Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ноябре 79-го в этот клуб-мастерскую Борис Мессерер и его жена Белла Ахмадулина пригласили знаменитого итальянского режиссера Микеланджело Антониони, который приехал в Москву для подготовки к съемкам фильма о Средней Азии. После посещения одной из главных достопримечательностей Москвы — Театра на Таганке — в мастерской оказались вместе с Антониони представители знаменитого театра: Ю.Любимов, И.Бортник и В.Высоцкий.
30 декабря в Москву прилетает Марина — для встречи Нового года и для «серьезного разговора». Высоцкий, чтобы разговор был бы не очень тяжелым, просит Олега Филатова имитировать вшивку «эсперали». «Эспераль» обычно составляет десять таблеток. Но Филатов вшивает только одну, «чтобы был рубец для Марины». Сразу же после прилета Марина едет в Красную Пахру на дачу. Высоцкий тоже приедет туда, но чуть позже.
Вспоминает Оксана: «31 вечером Володя заехал ко мне, он как раз ехал на дачу. К Новому году Володя подарил мне телевизор: этот телевизор уже привезли, поставили, и он у меня работал. Приехал Володя, и я кормила его пельменями. Вид у него был какой-то несчастный, пуговица на рубашке оторвана...
— Ну, давай я тебе хоть пуговицу пришью...
И вот сижу я, с грустью пришиваю эту пуговицу, — Володя ест пельмени, смотрит телевизор. И вдруг спрашивает:
— Да, кстати, а телевизор ты куда поставила?
— Володя, да ты его смотришь!
Потом он говорит:
— Может быть, поедешь со мной?
— Нет уж, Володя, у тебя — своя компания, у меня — своя...
Вот в таком безрадостном настроении он поехал встречать Новый год».
ВСЕ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ...
1980 г.
И лопнула во мне терпенья жила,
И я со смертью перешел на «ты» —
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
М.Шемякин напишет в своих воспоминаниях: «Последний год он был раздираем какой-то необъяснимой тоской, которую не мог преодолеть. Это не зависело от внешних обстоятельств. Казалось, что должно было быть наоборот: выходили его пластинки, разрешались поездки за границу, не смолкали аплодисменты. А он отчаянно тосковал под солнцем Южной Америки, под серым парижским небом. Нигде не находил себе места. И он начал сознательно убивать себя. Врачи обнаружили предынфарктное состояние, он изнурял себя непосильной, напряженной работой: театр, кино, концерты, новые поэмы, песни...»
Новый год встречали большой компанией на даче Э.Володарского. Были приглашены В.Абдулов, В.Янклович, А.Тарковский, В.Аксенов...
Впервые в эту компанию попал Юрий Трифонов: «Запомнил эту ночь только потому, что там был Володя, и я видел, как проявилось другое Володино качество — его необыкновенная скромность. Образовалась довольно большая компания. Пришли Володя с Мариной. Володя принес гитару. И вот вся эта публика, пестрая какая-то, я не знаю, чем она была объединена, за всю ночь даже ни разу не попросила его спеть, хотя он пришел с гитарой. А он был очень приветлив со всеми, всем хотел сделать приятное — спрашивал о делах, предлагал помощь, потом даже повез кого-то в Москву, никто другой не вызвался. Так вот, когда мы уже уходили, это было под утро, моя жена сказала ему: «Володя, ну как же так, мы провели всю ночь, а вы даже не спели ничего, а мы так хотели вас послушать, даже решились вас попросить, а вы не стали». Он говорит: «Да ведь другие не хотели, я видел. Ну, ничего, мы в следующий раз специально соберемся».
Это была ужасно нелепая ночь, и в той компании он был единственный человек с всенародной славой. Звезда, как принято говорить. А вел себя, как скромнейший, всем нужный, во всем простой, деликатный человек, и вовсе не как звезда. И это, мне кажется, было его естественным качеством, природным и потому очень редким...»
Жена Трифонова Ольга пыталась развлечь присутствующих рассказом о своем недавнем посещении Парижа. Это никого не развлекло...
О.Трифонова: «Этот прошедший нелепо и невесело праздник, как и считается по поверью, определил весь год. Что-то разделяло всех. Теперь понимаю что — роскошь и большая жратва. Мне кажется, что и Тарковский, и Высоцкий, и Юра чувствовали себя униженными этой немыслимой гомерической жратвой... Все было непонятно, все нелепо и нехорошо».
ПОСЛЕДНЯЯ АВАРИЯ
Год начался с несчастья. После празднования за столом смотрели по телевизору фильм М.Захарова «Тот самый Мюнхгаузен». Как бы в предчувствии чего-то плохого разошлись на ночлег. Весь следующий день отдыхали, гуляли, опять было застолье в большой компании...
Часов в десять вечера Абдулов и Янклович засобирались в Москву — на следующий день у них были спектакли в театре. Высоцкий вызвался их отвезти. Его отговаривали:
— Да ладно, оставайся...
— Нет, я сам собирался, у меня — дело...
Сели в машину впятером: Абдулов рядом с Высоцким и Янклович с двумя очередными подругами — Юлей и Таней — на заднем сиденье. На дороге — новогодний гололед, присыпанный снежком.
В.Абдулов: «Володя несется в свойственной себе манере, со скоростью где-то 160 — 180. Маленький «мерседес». Мы выскакиваем с Профсоюзной на Ленинский и разбиваемся по-страшному. Если бы это был не «мерседес», то от нас бы ничего не осталось.
Причем мы, сидящие впереди, понимаем, что сейчас будет страшный удар. Я испугался за задних, понимая, что они сейчас разобьются. Обернулся назад и начал орать, чтобы они ложились. А Володя понял, что если я еще вторично (у меня уже была жуткая авария) попаду в аварию, то мне будет конец. Он делает то, что не сделал бы никакой Илья Муромец. Он левой рукой хватает руль, а правой ловит мои 80 килограммов, которые при ударе стали тонной, и уводит «мерседес» от лобового удара в троллейбус на скорости... ну, на голом льду на скорости где-то километров 120. Мы цепляем этот троллейбус, начиная с фары, правым крылом, бьемся моей стороной, и нас выкидывает на 50 — 60 метров в сторону на центр Ленинского проспекта. Но Володя при этом не выпускает мои 80 килограммов, выбив своим лицом лобовое стекло в «мерседесе»...»
В результате: у Абдулова сложный перелом руки, у Янкловича сотрясение мозга, у Высоцкого несколько ушибов и поцарапано лицо, а Юля и Таня больше испугались, чем ушиблись.
Когда позже Высоцкого спросили, почему он бросил руль, он сказал: «Я вдруг вспомнил, что Сева уже однажды разбил голову. Ему больше нельзя».
