Взгляд за линию фронта - Валерий Прокофьевич Волошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мороз крепчал, стоять без движения уже не было мочи. Веденеев затопал, приминая под ногами скрипучий снег. Из загона хлебозавода, натужно гудя, выползла полуторка, оставляя за собой белый шлейф. Повернула налево, в сторону Веденеева. К машине метнулась отделившаяся от стены тень. «Неужели это он?» — напрягся Николай.
Старшина увидел, как неуклюжий на вид человек прытко подпрыгнул, взмахнул рукой и тут же присел на корточки. Веденеев тяжело побежал к нему. Подоспел вовремя. Тот подтаскивал к себе прут, на который была нанизана буханка, чернеющая на снегу. Веденеев наступил валенком на прут. Он узнал вора.
— Какой же ты гад, Бобренев! — прохрипел Николай. — Попался, подлая твоя душа.
Бобренев отшатнулся, в испуге отбросил крюк. Вскочил. С яростью и бранью он кинулся на Веденеева. Старшина оттолкнул его от себя нетвердой рукой:
— Стоять!.. Я тебя все равно сдам кому следует!
В ответ Бобренев взвыл, как затравленный волк, и с разбегу ударил Николая головой в живот. Тот, охнув, осел на снег. Бобренев побежал через дорогу.
— Н-не уйде-ошь, сука! — с трудом выдавил из себя Веденеев, глотая воздух, которого ему не хватало. Шатаясь, он поднялся и, еле переставляя ноги, тоже направился к пустырю. Но Бобренев быстро удалялся, а у старшины не хватало сил, чтобы его преследовать. Не было у Николая с собой и оружия. С досады он скрипел зубами. Наклонившись вперед, он шел и шел, увязая в снегу…
А Бобренев, петляя, словно заяц, во весь дух уносил ноги от места своего преступления. Он лихорадочно думал только об одном: «Поскорее добраться до квартиры комбата — кто догадается у него искать! Надо отсидеться, надо. Благо там и тайничок остался. А дальше видно будет. Но в батальон мне больше хода нет!»
Не знал только Бобренев, что Веденеев, отчаявшись, что не в силах угнаться за ним, вернулся обратно к хлебозаводу. У вахтера оказался телефон, и Веденеев спешно набрал номер: Б2-10-27. Ответил комбат. Старшина сбивчиво от волнения и усталости доложил ему о случившемся.
— У-у, черт, — выругался комбат, — ведь только сегодня о Бобреневе говорили! Ну, теперь он никуда не денется.
Бондаренко вызвал дежурную машину. Забравшись в кабину, коротко бросил шоферу:
— Ко мне домой, улица Труда, десять.
Он подъехал, когда Бобренев уже забежал в подъезд и, крадучись, поднимался по лестнице. Скрипнув дверью, вошел в квартиру. «Кажется, пронесло», — прошептал он, тяжело дыша. Потом зажег спичку и уверенно направился к углу комнаты. Но только сунул руку в кучу хлама, отыскивая свой сверток, как два острых луча ударили ему в лицо. Бобренев отпрянул к выходу, но у порога столкнулся с комбатом:
— Долго же ты нам мозги пудрил. Сдавайся, сволочь!
— Только не убивайте! Пощадите! — завизжал от страха Бобренев.
…Через несколько дней Бобренева судили и расстреляли за мародерство. Перед строем управления батальона.
ВОСПОМИНАНИЕ СЕДЬМОЕ
Дорога жизни
К Новому году сборка «Редута-8» завершилась. Установку отправили за Ладогу, в распоряжение Свирского бригадного района ПВО. Бондаренко и Ермолин получили еще по одной шпале в петлицу. Осинину было присвоено звание военинженера 3 ранга. Он доложил: есть возможность в цехе завода собрать еще один РУС-2, Жданов, узнав об этом, только воскликнул:
— «Редут» крайне необходим за озером!
Веденеевская бригада снова засучила рукава. Она спешила: фашисты прекратили пока налеты на город и всю свою армаду бомбардировщиков бросили на штурм Дороги жизни. Поэтому сборщики не стали особо мудрить: блоки «старушки» (так они назвали «Редут-9», потому что делали его на базе старого макета, на котором до эвакуации завода настраивалась аппаратура для серийных станций) располагали не в специальных стойках, а на обычных письменных столах, расставив их в фургоне.
Оклемался и вернулся в строй Григорий Горевой. Зрение у него постепенно восстановилось. Он снова сидел за экраном отметчика, звонко выкрикивая оператору цифры для составления донесений о передвижениях вражеских самолетов.
…В 3.24, в самый разгар боевого дежурства, когда в небе было полным полно целей, осциллограф погас. «Неужели опять что-то случилось с глазами?» — заволновался Горевой. Но нет, зрение его на этот раз не подвело. Однако установку пришлось выключать. Часа два корпели с инженером установки; ничего не ясно — схемы вроде бы не нарушены!
— Фу ты, как все просто! — чертыхнулся инженер от досады, обнаружив неисправность. — Надо позвонить Осинину, чтобы другие «дозоры» предупредил.
Сказалась конструкторская недоработка: из-за высокой температуры накаливания высокочастотной лампы расплавился и вытек парафин из конденсатора, расположенного рядом с ней, и затек под ее цоколь, служа изолятором. Теперь надо было изменить схему… Но выключение «Редута» во время боевого дежурства расценивалось как ЧП. Приехали на «дозор» дознаватели, особисты, чтобы разобраться в его причинах. Примчался и батальонный комиссар Ермолин — инженер установки был коммунистом, а вина за случившееся ложилась прежде всего на него.
— Неужели вы не понимаете, что если бы инженер своевременно проверил контакты, когда проводил профилактический осмотр станции, то ее выключения во время налета можно было избежать! — доказывал Ермолину следователь.
— А почему вы считаете, что он их не проверил? Осциллограф-то сначала работал, а значит, и парафин еще не проявил себя как изолятор, — парировал Ермолин. — Нет, товарищ капитан, разбираться будем досконально. А если с бухты-барахты, то загубим человека не за понюх табака.
Инженер установки вместе со старшим оператором Горевым и оператором Щегловым в ту ночь заступал дежурить. И Ермолин решил идти на «Редут» вместе с ними.
Ночь выдалась звездная, крепчал морозец, а снизу, от дороги, неумолчно доносился гул моторов: спешили от Ладоги машины с продовольствием в Ленинград. Ермолин и дежурная смена, выйдя из землянки, прислушались, всматриваясь в темноту. Но машины шли с притушенными фарами и были невидимы, лишь слышались голоса их движков.
— У меня сейчас такое чувство, товарищ батальонный комиссар, — сказал инженер, — будто от нас все зависит. Не вообще от всех наших войск или тех, кто по Дороге жизни колесит взад-вперед, а именно от нашего «Редута».
— Я тоже думаю об этом… Вы спускались вниз, к дороге, лозунг читали? — спросил комиссар почему-то у Горевого.
— А как же! Я, наверное, всю жизнь буду помнить слова из письма товарища Жданова к работникам ледовой трассы: «Товарищ, Родина и Ленинград твоих трудов на забудут
