Ведьмак (сборник) - Анджей Сапковский

– Выматывайся отсюда, или я тебя ткну.

Цири услышала скрип кинжала в металлических ножнах.

– Я не шучу, – проговорила Мистле, слабо вырисовывающаяся во мраке над ними. – Отправляйся к парням, да побыстрее!

Кайлей сел, выругался под нос, потом молча встал и быстро ушел.

Цири почувствовала, как по щекам покатились слезы. Быстро, все быстрее. Они, словно юркие червячки, вползали под волосы около ушей. Мистле легла рядом, заботливо укрыла шкурой. Но не поправила задранной рубашки. Оставила так, как было. Цири снова задрожала.

– Тише, Фалька. Все хорошо.

Мистле была теплой, от нее пахло смолой и дымом. Но прикосновение ее маленькой руки снова заставило Цири напрячься. У нее перехватило дыхание. Мистле прижалась к ней, прильнула, ее маленькая рука не останавливаясь поползла по телу, как теплая улиточка. Цири глухо застонала…

– Тише, соколица, – шепнула Мистле, осторожно подсовывая ей руку под голову. – Ты больше не будешь одна. Больше не будешь.

Назавтра Цири поднялась на заре. Осторожно выскользнула из-под шкуры, чтобы не разбудить Мистле, спящую с приоткрытым ртом, прикрыв предплечьем глаза. Руку покрывала гусиная кожа. Цири заботливо укутала девушку. После недолгого колебания наклонилась, нежно поцеловала ее в стриженые, торчащие щеткой волосы. Мистле замурлыкала сквозь сон. Цири отерла слезы со щеки.

Она уже не была одинока.

Остальные спали, кто-то звучно храпел, кто-то так же звучно пустил ветры. Искра лежала, откинув руку на грудь Гиселера, ее буйные волосы рассыпались в беспорядке. Кони фыркали и топтались, дятел короткими очередями ударов долбил ствол сосны.

Цири сбежала к речке. Мылась долго, подрагивая от холода. Резкими движениями трясущихся рук старалась смыть с себя то, что уже смыть было невозможно. По щекам текли слезы.

Фалька.

Вода пенилась и шумела на камнях, уплывала вдаль, в туман.

Все уплывало вдаль. В туман.

Все.

Они были отбросами общества, отребьем. Удивительным сборищем, порожденным войной, несчастьем и презрением. Война, несчастье и презрение объединили их и выкинули на берег, как вздыбившаяся в половодье река выбрасывает на плесы черные, отполированные водой и камнями куски дерева.

…Кайлей очнулся среди дыма, огня и крови в разрушенном замке, между трупами родственников и родителей. Бредя по усеянному убитыми двору, наткнулся на Реефа, солдата из корпуса карателей, которых император Эмгыр вар Эмрейс послал усмирять бунты в Эббинге. Рееф был одним из тех, кто захватил и разрушил замок после двух дней осады. Захватив замок, спутники бросили Реефа, хотя Рееф был еще жив. Но заботиться о раненых – не в обычаях бандюг из нильфгаардских подразделений.

Вначале Кайлей думал добить Реефа, но ему не хотелось бродить в одиночестве. А Реефу, как и Кайлею, было шестнадцать лет.

Они вместе зализывали раны. Вместе прикончили и ограбили сборщика податей, вместе упились пивом в корчме, а потом, проезжая на трофейных конях через деревню, разбрасывали вокруг остатки награбленных денег, хохоча при этом до колик.

Вместе бежали от гоняющихся за ними нисаров и нильфгаардских патрулей.

Гиселер дезертировал из армии. Вероятнее всего, это была армия князя из Гесо, вступившего в союз с повстанцами из Эббинга. При этом Гиселер, надо думать, не очень-то понимал, куда затащили его вербовщики. Был он тогда пьян в стельку. Протрезвев и получив во время муштры выволочку от сержанта, он сбежал. Вначале блуждал в одиночку, но когда нильфгаардцы разгромили повстанческую конфедерацию, в лесах стало тесно от дезертиров и беглецов. Беглецы быстро объединились в банды. Гиселер пристал к одной из них.

Банда обирала и палила деревни, нападала на обозы и транспорты, растворялась и таяла, сбегая от эскадронов нильфгаардской кавалерии. Однажды банда Гиселера наткнулась в дебрях на Лесных Эльфов и погибла от летящих со всех сторон стрел, шипящих серыми перьями. Стрела насквозь пробила плечо Гиселера, пригвоздив его к дереву. Ту эльфку, которая под утро вытянула стрелу и перевязала ему рану, звали Аэниеведдиен.

Гиселер так и не узнал, почему эльфы осудили Аэниеведдиен на изгнание, за какие провинности послали на смерть – ведь для свободной эльфки одиночество в узкой полосе ничьей земли, отделяющей Свободный Старший Народ от людей, было смертным приговором. Одинокой эльфке предстояло погибнуть. Если она не найдет спутника.

Аэниеведдиен нашла спутника. Ее имя, в вольном переводе означающее «Дитя огня», для Гиселера было слишком трудным и чересчур поэтичным. Он назвал ее Искрой.

Мистле была родом из богатой дворянской семьи из города Турн в Северном Мехте. Отец, вассал Рудигера, присоединился к повстанческой армии, проиграл бой и пропал без вести. Когда население Турна, узнав о приближающейся карательной экспедиции широкоизвестных «миротворцев из Геммеры», бежало из города, семья Мистле последовала за всеми, а сама Мистле затерялась в охваченной паникой толпе. Прекрасно одетая, изящная дворяночка, которую с юных лет носили в лектике, не поспевала за беженцами. После трех суток блуждания в одиночестве она попала в руки следовавших за нильфгаардцами ловчих. Девушки моложе семнадцати были в цене. Нетронутые. Ловчие не тронули Мистле, предварительно проверив, не тронута ли она. После проверки Мистле прорыдала всю ночь.

В долине реки Вельды обоз ловчих был разгромлен и вырезан под корень бандой нильфгаардских мародеров. Прикончили всех ловчих и невольников мужского пола. Пощадили только девушек. Девушки не знали, почему их пощадили. Неведение длилось недолго.

Мистле была единственной, кто выжил. Из рва, в котором она оказалась, ее, голую, покрытую синяками, нечистотами, грязью и засохшей кровью, вытащил Ассе, сын сельского кузнеца, гоняющийся за нильфгаардцами трое суток, озверевший от жажды отомстить за то, что мародеры сделали с его отцом, матерью и сестрами и что ему довелось видеть, укрывшись в конопле.

Однажды все они встретились на празднике Ламмас, Празднике Жатвы, в одной из деревенек в Гесо. Война и нужда в то время еще почти не коснулась земель над Верхней Вельдой – кметы веселыми играми и плясками традиционно отмечали начало Месяца Серпа.

Мистле, Гиселеру, Искре, Реефу, Ассе и Кайлею не пришлось долго искать друг друга. Слишком многое их выделяло в толпе. Слишком много общего было у них за плечами. Объединяла их любовь к крикливой, цветастой, причудливой одежде, краденым безделушкам, роскошным лошадям, мечам, которых они не снимали даже на время пляски. Их выделяли дерзость и кичливость, самоуверенность, задиристость и грубость.

Презрение и пренебрежение.

Они были детьми Часа Презрения. И только презрение чувствовали к остальным. Признавали только силу. Ловкость во владении оружием, которую они быстро приобрели на дорогах. Решимость. Признавали быстрого коня и острый меч.

И друзей. Товарищей. Дружков. Потому что одинокий должен погибнуть – от голода, от меча, от стрелы, от кметской дубины, от веревки и пожара. Одинокий гибнет – зарезанный, забитый, оскверненный, изнасилованный, словно игрушка перебрасываемый из рук в руки.

Они встретились на Празднике Жатвы. Угрюмый, почерневший, тощий Гиселер. Худой, длинноволосый Кайлей со злыми глазами и губами, сложенными в мерзкую ухмылочку. Рееф, все еще говоривший с нильфгаардским акцентом. Высокая длинноногая Мистле с остриженными, торчащими щеткой соломенными волосами. Глазастая и яркая Искра, гибкая и воздушная в танце, быстрая и убийственная в схватке, с тонкими губами и мелкими эльфьими зубками. Плечистый Ассе со светлым, курчавящимся пушком на подбородке.

Атаманом стал Гиселер. А назвали они себя Крысами. Кто-то когда-то так их нарек. Им это понравилось.

Они грабили и убивали, а их жестокость стала притчей во языцех.

Вначале нильфгаардские префекты недооценивали их. Были уверены, что по примеру других банд они вскоре станут жертвами концентрированных действий разъяренного крестьянства, вырежут и перебьют себя сами, когда страсть к награбленному возьмет верх над бандитской солидарностью. Что касается других банд – префекты были правы, но их ждала осечка, когда речь заходила о Крысах. Потому что Крысы, дети Часа Презрения, презирали добычу. Они нападали, грабили и убивали ради развлечения, а отбитых у войсковых транспортов лошадей, скот, зерно, фураж, соль, деготь и сукно раздавали по деревням. Горстями золота и серебра расплачивались с портными и ремесленниками за то, что любили сверх меры: оружие, броскую одежду и украшения. Одариваемые ими кормили их, поили, принимали и укрывали и, даже истязаемые до крови нильфгаардцами и нисарами, не выдавали Крысиных нор и троп.

Префекты назначали высокие награды – и вначале сыскались было такие, кто польстился на нильфгаардское золото. Но по ночам халупы доносчиков охватывало пламя, а убегающие от пожара умирали от клинков призрачных наездников, кружащих среди дыма. Крысы нападали по-крысиному. Тихо, предательски, жестоко. Крысы обожали убивать.