше, и мальчишки почти перестали его бояться.

Однажды все пацаны сидели на крыше и вдруг услышали внизу ругань и крик. Хлястик взвился, как на пружинах. Мальчишки тоже вскочили и увидели, что возле Шуркиного дома какой-то пьяный мужик бьет его мать. Шурка-Хлястик соскочил с крыши и через огороды напрямик кинулся к своему дому. В руках его была «шпага». Данилка бросился за ним. Когда он перемахнул последний плетень, то увидел, что Хлястик наскакивал на мужика, тыкал его «шпагой» в живот и кричал:

— Ты хиляй отсюда, а то я тебя проколю насквозь и даже глубже!

После каждого выпада «шпагой» мужик смешно ойкал, ругался и отступал. Мать Хлястика голосила, испуганно хватая сына за руки. Мужик ушел, пригрозив расправиться со «щенком».

— Пламенный привет! — кричал ему вслед Хлястик. — Пишите письма!

Мать ругалась, потом заплакала и, размазывая грязные потеки слез по лицу и пьяно вздрагивая, горбясь, пошла в дом. Соседки выглядывали из-за заборов, горестно качали головой.

Потом, когда мальчишки опять сидели на крыше, Хлястик говорил:

— Подался бы я отсюда давно, да сестренки жалко. Мала еще, куда с ней. Вот подрастет малость, и подадимся. А мамка совсем спилась. Она больная. Когда трезвая — плачет, и добрая. Она все понимает, а пьет, не удерживается.

Мальчишки молча слушали, у Данилки болело сердце оттого, что он ничем не может помочь Хлястику.

А однажды произошло вот что. Хлястик заявился на крышу и объявил:

— «Здравствуйте! Я — Чапаев!»

Он вытащил из-за пазухи растрепанную книжку без обложки.

— Про Чапая книженция. На станции нашел. Пассажир какой-нибудь потерял.

Книга была без начала и конца, обложка оторвана, страницы замусолены. Начиналась она со слов:

«Рано утром, часов в пять-шесть, кто-то твердо постучал Федору в дверь. Отворил — стоит незнакомый человек. — Здравствуйте! Я — Чапаев!»

Эту книгу пацаны читали, позабыв все на свете. Попеременке: один читает вслух, все слушают. Если у одного пересыхало в горле, его сменял другой. А когда уставали, когда наступал перерыв, на крыше раздавались звуки боя.

— Тра-та-та… Тра-та-та… Тра-та-та… — строчил пулемет. Очень ловко это получалось у Яшки-адъютанта. Он заикался, когда говорил, а «тра-та-та» без запинки высаживал, как настоящий пулемет.

— Бах-бах, бабах! — залпом били пушки. Это Данилка отвечал Яшке.

— Ура! Ура-а-а! Бей золотопогонников! — раздавался боевой клич Хлястика.

Пацаны волтузили друг друга, сопели, кричали:

— Падай, ты убит!

И никто не хотел быть колчаковцем — только чапаевцами. Хлястик распределил роли. Сам он — Чапаев, Данилка — Петька Исаев, другим пацанам тоже были розданы звания чапаевских сподвижников. Когда надоедало сражаться, пели любимую песню Чапая.

Ты, моряк, красивый сам собою,Тебе от роду двадцать лет.Полюби, моряк, меня душою —Что ты скажешь мне в ответ? —

начинал Хлястик.

Мальчишки в ответ орали, силясь перекричать друг дружку:

По морям, по волнам,Нынче здесь — завтра там!Эх, по морям-морям-морям,Нынче здесь, а завтра там!

Книга обрывалась словами:

«Они шаг за шагом отступали к обрыву… Не было почти никакой надежды — мало кто успевал спастись через бурный Урал. Но Чапаева решили спасти.

— Спускай его на воду! — крикнул Петька.

И все поняли, кого это «его» надо спускать. Четверо ближе стоящих, поддерживая окровавленную руку, сводили Чапаева тихо вниз по песчаному срыву».

Дальше листов не было. Мальчишки несколько раз перечитали заключительные строки и заспорили: живой остался Чапаев или нет.

— Ясно, живой! — твердо сказал Хлястик. — Какие еще вопросы.

— Он же в руку ра-раненный, и через реку плыть на-надо, — резонно усомнился Яшка-адъютант.

— Ну и чо? — грозно спросил Хлястик. — И с одной рукой можно переплыть.

Тогда Данилка сказал, что в учебнике по истории написано: народный герой погиб в гражданскую войну. Данилку поддержали пацаны, которые слышали об этом или от отца с матерью, или тоже вычитали в учебнике.

— Меня раздражают ваши пыльные головы! — закричал Хлястик, сорвавшись на фальцет. — Как может погибнуть такой человек!

Но, видя, что образованная часть орды не поддается его мнению, что ученье-свет приносит на сей раз нежелательные плоды, стал хлопать орду по головам книжкой, приговаривая:

— Я выбью из ваших бараньих голов дурацкие мысли! Чапай остался живой! Он сейчас помощник у Ворошилова и Буденного. Кто у них помощник, знаете?

Пацаны не знали.

— Ну вот! — торжествовал Хлястик. — Не знаете и сопите в две дырки. — Не дав опомниться, сразил вопросом: — Помощник должен быть у Ворошилова и Буденного, раз они всей Красной Армией командуют? Должен или нет, я спрашиваю? У начальника станции и то есть помощник — в красной фуражке ходит, поезда отправляет. Видали?

Мальчишки видели помощника начальника станции, он действительно ходит в красной фуражке.

— То-то! — назидательно пробасил Хлястик.

— А чего тогда про него не пишут? — спросили мальчишки. — Про Ворошилова с Буденным пишут, и снимки есть на параде, а Чапая нету?

— А это про кого? — потряс книжкой Хлястик. — Про Машу-дурочку?

— В газетах и по радио? — наседали пацаны.

— Военная тайна, — нашелся Хлястик и значительно прищурил глаз. — Не про всех можно писать.

В один из дней на крыше появился запыхавшийся Яшка-адъютант и выпалил:

— Па-пацаны! «Ча-чапаева» привезли! Айда смо-смотреть!

Гурьбой повалили в кино. Всем страсть как хотелось увидеть своими глазами — жив остался Чапаев или нет.

Молчаливые вышли они после сеанса — погиб Чапаев, утонул в Урал-реке. Хлястик поддал пустую консервную банку и решительно заявил:

— Брехня все это! Выплыл он! Должен выплыть! — И предположил: — Может, ленту не всю привезли или оборвали, сапожники?

Двинулись к будке киномеханика, чтобы удостовериться: всю ленту привезли или нет.

— Всю, — ответил хмурый механик, закрывая будку на замок. — А что это за комиссия голоштанная явилась?

Когда он уразумел, что именно надо ребятам, сказал:

— Вы что, чокнутые? Не знаете, что Чапаев погиб?

— Сам ты чокнутый! — в отчаянии заорал тонким фальцетом Хлястик. — Разве могут такие люди погибать! Сапожник, пыльная голова!

— Но-но! — взревел киномеханик. — Я тебе покажу — «пыльная голова». А ну, катитесь отсюда, фулиганье, а то я вас!..

Мальчишки покатились.

— Ни шиша он не знает, фраер! Ему телятам хвосты крутить, а не кино показывать! — заявил Хлястик, зло погрозил кулаком в сторону клуба, отвесил оплеуху подвернувшемуся под руку Яшке-адъютанту и ушел.

Три дня на крыше не появлялся. Каждый день ходил в кино — ждал: может, выплывет Чапаев. А когда снова пожаловал на крышу, то, как всегда, сказал:

— Здравствуйте! Я — Чапаев!

Он вытащил из-за пазухи синюю обложку, на которой золотом было написано: «Фауст» и нарисован мужчина в старинном одеянии, а рядом с ним хвостатый черт.

— Тут про какого-то черта стишки были. Фауст его звали. Надо Василь Ивановичу обложку сделать.

Он сам ловко срезал бритвочкой прежнее название на обложке, а Данилка аккуратно написал печатными буквами новое. Перед этим возник спор — как назвать книгу. Хлястик прекратил базар: