Тигр скал - Мирон Хергиани

Наконец в 1964 году, пять лет спустя, долгождан­ное свершилось — экспедиция была утверждена.

31 августа мы встали очень рано и вышли на знако­мую тропу. В десять часов утра мы были у Александры, которая отлично выспалась и чувствовала себя вполне бодро.

После недолгого отдыха на верхней полке камина Гио подставил мне плечо и помог подняться на ту стену, на которую вчера таким же образом забирался сам. С помощью веревки за мной поднялись и осталь­ные.

Некоторое время мы продвигались по гребню скалы, хотя и с большим трудом, но без особых препятствий, и вскоре опять попали в тупик. Справа и слева возвы­шались совершенно вертикальные стены.

Мы исчерпали все возможности, пытаясь как-нибудь преодолеть эти стены. Я и Гио старались обойти их, но все усилия оказались тщетными — прохода не было. Оставалось одно: штурмовать желоб.

По всему было видно, что ни один из наших пред­шественников не пытался подняться этим путем. Но на поиски того пути, которым прошли они, мы затратили бы много времени. Поэтому решили не отступать до последнего.

Целый час мы с Гио, сменяя друг друга, упорно штурмовали желоб. Но все было напрасно: мы никак не могли одолеть гладкую поверхность. В конце концов мы окончательно выбились из сил. Продолжать эту борьбу было уже бессмысленно.

Еще один отчаянный натиск — Гио снимает джабралеби и босиком карабкается на гладкую стену. Его попытка дает результат — босые ноги закрепляются на стене! Гио взбирается вверх, почти до середины жело­ба, и успевает вбить крюк в трещину. Таким образом решился один из главнейших вопросов нашего восхож­дения. Хотя и с невероятным трудом, стена была взята.

«Что вы потеряли на этих скалах или земли вам мало? Чего вы убиваетесь?» — часто слышал я эти сло­ва, и особенно часто — после тяжелых, трагических восхождений. Друзья, родственники жалеют нас, негодуют на нашу страсть, роковую и пагубную, приносящую столько волнений, а порой и горе нашим близким. Где-то мы едва не разбились, еще где-то — едва не замерзли, зачем, чего ради?! Ответить на этот вопрос трудно. С чисто практической точки зрения — и правда, что мы там потеряли, среди льдов и снегов, среди пустынных диких скал, на неприступных вершинах, где только ветры и облака... Поди-ка объясни, что движет тобой, объясни и убеди человека в том, что там для тебя уже не имеет никакого значения — быть или не быть.

Ты можешь напомнить людям 1942 год, бои за Кавкасиони, где столь важную роль играли альпинисты. Напомнить о Бекну и Габриэле Хергиани, Максиме Гварлиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Илико Габлиани и других грузинских альпинистах, их славных боевых делах, тогда, может, и оставят тебя в покое... Но ведь это лишь одна сторона медали!..

Для меня, например, каждая непокоренная верши­на — волшебство, мечта, которая вдохновляет каждого из нас и движет нами, грань между возможным и невозможным. Ты во что бы то ни стало хочешь покорить ее, иначе говоря, хочешь воплотить в реаль­ность заветную мечту, грезу своего сердца, души своей. А что может быть на свете прекраснее исполнения мечты, достижения заветной цели?

Альпинист идет по волосяному мостику над пропас­тью, мостику, которой шатается, прогибается и в любую минуту готов сломаться, может, в эту самую минуту, может, чуть позже, бог знает когда! Наверное, потому альпинист, подготовившийся к экспедиции, напряжен до предела. Огромное внутреннее волнение отключает его от всего — кроме вершины, которая его ждет.

О пас, об альпинистах, говорят, что мы — люди неразговорчивые, скупые на слова. Да, это правда. А ну попробуйте, войдите в мастерскую художника в то время, когда он находится в состоянии творческого про­цесса. Да он не только не станет с вами беседовать, он, возможно, и двери вам не откроет. Так и в горах. Горы для альпиниста — та же мастерская. Здесь не лепят, не чеканят, не рисуют, не пишут — но здесь идет та же творческая работа, вернее, некий абстракт­ный творческий процесс. Альпинист не создает ничего конкретного, осязаемого, он просто поднимается на вершину и спускается с вершины. Возможно, после него не останется и следов на скалах и льдах; он ни перед кем не похвастает — вот, мол, ценой стольких тру­дов я создал то-то и то-то. Но его жизнь? Жизнь, которая невредимой вернулась вниз, в долину. Ведь он носил эту жизнь по смертельным тропам над пропас­тями, по коварным гребням и склонам, он испытал не­передаваемую радость победы, не сравнимую ни с какой другой, радость от сознания величия духа человека. И эту его жизнь увидят и другие и воспримут как книгу мужества, силы и отваги, книгу любви и вер­ности, благородства и великодушия. Истинный альпи­нист никогда не покинет горы — как моряк не покинет моря и поэт не перестанет писать стихов. Не покинет, пока цела, пока не порвалась его веревка...

ХРОНИКА СНЕЖНОЙ УШБЫ 1943 ГОДА.

ГОДЖИ ЗУРЭБИАНИ: мы идем, связанные одной веревкой...

Остались позади около десяти биваков, устроен­ных нами с таким мучением. Осталась позади целая вереница кошмарных ночей, подобные которым, навер­ное, и не снились никому и представить которые не под силу фантазии и воображению человека. Кошмар­ные ночи! Да разве только ночи!.. Ночи и дни. Они походили друг на друга, словно луны воскресенья и понедельника. Казалось, весь мир провалился в бездну и только мы одни каким-то чудом застряли и повисли на утесе Ушбы. И одно, что постоянно, ежесекундно напоминало нам о себе,— это бешеный вихрь, кружив­ший между гранитными скалами с воплями и завыва­нием, вихрь, который проникал в нашу погребенную под снегом палатку и леденящими руками сжимал нас в объятиях.

И был еще голод. Он терзал нас, угрожая смертью, он являл нашему измученному воображению бесчислен­ные видения, видения праздников, которые справля­лись где-то далеко внизу оставленными нами людьми, видения застолий и кутежей, огромных медных котлов, в которых клокотали, одурманивая ароматом, различ­ные яства, он являл нам разложенные порциями на низеньких столиках жирные куски мяса, разлитую виночерпиями по стопкам водку, которую пьют для аппети­та... и бог знает какими еще видениями терзал нас голод... Во рту набиралась слюна, целое море слюны, которое готово было нас затопить. Никто не знал, в ка­ком уголке иссохшего, измученного голодом и жаждой организма собирался такой неисчерпаемый запас этой таинственной вязкой жидкости... А как соблазнительно журчали благодатные минеральные источники, соленые и кислые воды Местиа, Мулахи и Кала... Минеральные воды, отдающие терпким привкусом тмина, разливаю­щиеся по телу живительным нектаром!..