Путь на Грумант; Чужие паруса - Константин Бадигин

Заросшие, с длинными бородами, покрытые сажей от светильни, среди устилавших горницу шкур и мехов, грумаланы выглядели какими–то страшными существами. Но они не отчаивались, не теряли присутствия духа. Встав поутру, каждый из них принимался за какую–нибудь работу.

Последние дни Алексей Химков занимался изготовлением примитивного астрономического прибора.

Он долго что–то мерил и чертил на деревянной доске, пользуясь некоторыми несложными тригонометрическими вычислениями.

Ваня с большим интересом смотрел, как отец выстругал ножом квадратную планку толщиной в полтора дюйма и длиною в тридцать дюймов. Дерево было крепкое, из обшивки судна, остатки которого нашлись в плавнике. Потом на столе Алексей начертил углы и, приложив планку, аккуратно нанес на одной из ее граней деления. Сначала он наметил два десятка крупных отрезков — это были градусы, а затем на каждом отрезке сделал еще одиннадцать узких полосок, разбив его таким образом на двенадцать частей. Каждое маленькое деление равнялось пяти минутам. Это была кропотливая и трудная работа.

Между делом Химков понемногу объяснял сыну, как можно определить широту своего местонахождения при помощи этого прибора, который он называл «астрономической палкой».

Закончив разбивку планки на градусы, Алексей выстругал другую дощечку, покороче. Эту дощечку он плотно приладил поперек планки, так что она могла скользить по ней строго под прямым углом. По концам поперечной дощечки Алексей просверлил дырки, отстоящие одна от другой ровно на двадцать шесть дюймов.

— Жалко, солнечных таблиц нет, на «Ростиславе» остались. Ну, ничего, сынок, без таблиц обойдемся, по Полярной звезде мерить будем… И книжку Магницкого «Арифметика» тоже в каюте оставил, — помнишь, может, толстая такая, в ко же, с застежками медными?

Ваня с восхищением смотрел на две простые, сложенные крестом деревянные палки, боясь даже притронуться к ним. В глазах мальчика они обладали теперь волшебной силой. Ведь они могли указать лодье дорогу в открытом море!

Прибор был готов. Отложив его в сторону, Химков сказал:

— Ну, теперь можно будет место свое поточнее определить. Да и тебя, Ванюха, понемногу учить стану, хочу, чтобы ты настоящим мореходом был… — Он замолчал, потом обратился к Шарапову: — Может, утих ветер–то — ведь уже три дня прошло. Как выбираться на волю будем?

— Ну–к что ж, тут думать нечего, Алексей. Вырубать потолок в сенях надо. На крыше, чай, снегу меньше, через потолок на волю выйдем.

— Добро, так и сделаем, Ты, Федор, стремянку готовь…

Выйдя в сени, Алексей, устроившись поудобнее на остатках дровяных запасов, принялся вырубать в потолке квадратное отверстие. Скоро доски подались и обрушились вниз вместе с грудой рыхлого снега. Холодный, чистый воздух заполнил сени и горницу. Дышать сразу сделалось легче. Алексей, высунувшись в люк, поднялся на руках и выглянул из снежного сугроба.

В ночном темном небе светились мерцающим огнем далекие звезды. Прозрачный воздух Арктики как бы приближал их к земле, они казались ярче и крупнее. Полярное сияние прикрывало прозрачным занавесом созвездия в южной части небосклона. Луна лила свой свет на чистый, нетронутый снег белой пустыни.

После долгого заточения в темной избе этот свет показался Алексею ослепительно ярким.

Созвездие Лося — Большой Медведицы — расположилось книзу от Полярной звезды, и положение ковша указывало, что сейчас около полуночи.

Чем больше Алексей смотрел на знакомые места, тем меньше их узнавал. Вместо обрывистого крутого подъема, начинавшегося поблизости от избы, образовались пологие снежные скаты. По направлению к морю на снежной поверхности появился ряд волн — застругов. Казалось, что здесь в какой то миг застыло бурное море. Изба и кучи собранного топлива возле нее — все было покрыто глубоким снегом.

— Ну, братцы, красота! — спрыгнув вниз, сказал Химков. Век не оторвался бы глядючи, а дышится как легко!

Пока Алексей восхищался природой, расторопный Шарапов успел растопить печь, и котел, наполненный снегом, висел уже на своем месте. Зимовщики радовались, как дети, своему освобождению. Уж сегодня–то они и погреются как следует у печи и вволю наедятся густых горячих щей!

Отложив до завтра все работы, охотники долго сидели у огонька, оживленно беседуя о предстоящих делах. А Шарапов так накалил печь, что любивший тепло Федор, и тот не выдержал.

Удар Федора был страшен.

— Ишь, как нажарил, ребро за ребро задевает, — сказал он, отворяя дверь в сени.

Спать легли поздно и быстро уснули, довольные и спокойные.

Внезапно Ваня проснулся от глухого ворчания своего друга. Мишка беспокойно переминался на лавке, посматривая то вверх, то на открытую дверь.

Ваня прислушался. На крыше избушки кто–то явственно топтался. Потом шорох и царапанье послышались уже из сеней.

Мальчик быстро соскочил с лавки и смело направился к двери. Проходя мимо спящего Веригина, Ваня случайно задел его рукавом, и Федор проснулся. Пока он старался понять, в чем дело, Ваня уже вышел в сени. Почти в то же мгновение послышался его крик:

— Ошкуй!.. Вставайте! О…

Голос Вани прервался, заглушаемый шумом падения тяжелого тела, треском и ревом.

Веригин схватил топор, всегда находившийся у него под изголовьем, и стремительно выскочил вслед за Ваней. В сенях громадный белый медведь, увидев Федора, присел со злобным рычаньем на задние лапы. Но Федор не замечал раскрытой синей пасти, оскаленных зубов, налитых кровью злобных глаз зверя. Под медведем, разметав руки, неподвижно лежал Ваня — только его одного и видел Веригин. Ярость обуяла его. Подскочив почти вплотную к хищнику, Федор успел только крикнуть: «Держись, родной!»— и, размахнувшись, со всей своей богатырской силой ударил медведя топором между глаз.

Удар Федора был страшен. Он развалил голову зверя на две части, и медведь без звука медленно стал оседать.

Из горницы выскочили Алексей и Степан с рогатинами. Увидев мертвого ошкуя, они бросились освобождать Ваню. Он был цел и невредим, но без сознания. Дрожащими руками Алексей молча прикладывал снег к голове сына.

Наконец, глубоко вздохнув, Ваня открыл глаза. Алексей подошел к Веригину, сначала низко ему поклонился, а затем обнял и крепко поцеловал.

— Спасибо, Федор, спас ты моего сына, век не забуду. Смотри, Ваня, Федор — отец твой крестный — от смерти спас. Помни это. Всю жизнь благодарить должен. Забудешь ежели, тяжелый грех на душу возьмешь.

Ваня, еще слабый и бледный, улыбался и протягивал Федору руку.

— Как же ты, Ванюха, под медведя–то угодил, расскажи нам? — не вытерпел Степан.