Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе - Любовь Гайдученко

Вот кто был настоящий, махровый индивидуалист (правда, поневоле), и сначала его объявили просто очень интеллектуальным, далеким от жизни писателем, игравшим сам с собой в какие-то непонятные игры, которые он озаглавил «В поисках утраченного времени». Но вот прошел век, пошел другой – и в наше, казалось бы, предельно, не знаю как правильно назвать – механизированное, что ли (или технизированное? А впрочем, один хрен!), время, короче, в век очень высоких технологий, когда всем управляют уже не люди, а компьютеры, почему-то появился огромный интерес к его творчеству – то там, то тут упоминается его имя, а удивительный философ Мераб Мамардашвили, которого тоже еще совсем не открыли и не поняли современники (его, возможно, смогут оценить только высокоразвитые люди в будущем, если таковые не исчезнут в ближайшее время с лица земли) пишет о своем пристальном внимании к этому странному французу, жизнь которого была недолгой и скрытой от «широких масс».

Это сейчас есть телевизор, в котором постоянно мелькают одни и те же лица – из них состоит вся эта дешевка-тусовка, и который заменяет людям всю духовную жизнь. Может быть, и Аделаиде деревня была послана, чтобы она сидела в тишине и вне суеты, как Марсель Пруст, и тогда к ней начали бы приходить настоящие мысли?! Но… ох, не хотела она, совсем не хотела, чтобы «гений осенил ее своим крылом». Она хотела простых человеческих радостей, и уже в силу этого сознательно смещалась к тому полюсу, где находились зауряды, а не гении. Скажем так – от заурядных ушла, но к гениям так и не пришла. Не дано было.

Еще за Аделаидой водилось одно не очень-то хорошее качество, из-за которого она, наверное, и осталась одинокой: она была очень требовательной, правда, не только к людям, но и к себе тоже. Например, она не могла простить нынешним мужчинам отсутствия у них элементарных норм поведения.

Казалось бы, мелочь: мужчина, прежде чем спросить ваше имя, должен представиться сам. Но этого не наблюдалось. Более того, с точки зрения Аделаиды просто вопиющим был всегдашний вопрос: «А сколько вам лет?» (Наверное, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль по гораздо менее значительному поводу…)

Поражали и другие высказывания современных людей (не только мужчин, но и женщин). Когда они с Манечкой отдыхали на юге, одна молодая женщина, сидя за общим столом, заявила: «Меня тошнит от такой еды» (имелась в виду, кажется, окрошка, но в данном случае это совершенно не важно).

Вся эта всеобщая «непосредственность» коробила Аделаиду, хоть ее тоже не князья и графья воспитывали. Но должен же человек понимать элементарное!..

А впрочем, нынче никто никому и ничего не должен. На том стоим. Огромный дурдом, иначе не назовешь. Что там «невинный» вопрос про года? Башку могут открутить ни за что!

Нет, срочно надо было искать защиту, пробиваться к «своим». А «свои» у Аделаиды были только виртуальные… при её-то нетерпимости! А виртуальных в любой момент можно было «delete», тем и нравилось Аделаиде сетевое общение. Она могла сидеть в Сети сутки напролет (наверное, если бы Прусту тоже был доступен Интернет, то ничегошеньки он бы не написал – сам бы в нем торчал с утра до вечера!) В Интернете она была (в «своем кругу») личностью довольно популярной – все, кто там с ней общался, признавали, что она – очень интересная собеседница. И что показательно: когда она общалась с кем-то «в натуре», ее никогда не слушали – не умела она убеждать. Но в Сети приходилось, в основном, писать, а на письме Аделаида становилась асом, виртуальные собеседники лезли к ней, как сумасшедшие, съедали всё её время, она не успевала сходить в те сайты, ради которых ей и нужен был Интернет.

Катерина, как только они завели компьютер, обозвала мать «инетоманкой», впоследствии Аделаида прочитала, что и вправду существует такое явление, сродни наркомании, да что там – натуральная виртуальная наркомания, видимо, Аделаида была все-таки из тех натур, не умеющих жить в реальной жизни, но вот всё виртуальное подходило ей просто идеально!..

Но жизнь опять била по рукам. (Или все-таки по голове?). Сначала Аделаида попала в деревню, где не было «нормального» телефона и поставить его тоже не было никакой возможности, а в Интернет можно было выйти только по мобильнику (в этой глуши и мобильник-то заработал совсем недавно, несколько лет Аделаида с Манечкой прожили вообще как на льдине, отрезанные от всего мира), а это было очень дорого, уже всласть не посидишь.

А вскоре сломался ноутбук, её «друг, товарищ и брат», который был практически всем на свете, самой родной и близкой душой. Она его купила три года назад, хоть он был и не из дешевых, и нещадно эксплуатировала: смотрела на нем фильмы, слушала музыку, читала книги (теперь существуют диски, на которых записана целая библиотека), даже телевизор по нему одно время смотрела (через ТВ-тюнер), писала всякую всячину, разумеется, – так что разучилась писать «от руки», даже письма. И он всё терпел безропотно, но вот, поскольку в деревне было очень мало развлечений, а телевизор, книги и музыка иногда надоедают, Аделаида решила поиграть в очень крутую игру. И в тот момент, когда она пыталась встать на виртуальные ящики и вылезти в виртуальный город-Сити, её любимый «Samsung» не выдержал и лишил Аделаиду своего так нужного ей общества. Собственно, он давно уж стал ее частью – даже не рукой или ногой, а частью души… И вот Аделаида осталась одна, совсем одна (не считая маразматического младенца Манечки), и эта потеря была покруче людских потерь.

Как-то одна из любимейших писательниц Аделаиды – Виктория Токарева (а впрочем, ей нравились многие современные писательницы – Улицкая, Толстая) сказала: «Как это люди не понимают, что писать – это жуткое наслаждение, как это они не посвящают этому все свои дни – я их не понимаю!» (не ручаюсь за точность, но смысл был такой). А Аделаида не понимала, как это можно жить без компьютера?.. Это же не жизнь – это жалкое прозябание. И только потеряв своего единственного в нынешние времена друга, она оценила всю ту наполненность жизни, которую он ей давал.

Видимо, Аделаида была человеком новой формации, не Homo sapiens’ом, не ещё каким-то Homo, а придатком машинного интеллекта, видимо, случилось то, о чем в страшных фантастических повестях предупреждали писатели-фантасты: компьютеры начали порабощать человечество!

Это, конечно, просто шутка. Человечеству вообще ничего и никогда не грозило (кроме собственного уникальнейшего качества – глупости). Аделаида была слишком для него нетипичной. Наверное, если бы она была значительно моложе, то пробилась бы работать куда-нибудь в НАСА – так ей были интересны самые последние достижения техники, электронной и прочей (ну, конечно, не тракторы, это понятно!).

Но она, по понятиям современной молодежи, была уже древней бабулькой. Узнав ее возраст, виртуальные знакомцы либо не верили, либо удивлялись. В их представлении в ее годы уже надо было тихонечко попердывать на теплой печечке, и жевать беззубым ртом размоченную в чае баранку.

Несравненная, умнейшая Лёни Риффеншталь, которая чуть ли не в 90 лет еще занималась дайвингом, была мало кому известна. Она ведь была хорошей знакомой Гитлера, и не могла являть собой положительного примера.

А Аделаида так и не смирилась с тем, что ее пора было списывать со счетов. В ней все еще бушевали страсти, ничуть не менее сильные, чем в молодости, хотя она их научилась обуздывать – внешне. Но только внешне! Температура внутри накалялась гораздо выше, чем в двадцать лет.

Что девочка или девушка? Она думает, что ей еще отпущена целая вечность, и не торопится. А вот когда знаешь, что скоро финиш… Всё обостряется до предела, это как цейтнот у шахматистов – больше не поиграть, а очень хочется, гораздо больше, чем в молодости.

Глава 7

Аделаида не годилась ни в герои, ни в мученицы, это было давно понятно. Никаких «испытаний», посылаемых ей «свыше», она не выдерживала. И вся ее жизнь была как повторение одного и того же шага: она упорно наступала на одни и те же грабли, которые не менее упорно подсовывал ей её вечный оппонент Господь Бог. Он зачем-то хотел её чему-то научить посредством всяческих мучений и страданий. (Церковники в таких случаях говорят, что особо сильные мучения он посылает тем, кого больше всех любит – избранным).

Но Аделаида, честное слово, не годилась для такой неистовой любви Господа Бога!!! Все его суровые «уроки» она воспринимала так, как если бы попала в лапы маньяка-садиста.

А впрочем, все это бредни! Ну какое там ещё Сверхсущество со Сверхразумом будет заниматься какими-то букашками, все устремления которых сводятся к желанию вкусно пожрать, набить карманы баблом, плюнуть в морду соседу и в таком роде?.. Просто эти букашки обладают немерянной, прямо-таки безразмерной манией величия – возомнили о себе, что их создал добрый и всемогущий дедушка, и уж сколько тысячелетий пытается наставить их, детей своих неразумных, на путь истинный, и грозит им божественным перстом: «Не грешите! Возлюбите ближнего своего!»