Эвропатология личности и творчества Льва Толстого - Г Сегалин

И так, из этого беглого обзора мы видим колоссальную роль эпилептоидных кризисов и в психике Толстого, на формирование эвронегативных приступов.

Мы видим здесь, что закономерное развитие эпилептоидной Психики обусловливает собой развитие творческой кривой Толстого. В этом сказывается специфичность влияния эпилептоидных механизмов. И здесь мы видим опять-таки логику диалектического развития эпилептоидного творчества: та же самая причина, которая способствовала блестящему развитию творчества эпилептоида, является причиной упадка и гибели творческой продукции Толстого, 3. Эпилептоидный характер содержания творчества Толстого.

Эпилептоидные комплексы, как содержание его творческих комплексов.

Все критики, анализирующие творчество и личность Толстого, сходятся в одном: творчество его есть его автобиография, его "исповедь". Мы могли бы добавить к этому: его творчество есть его история болезни в художественных образах. Едва ли кто так мастерски сумел все симптомы своего страдания так искусно использовать, как Толстой. В этом отношении с ним конкурировал Достоевский.

Страдание эпилептоидной психики есть основное содержание всех его произведений. Красной нитью проходит это страдание во всех его произведениях. Как человек, который подвержен постоянному риску эпилептоидного или эпилептического припадка (также его эквивалентам), Толстой должен наиболее остро чувствовать свою "физиологию" и "власть тела" (как выражается Мережковский и друг. ). В животном страхе за уходящее от них "тело", они чувствуют особенно обостренно эту "физиологию", в то же самое время чувствуют при этом также обостренно, уходящие от них психические функции (потеря сознания перед припадком). Переживая все эти приступы разрыва между "телом и духом" и находясь в постоянно напряженном состоянии в ожидании этих разрывов, у эпилептоида создается тяжелый невроз ожидания.

Постоянное ожидание приступа невольно и болезненно заостряет все внимание на это; создается доминанта внимания к телу, к "физиологии тела". Всякое малейшее изменение в теле (подергивание мышцы и пр. ), сигнализирующее о возможном ужасе приладка, оценивается и тщательно изучается.

Отсюда делается понятным, почему Толстой знает, как никто, психические и психофизиологические процессы жизни и их внешнюю форму проявления. Его творческий гений в целом ряде ослепительно-ярких картин воспроизводит эту жизнь с ее светотенью, со всей радугой ее красок, с живым трепетом мускулов и нервов.

Никто не описывал так, как он, как люди рождаются, женятся, воюют на войне, убивают жен, болеют и умирают. В описания "физиологичности" (по выражению многих авторов) в разных ея видах Толстой вкладывает свои личные физиологические переживания, связанные с эпилептоидной "физиологией", которая дает богатую гамму телесных переживаний.

Толстой мастерски использует эти переживания в своем творчестве. Его излюбленные темы, описание полов, сексуальных, "физиологических" переживаний, болезни, смерти, физические страдания, физическую боль; страдания он изображает во многих своих произведениях.

Нет лучшей модели для этой цели, как свои личные аналогичные переживания.

Вот почему Толстой в глазах критики получил звание "физиологического" писателя. Физиологичность тела, "плоть" были содержанием его страданий, а это, в свою очередь, и выработало в нем соответствующую "доминанту" его внимания. "Что у кого болит, тот о том и говорит", -- вот причина, почему содержание творчества насыщено "физиологией", "проблемой тела". Его биология и его болезнь спроектировались в художественных образах и формах таким образом, что не могли не отразить "физиологические" особенности его страдания. Известно, что здоровый человек не чувствует ни своего "тела", ни своего "духа", он живет, работает, не замечая ни того, ни другого, ни своих органов. Но как только заболеет какой-нибудь орган (сердце, желудок и пр. ), человек начинает "чувствовать" свои органы; не зная анатомии, он начинает чувствовать свою личную анатомию, физиологию и локализацию того органа, который заболел. Это первый элементарный признак болезни. Эпилептик или эпилептоид при своей болезни не может локализировать какой-нибудь определенный орган, вместо такой локализации он ярче, чем кто-либо другой, "чувствует свое тело" в целом (или, вернее, "физиологичность" своего тела). Именно потому, вся суть его припадков субъективно им переживается, как тенденция тела "расстаться с духом" (потеря сознания, эквиваленты и пр. эпилептоидные переживания). Эпилептик необычайно остро чувствует возможность разрыва между его телом и психическими функциями, вот почему его внимание заострено к телу и психическому (аналогично чувству локализации больного органа при органических заболеваниях).

Вот почему у одаренных и гениальных эпилептоидов (или эпилептиков) проблемы "тела" и проблемы "духа" занимают их больше других проблем (Достоевский тому наиболее яркий пример).

С этой точки зрения нам делается понятным все творчество Толстого. Проблема "плоти" и тела, с одной стороны, и проблема "духа", проблема психологизма составляют все его творчество. Литературная критика давно отметила "психологизм" его творчества (на ряду с физиологическим). Критика единогласно отмечает, что Толстой один из величайших писателей-психологов и гениальнейший изображатель самых тонких физиологических и психических переживаний.

Обостренность внимания ко всему телесному, как точно также ко всему "психическому", вытекает, как было выше сказано, из той же патофизиологии эпилептоида.

Из всего этого следует, что если мы хотим анализировать происхождение источников Толстовского творчества, специфичность мастерства Толстого в изображении физиологического и психологического, то у Нас есть один единственный путь для этого: изучивши Яичные особенности его физиологии и психологии (вернее, его личную патофизиологию), мы должны установить связь между отдельными творческими комплексами с соответствующими комплексами его эпилептоидной личности.

К этому сейчас и перейдем. Причем сначала остановимся на связи эпилептоидных комплексов чисто физиологического характера, а потом эту связь установим с чисто психическими комплексами. Центральным комплексом "патофизиологии" Толстого является его склонность к припадкам. Припадки, как известно, вызывают тяжелые переживания до их появления, или как эквиваленты их появления. Патологический страх, ожидание смерти в связи с припадками, и вообще комплекс предсмертных переживаний заполняет психику эпилептоида и мучит его постоянно. Вот почему резко бросающаяся особенность творчества Толстого: все виды предсмертных переживаний в самых различных вариациях один из любимейших коньков Толстого.

И совершение справедливо указывает Леонтьев, что "по количеству трудов, произведения Толстого представляют собой в буквальном смысле слова анатомический театр; нет того вида смерти, который не упоминался бы у Толстого".

С нашей точки зрения это понятно: это самое больное место в психике Толстого, а потому оно заполняет его творческие комплексы. В изображении предсмертных переживаний самых различных форм смертей, описываемых Толстым, он везде кладет в основу свои личные предприпадочные переживания в самых различных вариациях. В Примерах изображения смерти и предсмертных переживаний нет недостатка. (Смерть матери Николеньки в "Детстве", рассказ "Три смерти". Предсмертные переживания заме) дающего в рассказе "Метель". Самоубийство Нехлюдова в рассказе "Заметки маркера". Переживания повесившегося Поликея в рассказе "Поликушка", смерть князя Андрея, старого князя Болконского, старшего князя Безухова. Самоубийство Анны Карениной, бросившейся под поезд. Покушение на самоубийство Вронского, смерть Ивана Ильича и проч. и проч. ). В изображении всех этих предсмертных переживаний в самых разнообразных вариациях кладется в основу комплекс переживаний эпилептоида перед припадком. Какой бы анализ душевного состояния в изображении своего героя перед смертью он ни брал, везде психопатологу не трудно вскрыть эпилептоидный характер этих переживаний перед припадком. Но так как при предприпадочных состояниях имеется целая гамма психических переживаний, то в зависимости, от надобности, Толстой берет ту или другую вариацию этих переживаний. Всевозможные формы бреда, спутанности, галлюцинации им используются мастерски. Например, в рассказе "Поликушка" -бредовое состояние психики Акулины. Психически ненормальным изображается Альберт в рассказе того же названия. Галлюцинациями он пользуется, изображая Дутлова в рассказе "Поликушка" галлюцинирующим. Состояние спутанности он изображает во время психической болезни при родах Анны Карениной. Наконец, конвульсивные припадки (истерические) он изображает в припадках Николеньки и бабушки. (Детство и отрочество). Эпилептические судороги используются также как предсмертные судороги самоубийцы Нехлюдова в "Заметках маркера"; припадки Акулины в "Поликушке".