Введение в историческую уралистику - Владимир Напольских

В 1930 году был создан Остяко-Вогульский (с 1940 года — Ханты-Мансийский) национальный округ, в границах которого проживала большая часть манси. Сильные различия мансийских диалектов сделали невозможным создание единого литературного языка — ни в эпоху первых миссионерских попыток, предпринимавшихся только в конце XIX века, ни в 30‑е годы XX века, когда была создана письменность для двух диалектов — северного и восточного (кондинского) (южный к этому времени практически исчез, а численность говорящих на западном была невелика). Это обстоятельство вкупе с преобразованиями советского времени, в первую очередь — коллективизацией, особенно больно ударившей по достаточно хрупкой традиционной хозяйственной системе таёжников-манси, внедрением обязательного обучения детей в школах-интернатах в отрыве от родной культурной и языковой среды и катастрофическим развитием нефте‑ и газодобычи в Западной Сибири, приводящим к уничтожению традиционной среды обитания аборигенов (см. также ниже раздел о хантах), привело к ускорению ассимиляции южных, западных и восточных групп манси — восточные (кондинские) манси в некоторой мере сохраняют сегодня свой язык, но говорить о реальном сохранении и возрождении мансийского языка и культуры можно говорить лишь применительно к северным манси. Несмотря на рост общей численности манси, фиксируемый переписями (в 1959 году в Советском Союзе жило 6,4 тыс. манси, в 1979 — 7,6 тыс. чел., в 1989 — 8,5 тыс. чел.), следует констатировать, что процесс ассимиляции принимает угрожающий характер: из 8279 манси России в 1989 г. родным признали мансийский язык лишь 3037 человек.

Ханты

Самоназвание (С) χănti, (Ю) χăntə, (В) kăntəγ jaγ (jaγ — «народ») восходит, наряду с манс. (Т.) khā̊nt, (С) χā̊nt (Пел.) khōnt «войско, армия», венг. had «войско», ф. kunta «община» и др. восходит к ПФУ *kunta «община, сообщество, объединение». Помимо этого этнонима разные группы хантов используют в качестве самоназвания композиты, состоящие из названия реки, на которой данная группа живёт, и слова «народ» (хант. (С, Ю) jaχ, (В) jaγ): as-jaχ «обский народ», vaγ-jaγ «ваховский народ» и т. д.

Внешнее название хантов — нем. Ostjaken и др. происходят от рус. остяки — как официально именовали хантов в России до 30‑х гг. XX века. Впервые этот этноним встречается в русских документах в 1499 году (согласно М. Жираи) и употребляется первоначально (до XVII века включительно) по отношению к населению бассейна Средней Камы (нынешний север Башкирии и юг Пермской области) — очевидно, ещё не принявшим ислам предкам современных северных башкир и пермских татар (с XVII века по отношению к этому населению уже употребляется термин татары). По крайней мере с начала 80‑х гг. XVI века остяками называют уже и жителей Зауралья и Западной Сибири, принимавших участие в походах вогульских (см. выше раздел о манси) князей на пермские земли. Позже, в XVII—XIX веках, это название применяется к различным народам Западной Сибири: помимо хантов, которых именуют просто остяками или — по месту жительства той или иной хантыйской группы — иртышскими, обскими, обдорскими, кондинскими остяками, так называют кетов (енисейские остяки) и селькупов (нарымские, тымские и др. остяки, остяко-самоеды). Такое широкое употребление этникона остяк находит объяснение в его происхождении: в русский язык он попал из тюркских языков, где служил для обозначения инородческого языческого населения: ср. кирг. ištäk «башкир», казах. istäk «башкир; сибирский татарин», сиб.-тат. ištäk — племенное объединение, бараб. ištäk «хант», которые связаны либо с общетюркским корнем *iš «работа» (возможно, *ištäk «работник, зависимый человек»), либо с основой *iš‑ «увеличиваться, умножаться, плодиться, становиться многочисленным» (ср. аналогичное образование ПИЕ *teutā «народ» < *teu‑ «увеличиваться, наполняться»). Предлагаемое раньше многими авторами выведение рус. остяк из хант. as-jaχ «обский народ» неприемлемо по фонетическим причинам и не объясняет широкого значения русского слова и его первоначального употребления в отношении предков пермских татар и башкир, не говоря уж о том, что впервые русские встретились с хантами вряд ли на Оби.

В конце XVI века остяки русских источников, которых можно с большей или меньшей надёжностью считать хантами, упоминаются на Средней и Нижней Оби, на севере — по её притокам: Казыму, Куновату, Сыне, Северной Сосьве, на юге — по Нижнему Иртышу, Демьянке, на Конде (вероятно — не только в низовьях, но и в среднем течении реки). Видеть в остяках более западных районов (в особенности — в упомянутом выше населении Среднего Прикамья) хантов нет никаких оснований: бассейны Тавды, Туры, Пелыма, Средний Урал и непосредственно примыкающие к нему с запада территории были заселены вогулами (манси), и, таким образом, земли европейских остяков — предков татар и башкир были отделены от хантыйских иноэтническим массивом.

Возможно, что под именем фиксируемой русскими источниками XVI—XVII веков в бассейне Нижней Оби югры также скрываются хантыйские группы — тем более, что в сложении здесь в XVII—XIX веках северной группы манси есть все основания предполагать участие значительного хантыйского компонента (см. выше в разделе о манси). С другой стороны, однако, население Нижней Оби уже с XVI века русские документы называют также и остяками, а в XVIII — начале XIX века это наименование становится для него единственным, что может указывать на ассимиляцию югры хантами на этих землях, предшествовавшую ассимиляции последних северными манси. Учитывая древность этникона югра на крайнем северо-востоке Восточной Европы и более чем вероятную его связь с самоназванием какой-то этнической группы (см. в разделе о манси), против прямого соотнесения хантов с югрой свидетельствует, в принципе, отсутствие каких-либо следов этого слова в хантыйской этнонимии. В целом следует, по-видимому, с очень большой осторожностью относиться к попыткам соотнесения нижнеобской югры XVI—XVII веков с хантами, и нет никаких оснований непосредственно связывать с предками хантов Югру северо-востока Восточной Европы XI—XVI веков (см. также выше, в разделе о манси).

Таким образом, по данным русских документов, уже для XVI века можно говорить о существовании двух из трёх известных позднее этнотерриториальных групп хантов — северных (Нижняя Обь, Сыня, Куноват, Казым и т. д.) и южных (Иртыш, Конда, Демьянка), соответствующих двум из трёх диалектным массивам (наречиям) хантыйского языка — северному и южному. Обособление этих групп связано с различиями в климате и природном окружении (северная тайга и лесотундра на севере и южная тайга и лесостепь на юге), различными внешними влияниями на культуру и язык северных (аборигены севера Западной Сибири, югра, затем — ненцы, позднее — коми) и южных (древнее население степей — иранцы, гунны и др., начиная с середины I тыс. н. э. — тюрки, в особенности с XIV века, со времени образования Сибирского (Тюменского) ханства — сибирские татары) хантов. Археологически культурные различия населения нижнеобского и иртышско-демьянского регионов прослеживаются уже со второй половины I тыс. н. э.

Говоря о достаточно древнем разделении хантов на северных и южных, нельзя не упомянуть о гипотезе (В. Штейниц, В. Н. Чернецов, В. И. Мошинская и др.) об участии в генезисе обских угров (хантов и манси) двух компонентов: южных, собственно угорских групп (то есть, восходящих к прямым общим языковым предкам хантов, манси и венгров), ведущих своё происхождение из южнотаёжных и даже лесостепных областей Западной Сибири, принесших на север некоторые материальные и духовные элементы коневодческой южной культуры и, вероятно, общеугорский этноним *mańćɜ / *mäńćɜ (см. введение об угорских народах и раздел о венграх), — и северного, таёжного населения, для которого был характерен архаичный охотничье-рыболовческий уклад и сопутствующие ему черты духовной культуры; языковая принадлежность этого населения остаётся неясной, можно лишь предполагать, что язык(и) аборигенов средней и северной западносибирской тайги также принадлежал(и) к уральской семье и мог(ли) быть близок(‑ки) угорским.

Важно, что в то время как древний угорский этноним *mańćɜ / *mäńćɜ сохранился в качестве самоназвания у венгров (magyar) и у всех групп манси ((Т.) mäńćī, (Пел.) māńś, (С) mańśi), у хантов его дериваты ((Вах) måńtʹ, (Ирт.) mońtʹ, (С) mɔś, откуда заимствовано манс. (С) mɔ̄ś, mūś — название фратрии Мось) служат либо в качестве названий одной из фратрий (брачных половин) у северных хантов (mɔś), либо — в композитах типа (Юган) måńtʹ-ko, (Кон.) mońtʹ-χuj «мужчина Мось» или (Тром.) måńʻ-ńe, (Каз.) mɔś-nɛ «женщина Мось» у всех групп хантов — для обозначения эпических и мифологических персонажей, противопоставляемых персонажам, носящим имя другой севернохантыйской фратрии, Пор ((С) pŏr, откуда заимствовано манс. (С) por — название фратрии): (Вах, Вас.) păr-ni, (Каз.) pŏr-nɛ «женщина Пор». Наличие противопоставления этниконов Пор и Мось практически у всех групп хантов — особенно в сравнении с полным отсутствием каких-либо следов названия Пор у западных, восточных и южных манси и с явно севернохантыйским происхождением названий северномансийских фратрий Пор и Мось, — указывает, по-видимому, на то, что дуально-фратриальная организация северных хантов действительно отражает двухкомпонентный генезис хантыйского этноса в целом. Вряд ли, однако, можно распространять этот вывод на манси: сложение последних, также, как и формирование ядра протовенгров, происходило, видимо, при превалировании собственно-угров, носителей самоназвания *mańćɜ / *mäńćɜ, прародину которых следует связывать с южнотаёжно-лесостепной полосой юга и юго-запада Западной Сибири.