В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Михаил Март

— Кто из вас Чалый? — колокольчиком прозвенел женский голос.

— Я, если память не изменяет, — пробасил тот, что стоял справа.

— А ты, стало быть, Митрохин.

— Он самый, барышня.

— Один из вас должен сдохнуть. Кто — решите сами. Сейчас каждому дадут по листку бумаги и карандашу. Чалый напишет донос на Митрохина, а Митрохин — на Чалого. Кто из вас будет убедительнее, тот и живым останется. Что писать, сами знаете. Готовы?

Чалый усмехнулся, Митрохин прищурился. Странно. Для доходяг уход из жизни — избавление от агонии, а этих Колыма не сломала. Каждый по шесть лет протянул с местной пропиской и еще столько же кайлом помашет. Им есть что терять, если они жизнь за падло не держат.

— На понт берешь, подруга? — подал голос Митрохин и тут же получил удар прикладом в спину.

— А ты проверь, — спокойно ответила женщина. Митрохин смачно выругался. Чалый продолжал молча усмехаться.

— Даю вам десять минут. Сами писать не станете, на вас другие напишут, тогда обоих поставлю к стенке. Время пошло.

— Ладно, царица, давай бумагу, — хмуро прорычал Митрохин.

— Отведите его в соседнюю комнату.

Митрохина вывели в коридор. Чалый не двинулся с места.

— Ну а ты?

— Так я же безграмотный, гражданка начальник.

— Врешь, Родион Платоныч. С образованием у тебя все в порядке, пограмотней Митрохина будешь.

— Так грамоту кайлом вырубили. Номер свой еще могу накарябать на жестяной табличке, а имя… На что оно вам, коли к стенке решили ставить.

— Писать будешь?

— Стреляй, гражданочка. Наган осечек не дает?

— От пули не увернешься.

— Было время, уворачивался, теперь смысла не вижу.

— Выведи его, лейтенант.

Чалого вытолкали в коридор.

Лиза села за стол и вновь закурила. Историю каждого зека из списка, составленного самолично, она знала, как святцы. Из двоих, доставленных на допрос, Лиза отдавала предпочтение Митрохину, но при личном знакомстве ее мнение изменилось. Тысячи карточек перелопатила, с Харитоном советовалась — муж хорошо разбирался в людях, а она с трудом преодолевала неприязнь к врагам народа, ворам, фраерам, мужикам, интеллигентам и бандитам. Все они сволочи. За здорово живешь в лагеря не шлют. За кусок хлеба придушат, продадут, за новые портянки удавят. Зверье! Челданов смотрел на мир иначе, но жену не пытался перевоспитывать. Юная комсомолочка из обеспеченной профессорской семьи, избалованная походами в музеи, увлеченная Римской историей, поклонница Александра Македонского и Юлия Цезаря, обожающая сильные мраморные торсы Микеланджело, не терпящая лики рафаэлевских мадонн и слащавый стиль барокко и рококо. Лично участвовала в разгроме Храма Христа Спасителя, аплодируя великому проекту Дома советов с гигантским памятником Ленину, возвышающемуся над столицей и скребущему своей вытянутой рукой облака. Одна из первых бросилась на призыв создавать и строить новую жизнь на Дальнем Востоке. И что? О таком будущем она мечтала?

Лиза ненавидела Колыму и в отсутствие мужа лила слезы в подушку, плача над загубленной молодостью. Ждала принца, а получила тщедушного надзирателя, возомнившего себя Наполеоном.

В зал вернулся лейтенант и протянул Лизе исписанный лист бумаги.

— Что это?

— Донос Митрохина.

— Порви.

— Что дальше делать?

— Митрохина в барак. Чалого в цепи и на сани. Я его забираю. Заявка на вывоз готова, только имя проставить.

— Может, мне Митрохина…

— Побереги патроны, — с полуслова поняла она лейтенанта, — с ним без тебя разберутся.

— Слушаюсь.

— Неси тулуп, загостилась я в твоей дыре.

Лиза решительной походкой направилась к выходу.

2.

Центральной больницей руководил уникальный человек. Звали его Илья Семенович Бохнач. Возможно, его фамилия происходила от слова «бог», но со временем смягчилась и обросла шерстью. Однако богом его многие называли.

Жил себе поживал один ученый, кандидат химических наук и доктор биологических. Добрый, отзывчивый, целеустремленный, трудолюбивый, не устающий удивляться миру высокообразованный человек. Владел несколькими языками, даже древними, занимал он в те далекие годы пост директора Дальневосточного филиала Института химии при Академии наук. Хороший человек, слов нет. Но попала одна бумажка на стол нужному человеку, и арестовали хорошего человека. В 37-м его осудили «за контрреволюционную деятельность» на десять лет с последующей пятнадцатилетней ссылкой без права выезда.

Так он очутился на Колыме. Молитесь узники, услышал вас Господь и прислал вам ангела-спасителя. Не все это сразу поняли. Гоняло его колымским ветром по лесоповалам и рудникам до полного истощения и утраты надежд. А чему удивляться, если Бог собственного сына подверг испытаниям не менее страшным и тот кончил свою жизнь земную распятым на кресте.

Грянул 40-й год. Страшная беда обрушилась на лагеря — эпидемия дизентерии. Заболевание проходило в тяжелейшей форме — с кровавым поносом, рвотой и коматозным состоянием. Трупы из бараков выносили десятками и укладывали штабелями. Обход фельдшера ничего не давал. Он лишь указывал пальцем на тех, кто уже умер. Обычные бараки превратились в больничные корпуса, которые обслуживали те же зеки, имеющие хоть мало-мальское представление о медицине. Но даже опытные медики, коих было немало, ничего не могли поделать, многие из них сами заражались и умирали, не хватало медикаментов.

Бохнача Бог уберег от болезни. Лагерь Нижний Кацуган эпидемия не достала. Но один псих сам себя заразил умышленно, сам перенес тяжелую форму дизентерии и сам себя вылечил. Другими словами, провел опыт на собственной шкуре. Выменял у фельдшера несколько флаконов йода и набрал картофельных очисток. В дальнейшем крахмально-йодистая смесь получила название «Черная каша».

Открытие могло бы остаться незамеченным, но о нем прослышала сама Савоева, начальник санитарной части Северного управления лагерей. Деловая хваткая женщина приехала в Нижний Кацуган и обомлела, увидев победителя колымской чумы. Перед ней стоял человеко-зверь, леший с отечным обмороженным лицом и синими руками, обмотанными грязной ветошью. На скелете висел огромный рваный обгорелый ватник, то, что скрывало ноги, не поддавалось описанию. По ее приказу Бохначу выдали сносную одежду, разрешили свободно передвигаться по зоне, в которой было около пятидесяти бараков. Это неслыханная свобода для зека! Выдали йод и крахмал, приставили конвоира для безопасности. Через месяц эпидемия была погашена на всем участке Бутугычагских лагерей, от нижних до верхних.

Савоева дошла до самого Никишова и сумела убедить всесильного владыку в большой пользе деятельности бывшего ученого. Никишов прислушался к словам главной санитарки и поставил Бохнача руководить строительством первой крупной больницы на тысячу коек на левом берегу Колымы. И с этой задачкой бывший ученый со всеми бывшими степенями справился. Его и поставили главным врачом. В 47-м зек Бохнач превратился в вольнонаемного, но свое детище не бросил. Сколько тысяч зеков прошли через его больницу, сказать невозможно. Те, кто хотел выжить, выжили, кто жаждал смерти, умер. И если собрать всех благодарных, готовых поставить своему спасителю свечку, то храм озарился бы солнечным светом.