Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Он наконец встретился со мной взглядом, и в его глазах я увидел две маленькие льдинки.

— Не побоюсь сказать, но некоторых взяли за дело, — тяжело сказал он. — Хотя были и невинно осужденные, кого-то реабилитировали только после смерти… Так, чаёк, думаю, уже поспел, подставляй кружку.

Наш разговор продолжился в его кабинете, куда мы переместились из кухни. Накидав в себя под ароматный чай чуть ли не с десяток обалденно вкусных пирожков с капустой и яйцом, я чувствовал себя этаким Гаргантюа и, отдуваясь, с готовностью рухнул в предложенное мне хозяином мягкое кресло.

Кабинет больше напоминал небольшую деревообрабатывающую мастерскую. На столе лежала очередная заготовка, пока было непонятно, что из неё мастер собрался делать. К своему удивлению, на застеленной кровати я увидел свой роман «Остаться в живых», изданный «Молодой гвардией». Книга была закрыта, но примерно из середины торчала закладка в виде обычной деревянной щепочки. Проследив за моим взглядом, Калитурин довольно хмыкнул:

— Почитываю вот твою книжку перед сном, позавчера начал и как-то незаметно до середины добрался. Как узнал, кто ко мне приедет в гости, так решил ознакомиться немного с твоим творчеством. И то хорошо у меня дочка в «Ленинке» работает, взяла из фондов, а так в свободной продаже твою книжку и не найти.

— Эх, жаль, что казённая книга, а то бы автограф оставил, — совершенно искренне вздохнул я. — Ну и как вам роман?

— Как? Хм… Интересно написано. Честно говоря, я даже малость засомневался, что это пацан написал, думал, может ошибка какая закралась, или кто-то взрослый специально себе такую биографию сочинил, зачем-то решил подшутить. Но вот тебя увидел, пообщался малость — и понял, что мог, мог ведь написать.

При этом, прищурившись, погрозил мне пальцем, на что я ответил смущённой улыбкой. Не он первый и, думаю, не последний, кто изначально видит в этом какую-то аферу. И я их понимаю, поскольку никто, кроме двух товарищей из УКГБ по Пензенской области и неизвестных мне сопричастных не догадывается, кто на самом деле скрывается за личиной подростка-переростка.

— Ну так что тебя конкретно интересует? — перешёл к делу Ефим Павлович, увидев, как я вооружился ручкой и большим блокнотом в твёрдом переплёте.

Подумал. Что пора бы ради таких вот встреч обзавестись портативным магнитофоном. Включил — он и записывает, а потом в спокойной обстановке дома неторопясь можно и расшифровать. Можно дома в комиссионку заскочить, но почему-то мне казалось, что вряд ли там я найду нужный мне аппарат. В Москве это сделать было гораздо реальнее. Но времени бегать по столичным комиссионкам уже вряд ли останется. Да и денег с собой рублей пятьдесят. У мамы налички где-то около сотни должно было быть, не считая аккредитива. Но мы с ней теперь встретимся только перед отъездом в Пензу. Значит, вопрос с приобретением диктофона — то есть портативного магнитофона — откладывается на неопределённый срок.

Тем временем я объяснил, что хотел бы услышать от ветерана уголовного розыска, тот покивал и неторопливо, ориентируясь на скорость моей стенографии, приступил к рассказу. Как же мне повезло, думал я, что этот старик в своём уме и твёрдой памяти, да ещё и со слухом всё в порядке, не нужно кричать ему в ухо каждый вопрос. Сейчас ему восемьдесят один, по ходу повествования упомянул, что родился 12 сентября 1897 года. В 18 лет был призван на германскую, там в окопах наслушался большевистских агитаторов и, когда представилась возможность, переметнулся к красным. Воевал во 2-й Орловской пехотной дивизии под началом Сытина, оборонял Астрахань под руководством начдива 13-й стрелковой дивизии 8-й армии РККА Анатолия Ильича Геккера. Там же вступил в РКП (б). Осенью 19-го оборонял Петроград от войск Юденича, был ранен, с тех пор осталась лёгкая хромота. К строевой оказался негоден, после госпиталя поступило предложение помочь навести порядок в Москве, стал сотрудником созданного недавно уголовного розыска.

— Я ещё застал первого начальника МУРА Сан Максимыча Трепалова, — говорил Калитурин. — Он мне вот этот значок под номером тридцать шесть лично вручил.

Ефим Павлович выдвинул ящик стола, достал из него, судя по всему, вырезанную им же деревянную шкатулку, открыл её, покопался внутри и показал мне треугольный значок, по ободу которого шла надпись «Московский уголовный розыск, а чуть ниже середины под изображением раскрытого глаза и над перекрестием серпа и молота красовалась цифра «36». Треугольная форма и глаз по центру тут же навели на мысль о масонах, но вслух я сказал, что это, наверное, очень почётно — попасть в первую сотню МУРовцев.

— До этого Трепалов в ВЧК работал, а потом по рекомендации Дзержинского был назначен начальником МУРа. Перед ним поставили задачу очистить Москву от чрезмерно расплодившейся уголовщины. Сан Максимыч был человеком исключительного хладнокровия и отваги, принимал личное участие в ликвидациях банд, поимке опасных преступников. Именно ему принадлежит авторство традиции Московского уголовного розыска, которая укладывается в емкую фразу «Навстречу опасности первым идет старший!». С поставленной задачей Трепалов успешно справлялся. Уже к моменту моего появления в уголовном розыске количество убийств и разбоев сократилось в 3 раза, а грабежей — в 9 раз. Под его руководством в Москве было ликвидировано несколько наиболее свирепых банд: Сынка, Гришки-Адвоката, Партизана, Сабана, Зюзюки, Гусека, Голицына — он же Князь, Селезнёва — он же Чума…

Я сидел и записывал, прикидывая, хватит ли мне пятидесяти страниц блокнота и, что самое главное, как долго я здесь задержусь? Так-то мы с мамой договорились встретиться в шесть вечера на вокзале, сейчас на часах половина третьего, часа два — два с половиной в запасе имеются. Как время будет поджимать, начну задавать наводящие вопросы.

Блокнота мне хватило, хотя и впритык — к концу нашей встречи в нём оставалось четыре страницы. А вот ручки немного не хватило, тут уже Ефим Павлович выручил. Без четверти пять сердечно поблагодарил гостеприимного ветерана.

— А то бы ещё посидел, — не без сожаления сказал вошедший во вкус Калитурин.

— Со всем бы моим удовольствием, но не могу, мы с мамой договорились встретиться в шесть часов на вокзале.

— Тогда конечно, езжай. А когда в Москве в следующий раз появишься?

— Да кто ж его знает, так вроде не планируешь, а потом раз — и приходится срываться. В любом случае у меня есть ваш телефон. Вы не будете против, если я вас в случае чего наберу, вдруг вопрос какой появится?

— Звони, конечно, я всегда дома. Разве что могут попросить перед школьниками выступить, я же в комитете ветеранов МВД состою. Вот и приходится выступать, особенно перед какой-нибудь серьёзной датой.

Сердечно попрощавшись со всеми обитателями квартиры, в том числе с выползшим снова из своей комнаты Михаилом, я наконец покинул гостеприимного ветерана. С консьержкой внизу тоже попрощался, она в ответ буркнула что-то нечленораздельное. А выйдя на улицу, неожиданно понял, что мне срочно нужно сбросить балласт, всё-таки солидная порция борща и пирожки сделали своё дело.

Но не возвращаться же назад, поэтому было принято решение искать отхожее место в первом попавшемся заведении общепита. Ну а куда ещё податься в центре Москвы? Ни одного овражка с кустиками, всё как на ладони. А до того, чтобы гадить в подъездах, подтираясь оставшимися чистыми листочками из блокнота, я ещё не докатился.

Первым на пути попался кафетерий, но, когда я спросил у тётеньки за прилавком, есть ли у них туалет, та сделала губы жопкой.

— Туалет для клиентов, нечего сюда как в общественную уборную бегать.

— Тогда продайте мне пожалуйста стакан какое и сочник. Спасибо… А теперь покажите, где туалет.

И ведь центр столицы, а сортир какой-то привокзальный, сплошная антисанитария. Хорошо хоть газеты имеются нарезанные в большом количестве. Обложил ими грязный стульчак, так, надеюсь, не подцеплю какую-нибудь заразу.

Сделав свои дела, вышел в зал.