Вещий Авель - Роман Белоусов

Царь молча внимал ее речи, и слезы навернулись на его глаза. Она даже встревожилась тем, в какое состояние повергла его.

— Не беспокойтесь, — сказал Александр, — все сказанное нашло место в моем сердце. Вы помогли мне открыть в себе самом вещи, о которых я ранее не думал.

С этих пор Александр все больше проникался убеждением в своей греховности, чувство вины перед убитым отцом преследовало его. Ему казалось, что беседы с Крюденер приближают его к покаянию и смиренной молитве. Он все чаще стал видеться с ней, их беседы продолжались далеко за полночь. Он говорил ей: «Не бойтесь ничего, браните меня: с Божьей помощью я буду слушать все, что вы мне скажете».

Под влиянием этих бесед царь стал чаще уединяться, избегал праздников и увеселений. Им все больше овладевало чувство всепрощения, стремление освободиться от тяжести грехов.

Постепенно баронесса Крюденер приобрела огромное влияние на царя. Они подолгу беседовали наедине, вместе молились, читали Библию. Во время похода русской армии на- Париж в 1815 году Крюденер наняла крестьянский домик на берегу Неккара. Здесь русский царь проводил вечера в поучительных беседах с ней. Когда Александр жил в Париже, она поселилась в отеле Моншеню по соседству с его резиденцией, и он мог никем не замеченным приходить к ней через потайную садовую калитку.

«Брат мой во Христе, — говорила она при встрече с царем, — благодарю Вас за то, что Вы пришли. Помолимся же! Помолимся за то, что Вы пришли. Помолимся же! Помолимся же за то, чтобы милосердие Божие было с нами!»

Однажды Александр пригласил австрийского министра иностранных дел Меттерниха отобедать с ним и с госпожой Крюденер. На столе стояло четыре прибора. На вопросительный взгляд министра царь пояснил: «Он для Господа нашего Иисуса Христа».

В салоне предсказательницы можно было тогда увидеть не только царя и министра, но и весь цвет парижского общества.

Считалось, что именно Крюденер внушила царю мысль о создании Священного союза — политической организации, оказавшей немалое влияние на европейскую политику.

Перед отъездом из Парижа Александр пригласил Крюденер приехать в Петербург. И шесть лет спустя она приехала. Увы, к тому времени Александр I изменил свое к ней отношение. Дело было главным образом в том, что баронесса выступала ярой поборницей освобождения Греции от турецкого ига и уповала, что русский царь возглавит поход против неверных.

Но Александр вовсе не помышлял о роли заступника греков, тем более о войне. К тому же на неистовую сектантку пожаловался архимандрит Фотий. В своих доносах на нее царю он говорит о ней как о злейшем враге православия и престола. А может быть, до Александра дошли ее слова о нем: «Я знаю каждую мелочь, скажу больше — почти каждую мысль царя…» Самолюбие самодержца было задето, и он изречет, как отрежет: «Возможно, у нее добрые намерения, но сколько же непоправимого вреда она нанесла…» Какого вреда — так и осталось неясным.

Как бы то ни было, Александр написал ей длинное, на восьми страницах, письмо. В нем объяснил, почему не может помочь грекам, и дал понять, что отныне не намерен подчиняться ее воле. В заключение он разрешил ей проживать в Петербурге, но лишь с тем условием, что она «будет сохранять благоразумное молчание относительно положения дел, изменять которые он не желает вследствие ее досужих мечтаний».

После столь сурового внушения, поняв, что лишилась царской милости, Крюденер впала в религиозный экстаз, изнуряла себя постом и молитвами. Вновь занялась мистически-экзальтированными пророчествами, заявляла о великой миссии, порученной ей Богом, предвещала великие бедствия, которые падут на Европу, и близкое пришествие Страшного суда. Выдавала себя за Божью посланницу.

В это беспокойное время она познакомилась и сошлась с религиозной кликушей княгиней Анной Сергеевной Голицыной. Они подружились. Княгиня была оригинальной женщиной. С молодых лет отличалась эксцентричностью и экзальтированностью. Замуж вышла, будучи уже не первой молодости.

Супруг князь И. А. Голицын оказался бонвиваном и мотом. Был к тому же большим шутником и весельчаком. Проиграв все свое состояние, он решил женитьбой на богатой невесте поправить положение. Анна Сергеевна его не любила, но замуж пошла — пора было. Однако сразу же после бракосочетания, еще на выходе из церкви, она отдала ему портфель со словами: «Вот половина моего состояния, а я — княгиня Голицына, и теперь все кончено между нами!»

После этого они расстались навсегда. Княгиня стала вести свободный образ жизни, оригинальничала: ходила в мужском костюме и в чепце, увлекалась мистицизмом. Чтобы не возвращаться к светской жизни, остригла себе волосы. Вокруг нее собралась компания таких же заблудших душ.

Они объединились в колонию и решили обосноваться в Крыму. Ф. Вигель в своих воспоминаниях называет их «обществом мечтательниц». К этой группе примкнули баронесса Крюденер, ее дочь Юлия Беркгейм с мужем и загадочная графиня Гаше, французская эмигрантка, при которую говорили, что это та самая Жанна де Ламотт, знаменитая похитительница ожерелья королевы Марии Антуанетты.

На большой барке по Волге вся компания отправилась в Крым. На реке барка едва не потерпела крушение в бурю. Спастись удалось только благодаря находчивости и смелости княгини Голицыной — она вовремя срубила мачту.

Колонисты поселились в Кореизе на земле, принадлежащей княгине. Она и здесь продолжала оригинальничать — в длинном сюртуке скакала верхом на лошади с плетью в руках. Перед деспотичной сумасбродкой трепетали местные власти, боялись ее и татары, жившие тогда в Крыму. Здесь она и умерла в 1837 году.

Но еще раньше, в 1824 году, скончалась баронесса Крюденер. Перед смертью она впала в мрачное настроение, ее пугала смерть. От былой красоты ничего не осталось. Теперь это была иссушенная постоянным недоеданием, терзаемая телесно и духовно аскетка. Но она не производила, как считали современники, впечатления шарлатанки, не была религиозной обманщицей, а имела вид мечтательницы и «с одинаковой ревностью проповедовала новое Евангелие бедным и богатым, императору и нищему», говорит ее немецкий биограф.

Похоронили баронессу Крюденер в Кореизе, близ Ялты. В ее биографии, сегодня малодоступной, сказано, что «ее жизнь полна драматизма благодаря странному сочетанию похождений страстной и честолюбивой искательницы приключений с христианскими подвигами самоотвержения и милосердия искренней энтузиастки».

Все эти годы Авель скитался по России, переходил из монастыря и монастырь. Однажды он был представлен самому министру А. Н. Голицыну и имел с ним беседу.