Фартовое дело - Леонид Влодавец

Конечно, Никита знал, что врать нехорошо. Но давно уже врал по-крупному. Что ж, можно и еще разок. Тем более что родителям показать такое солидное издание — на месяц радости хватит.

— Устала я, как собака, — сказала Светка, начиная раздеваться. — Глаза слипаются. Дай мне сегодня поспать, ладно?!

Никита был и сам не против, наоборот, порадовался…

Часть вторая

ОБЪЕКТ «ЛОРА»

(рукопись генерал-майора Ю. П. Белкина)

Глава I

Вторая военная зима шла к концу. На юге наши уже расхлебали всю кашу из сталинградского «котла» и пинками вышвыривали пришельцев с Восточной Украины, пока не уперлись в Харьков. А на другом фланге пробили дыру в ленинградской блокаде, и городу на Неве стало легче. Об этом слышали люди в сводках Совинформбюро. Слушали их те, кто был по одну сторону фронта — жадно устремив лица к репродукторам, висящим на площадях и улицах, и те, кто был по другую сторону — теснее прижав наушники, чтобы дальний, приглушенный голос Левитана, упаси Бог, не был услышан немцем или полицаем…

В Энском партизанском отряде, который в сводки Совинформбюро так до конца войны и не попал, радио слушали не так, как на Большой земле, потому что репродуктора не было, но и не так, как в оккупированном немцами райцентре, потому что до ближайшего полицая или фашиста было верст десять леса, озер и болот. Здесь слушали сводку, собравшись к комиссарской землянке. Там работал трофейный ламповый приемник, взятый за полгода до описываемых событий при удачном налете на немецкую автоколонну. От той же колонны достался и патефон с пластинками. Три пластинки были с речами Гитлера, и их без сожаления расколотили. Расколотили и пластинки с залихватским маршем «Хорст Вессель», и с «Лили Марлен». Оставили только свои, советские, которые у немцев тоже были трофейными: «Рио-Риту», «Брызги шампанского», «Вальс-бостон» и еще что-то. Случайно между ними попалась изготовленная в Риге эмигрантская пластинка Лещенко: какие-то дурацкие, смешные частушки вроде: «Трынцы-брынцы, ананас, красная калина, не житье теперь у нас, а сама малина!» Контры в ней вроде бы не было никакой…

Вот под эти самые «Трынцы-брынцы» в одно прекрасное утро из расположения Энского партизанского отряда выехали самые что ни на есть обычные крестьянские сани-розвальни, запряженные старым, умным, но очень добрым мерином Серко, а на розвальнях этих отправились в соседний партизанский отряд два человека: разведчик Юрка Белкин и медсестра Зоя Иванова. Задание у них было по мирному времени совсем простое: проехать пять километров по еще не растаявшей дороге, взять в соседнем партизанском отряде медикаменты и перевязочный материал и привезти в свой отряд. Ехать надо было по старой, полузаросшей кустами просеке, осторожненько объехать по краю озеро, где уже начал подтаивать лед, и не нарваться при этом на фашистов. И Юрка, и Зоя ехали без оружия, с вполне надежными липовыми аусвайсами, на розвальнях лежало для маскировки несколько охапок сена и пара деревянных вил-рогатин. Страшно было встретиться с фашистами и показаться им похожими на партизан. Зоя была девушка хорошенькая, а немцам таких нравилось задерживать. Наконец, хуже всего было налететь на какого-нибудь сволочугу-полицая из местных, да еще такого, который в лицо знал медсестру-комсомолку из райбольницы и пионера, сына красного командира-летчика…

Вроде бы ехать в соседний отряд надо было ночью — темнота партизану друг. Однако отправились розвальни с утра, и были тому причины. Во-первых, местные жители довольно часто ездили в лес за сеном, стоявшим с прошлого лета на лесных прогалинах в стожках. Немцы еще не успели перевести всех коров на мясо и поэтому не удивлялись, что жители возят сено. Насчет молочка, «млека», они тоже были не дураки. А раз так, то подозрений особых сани с сеном, девчонкой и мальчишкой не вызовут. А вот когда обратно поедут с медикаментами, тут уж лучше ехать ночью.

Юрке Белкину было тринадцать лет, точнее, двенадцать с половиной. Он, конечно, был еще пацан, но довольно рослый, хоть и питался, особенно последние два года, не Бог весть как. Он говорил хриплым баском, ловко матюгался и считал себя бывалым партизаном. Собственно, так оно и было: Юрку подобрали в сорок первом, летом, после бомбежки эшелона, который вез на восток эвакуированных из Белоруссии. В двух вагонах ехали семьи комсостава одной из летных частей, где служил Юркин отец. Именно по этим вагонам и шарахнула стокилограммовая немецкая бомба. Убило почти всех, даже колеса от вагонов улетели метров на пятьдесят от насыпи. Как Юрка уцелел — никто не знал. Взрывной волной его забросило в глубокий, залитый водой кювет. Там его и нашли — оглушенного, контуженого, но без единой царапины. Нашли случайные люди: бабка Аксинья и дед Иван, которые пошли поискать на железке какие-нибудь вещички от разбомбленных эшелонов.

Вначале ничего особенного после прихода немцев не произошло. Войска прошли стороной, через райцентр. Никаких гарнизонов или даже постов в этом селе немцы не поставили. Приезжал какой-то офицер и четыре солдата, с ними какой-то штатский тип в мятой шляпе, говоривший по-русски. Солдаты в темно-зеленых шинелях и низко надвинутых на лбы касках вроде тех, что Юрка видел у кнехтов в фильме «Александр Невский», прошлись по всем сорока шести дворам. Рослые, чисто выбритые, с квадратными увесистыми подбородками, в коротких сапогах, с воронеными новенькими автоматами на груди, они выгнали всех на площадь к сельсовету, где висел пожарный рельс. Заодно осмотрели сараи и погреба, чердаки, подклети, курятники… Искали красноармейцев, но так, спустя рукава, заранее зная, что здесь их нет.

На площади офицер лаял по-немецки, отрывисто, резко, по-хозяйски, а переводчик блудливо зыркал глазами, очень боясь, что вдруг здесь, в толпе, среди мужичков прячется тот, кто запомнит его поганую физию и потом, когда придут красные — а в это, как ни странно, и переводчик верил, — сдаст его в НКВД… Переводил он, явно смягчая немецкий лай, это Юрка хорошо помнил… Старостой немцы назначили какого-то нездешнего мужика, а вскоре в помощь ему из райцентра привезли двух верзил-уголовников, получивших от немцев русские карабины и повязки с надписью «полицай» немецкими буквами. Все трое устроились в бывшем сельсовете, гнали из картошки вонючий самогон, «реквизировали» кур, яйца и сало. Формально их заставляли это делать немцы, но троица и себя не обижала. Юрка, встречая их на улице, всегда сжимал кулаки и прятал их в карманы… Ух как он проклинал себя за то, что был таким маленьким и что не было у него оружия… Вот они, настоящие предатели, враги народа, мало их до войны перестреляли! Юрка себя успокаивал, представляя, что вот-вот немцев разобьют, прискачет красная конница, пролетят в небе «ястребки» «И-16», грозно зарокочут моторы десятков «СБ» и «ТБ» и вернутся его мама и папа…

В том, что оба они вернутся, Юрка не сомневался. Он не знал, что его отец уже на вторые сутки после их отъезда из городка был насмерть сражен очередью с «Мессершмитта» на земле, в двадцати шагах от самолета, так и не сбив ни одного фашиста… И он не знал, что всего в трех километрах от села, в большой воронке от немецкой бомбы похоронена его мать… Даже если бы старики знали Юркину мать в лицо, они не сумели бы опознать ее среди той страшной кровавой мешанины из обломков вагона, тряпья, чемоданов и человеческих тел. Они, конечно, предполагали, что мать Юрки погибла, но Юрке этого не говорили. Поэтому для Юрки его погибшие родители все еще представлялись живыми, такими, как он их запомнил. Они были там, за фронтом, и Юрка первые несколько дней после прихода немцев напряженно вслушивался в отдаленный гул канонады. Иногда ему начинало казаться, что фронт приближается, он чувствовал приподнятое, озорное настроение, словно накануне дня рождения или перед Новым годом. Но это был самообман. Через несколько недель фронт так далеко ушел на восток, что его не стало слышно. Напрасно ждал Юрка, что появится в воздухе краснозвездная армада. С самого начала войны Юрка еще не видел наших самолетов. «Куда же они подевались?» — думал он по ночам. Одно только утешало: ночами, тяжело урча, на восток волна за волной шли немецкие «Юнкерсы». Днем тоже на разных высотах летели куда-то немецкие самолеты. Значит, где-то еще был фронт, где-то была Красная Армия.

Однажды Юрка видел, как на поле, сжатом еще до прихода немцев, разбился фашистский самолет, не дотянув до своего аэродрома. Семь «Юнкерсов» выплыли тогда из-за леса, возвращаясь с бомбежки. Шесть летели стройно, двумя тройками-«клиньями», а седьмой шел гораздо ниже и медленнее, все больше отставая от группы, и оба его мотора чадили черным дымом. Его пилот, видимо, хотел посадить самолет на брюхо, начал планировать на поле, но чего-то не рассчитал и врезался в землю. Полицаи вызвали по телефону немцев, приехал грузовик с солдатами, которые потушили самолет землей и ноябрьским снегом, а потом погрузили в грузовик обгорелые трупы летчиков. Юрка и еще несколько мальчишек бегали смотреть на самолет вблизи. Его дюралевая туша была не только смята и искорежена при ударе о мерзлую землю, но и крепко издырявлена со всех сторон пулями и осколками. Значит, было кому грохать по этому бомбовозу из пушек и пулеметов. Значит, держалась еще Москва…