Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежде чем определиться с ядром сообщения и его исторической основой, надо его сначала отыскать, т. е. очистить от посторонних оболочек, которые вначале скрывают его от нас или хотят представить как ядро.
Начнем с четвертого Евангелия, которое не имеет даже части ядра, не сообщает о событии так называемой Вечери Господней, но зато умеет сообщить о другом действии, которое Господь совершил на последней вечере, да еще о действии, которое в будущем должны повторить все Его последователи.
2. Омовение ног.
Иисус «встал от трапезы, отложил одежды Свои, взял полотенце, препоясался им, налил оружие в умывальник — о, какая яркая образность в каждой детали! — и теперь начинает омывать ноги ученикам, и — правда? Как живо! — обтирать полотенцем, которым был препоясан.
Затем Иисус подходит и к Петру, но тот изумленно восклицает: «Господи, Ты моешь мне ноги?» С этим мы еще смирились. Но когда Иисус отвечает: «То, что Я делаю, ты сейчас не понимаешь, но поймешь потом, когда это придет», это не называется, а остается в той таинственной, бессмысленной орнаментальной абстракции, которую любит видеть четвертый человек! Петр в порыве чувств протестует, что Иисус не должен мыть ему ноги вовеки, тогда Иисус отвечает: «Если Я не омою тебя, не имеешь части со Мною». Нам не нужно слышать, как Петр с жеманной яростью и почти капризным волнением требует, чтобы Иисус омыл также его голову и руки, и как Иисус отвечает, что ноги нужно омывать только для того, чтобы омываемый был совершенно чист, так что нам даже не нужно слышать, как Господь добавляет: «Вы чисты, но — с косым взглядом на предателя, — не все», чтобы не впасть с головой в безмерное смятение, ибо Четвертый уже ознакомил нас с подобными вещами, а чтобы с неохотой отвернуться от дела подобного рода. Итак, это омовение ног имеет так много значений? Так много? И все они так красочно соединены, и только капризы Петра служат той ниткой, на которую нанизаны эти смелые жемчужины? Или, вернее: ни один из этих смыслов не проведен в чистом виде, как он того заслуживает, если бы это было возможно, и даже не сделан узнаваемым как таковой? Путаница слишком бессмысленна. Автор додумался до самых разных вещей, а на самом деле не осуществил ни одной из них.
Во-первых, омовение ног основано на любви к Иисусу. Пусть так, раз любовь — это еще и снисхождение, хотя невозможно понять, почему снисхождение должно проявляться именно в этой форме, почему именно эта украшенная форма должна стоять так высоко, почему любовь и снисхождение не должны проявлять себя в других, гораздо более достойных и сложных формах преданности, единомыслия, сочувствия и действия ради другого человека!
Но теперь предполагается, что факт омовения ног учеников является условием, без которого они не могут причаститься Господа! Какая связь должна быть здесь? А нищие, которым Иисус не может омыть ноги впоследствии? С Вечерей Господней дело обстоит иначе: не только ученики, вкушавшие ее в тот пасхальный вечер, но и все последующие члены общины вкушают ее.
Да, то, что ноги учеников должны быть омыты, должно быть условием их чистоты. На Вечере Господней все иначе: там они пьют Кровь, пролитую за мир.
И в чем смысл косого взгляда в сторону предателя, который так часто бросают на него? В случае с Марком дело обстоит иначе, поскольку, согласно его Евангелию, Иисус лишь однажды во время пасхальной трапезы объясняет, что с ним обедает его предатель. Но здесь, в четвертом Евангелии, у предателя буквально горят пятки. Кто всегда упрекнет человека в его преступлении? Даже по отношению к преступнику приходится выполнять обязанности морали и гуманности, о чем хорошо знал Марк, а писателю в то же время приходится выполнять обязанности, предписанные законами красоты. Поэтому этот постоянный взгляд в сторону предателя и, более того, контраст с добродетельными ревнителями не только злобен, бесчеловечен и аморален, но и утомителен и отталкивающ с эстетической точки зрения. Уже раньше, после разговора о вкушении своей плоти и крови, Иисус назвал Иуду дьяволом среди двенадцати, а позже предатель должен был предстать в образе обычного вора, то теперь, во вступлении к рассказу об омовении ног, Четвертый не мог удержаться от замечания, что дьявол уже вложил свой план в сердце Иуды. Если бы только этот добродетельный евангелист научился у Марка человечному и эстетичному представлению зла: Марк просто рассказал, что Иуда пошел к священникам и пообещал выдать им своего господина — и этого достаточно! Контраст достаточно силен, чтобы даже фигура речи, которую впервые использует Лука и из которой заимствует Четвертый, требовала неоднократного применения. Ведь Лука, рассказывая о предательстве Иуды, говорит, что в него вошел сатана, С. 22, 3. И все же Четвертый скорее сообщил бы, что Иуда был в согласии со священниками; но при всем разговоре о дьяволе Иуде и при всем возмущении его бесчеловечностью у него не остается ни места, ни времени, ни даже мысли на такие мелочи.
Наконец, после омовения ног ученикам, Иисус дает новую интерпретацию этого действия, а именно ту, которая больше всего волнует автора и которая, вероятно, с самого начала была у него на уме, когда он описывал это столь неудачно начатое действие. Если Он, их Господь и Учитель, омыл им ноги, то и они должны омыть ноги друг другу. Он дал им пример, чтобы они последовали его примеру. Ибо «раб не больше господина своего,
