История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции - Виктор Петелин

Как-то забежал к Матильде Кудашевой проведать, нет ли от Василия каких-либо известий, немало он уже знал случаев, когда пропавшие без вести давали о себе знать. Но от Василия известий не было, но многих друзей вспоминали. Шолохов вспомнил и Ивана Трусова и тут же написал ему письмо:

«Дорогой Ваня!

Дойдёт к тебе этот голос из страшного «далека», и ты всё вспомнишь, и станет тебе (как и мне сейчас) страшно грустно… Зашёл к Моте, пришла твоя жена, вспомнили, выпили по стопке сухого вина, – и вот письмо к тебе. Повелось так, бываю в Гослитиздате – спрашиваю о тебе, рад, что ты жив, краем уха слышал о всех твоих передрягах… Очень хочу видаться с тобой после войны. Если сейчас занесёт ветер в твои края (думаю, что подует он южнее), – обязательно найду, и воскликну, как смолоду: «Дорогой Ваня, Трусов-Зверовой, жив?!.»

А Васьки нет… Я тебя крепко обнимаю и желаю здоровья. Напиши 2 слова мне, шлём через Мотю привет.

А 24 марта 1944 года Шолохов писал Луговому:

«Здравствуй, дорогой Петя! Знать, судьба такая незадачливая: ты приехал в Камышин – я был в Москве, в начале марта я поехал в направлении Вёшенской, не пустила плохая речушка Кумылга. Встретиться так и не удалось… В конце февраля я выехал из Камышина в Сталинград, оттуда на Сиротинскую – Клетскую – Вёшенскую. Доехал до Кумылженской и вынужден был вернуться, т. к. в Кумылге мосты затопило, а тут так стремительно наступала весна, что ждать сбыва воды в Кумылге было невозможно и пришлось оттуда вернуться.

Как ты вылезешь с севом? Помог ли Андрей Андреевич? 7/II, когда я был у него, он твёрдо обещал оказать немедленную помощь, принимая во внимание отдалённость района от ж/д путей, спрашивал, можно ли связаться с тобой по телефону. Я сказал, что по телефону – едва ли, думаю, что он нашёл другие каналы, чтобы узнать непосредственно нужды района.

Теперь я буду у вас только в мае, когда установится дорога и, главное, переправы через Медведицу и Хопёр. В случае, если через эти притоки переправы в мае не будет, проеду той, т. е. правобережной стороной Дона до Базков, но в мае в Вёшенской буду обязательно. Не знаю, сколько времени это письмо будет идти до Вёшек, но было бы неплохо, если бы ты черкнул т-мой вкратце, как обстоят дела. До мая я, вероятно, буду в Камышине, и твой ответ (телеграфный) меня застанет дома.

Летом, как только кончатся занятия в школах, думаю перебраться в Вёшенскую. В связи с этим попрошу тебя изыскать средства и на нашу долю посадить картошки, чтобы осенью не заниматься заготовками.

Как обстоит дело с ремонтом дома? Напиши обо всём.

На сессии Верховного Совета видел Бор. Ал-ча Двинского, и по его рассказам я приблизительно знаю, что делается в Вёшках, но очень хочется посмотреть самому.

Пересылаю тебе заявление Сенчуковой. Мне думается, что в отношении её поступили несправедливо и на работе её надо восстановить…

От Красюкова получил письмо. По характеру оно весьма сдержанно, о Вёшках – ни слова. Логачев молчит. Кто же кроме Лимарева остался в Вёшках? Лудищев прислал из Миллерово письмо. Он, как видно, процветает.

Как видишь, вопросов к тебе много и помимо т-мы придётся тебе черкнуть письмишко. Буду очень рад.

Передай от нас привет Марии Фёдоровне и всем, кто знает и помнит.

1 декабря 1945 года критик О.С. Резник написал развёрнутое письмо Г.М. Маленкову с серьёзными раздумьями о положении критиков и критического жанра вообще, о догматизме, о значительности темы, об измельчании критики, о неравенстве отношений общественности к художникам и критикам, об унификации мнений на одно и то же произведение. «Известно, – писал О.С. Резник, – что в рапповские времена критика приобрела самодовлеющую роль и не в меру орудовала дубинкой, держа писателей в постоянном напряжении и даже в страхе. Это породило настороженность ко всякому критическому суждению. Но рапповские времена давно прошли, ошибки были выправлены партией, и в рамках единого Союза писателей дело обстоит уже совсем не так. Но кое-что продолжается по инерции, и критику склонны рассматривать как дополнительный вид цензуры внутри писательской организации. Такой взгляд пора отсеять и отмести…» (Литературный фронт. С. 180). О. Резник в заключение выражает надежду, что его размышления помогут в глубокой и сложной политической работе и пойдут на пользу делу. О. Резника вызывали в Агитпроп ЦК, и его замечания были включены в подготовительные материалы для подготовки постановления о состоянии литературно-художественных журналов.

24 декабря 1945 года Д.А. Поликарпов написал письмо в редколлегию журнала «Знамя» о своём резко критическом отношении к повести В. Пановой «Спутники» («Санитарный поезд»), Поликарпов считал произведение «ошибочным, извращающим действительную картину быта и семейной жизни советских людей» (Там же. С. 184).

В марте 1946 года И. Сталин посмотрел вторую серию картины С. Эйзенштейна «Иван Грозный» и высказал отрицательное мнение о картине, увидев в ней «нехудожественность и антиисторичность». 6 марта 1946 года кинорежиссёр Г.В. Александров написал Сталину письмо с просьбой предоставить С. Эйзенштейну возможность доработать фильм. 14 мая 1946 года из Кремлёвской больницы больной С. Эйзенштейн напомнил Сталину, что «Иван Грозный» – это трилогия, будет ещё третий фильм – о Ливонской войне. 26 февраля 1947 года Сталин, Молотов и Жданов встретились с Эйзенштейном и актёром Черкасовым, чтобы поговорить о фильме «Иван Грозный». После длительного разговора о фильме Эйзенштейн спросил, «не будет ли ещё каких-либо специальных указаний в отношении картины». «Сталин. Я даю вам не указания, а высказываю замечания зрителя. Нужно исторические образы правдиво изображать…» (Там же. С. 612–619). Ранее, 29 октября 1931 года, К. Станиславский попросил И. Сталина прочитать пьесу Н. Эрдмана «Самоубийца», «в которой театр видит одно из значительнейших произведений нашей эпохи». Сталин прочитал пьесу, он «не очень высокого мнения о пьесе «Самоубийство». Ближайшие мои товарищи считают, что она пустовата и даже вредна», но театр пусть ставит пьесу, «Культпроп ЦК нашей партии (т. Стецкий) поможет Вам в этом деле. Суперами (так в тексте. – В. П.) будут товарищи, знающие художественное дело. Я в этом деле дилетант», – писал Сталин Станиславскому 9 ноября 1931 г. И здесь, в разговоре с художниками, Сталин говорит как историк, а художники пусть попробуют довести историческую правду до зрителя. Так и хочется повторить давнюю фразу: «Я в этом деле дилетант» (Власть и художественная интеллигенция. С. 157–159).

18 марта 1946 года на пленуме ЦК ВКП(б) утвердили кадровые перестановки. А. Кузнецов стал секретарём ЦК и возглавил Управление кадров ЦК, тем самым, как ленинградец, укрепил положение А.А. Жданова в Политбюро ЦК. В кулуарах шли разговоры о А.А. Кузнецове, его называли наследником Сталина. Маленков и Берия почувствовали серьёзную опасность в новой расстановке сил.

19 марта 1946 года заместитель редактора журнала «Знамя» А.К. Тарасенков в письме Г.М. Маленкову резко говорил о Д. Поликарпове, который руководит «неверно, не по-большевистски руководит Союзом писателей: «Во всей жизни Союза Писателей тов. Поликарпов ведёт себя так, как будто он – полновластный диктатор. Председатель Союза – всем известный писатель Н.С. Тихонов – держится в стороне, он явно боится Поликарпова, считая его, очевидно, каким-то особенно доверенным комиссаром. Возражать Поликарпову Тихонов, беспартийный человек, боится. А Поликарпов, забыв все установки партии о том, что к писателям надо подходить чутко, бережно, – всё более усваивает тон командования, окрика, приказа. Служащие из аппарата Союза Писателей боятся слово пикнуть, ходят на цыпочках. Да что служащие, – известные всей стране писатели почти никогда не решаются сказать слово против Поликарпова, – всё равно заранее известно, что они будут публично высечены… Поликарпов вреден нашей литературе, он глушит всё новое, свежее, под флагом ортодоксии он глушит молодые дарования, не даёт развиваться принципиальной литературной критике, насаждает подхалимаж, угодничество в литературной среде…» (Там же. С. 185–187).

3 апреля 1946 года по предложению Оргбюро Д.А. Поликарпов был снят с поста оргсекретаря ССП, 9 апреля решение утверждено на заседании Политбюро ЦК ВКП(б).

30 апреля 1946 года Г.Ф. Александров писал А. Жданову, что в третьем номере журнала «Октябрь» будет опубликована острая статья Ф. Панфёрова «О черепах и черепушках», в которой прямо говорится о том, что «советская литература якобы отдана во власть литературных чиновников, людей невежественных и неквалифицированных. Автор именует их «черепками» и «черепушками» (Там же. С. 189). Снятие Д. Поликарпова, видимо, повлияло и на Г. Александрова – дважды Панфёров отсылал свою статью в Управление пропаганды, ему давали указания, но он не стал перерабатывать «и настаивает на опубликовании статьи». А. Жданов решает опубликовать материал, но тут же отдаёт распоряжение «Правде» раскритиковать эту статью. Так и вышло: статья Ф. Панфёрова была опубликована в журнале «Октябрь» (1946. № 5), а 24 июня 1946 года «Правда» напечатала статью О. Курганова и А. Колоскова «Об «исповедях и «проповедях» в журнале «Октябрь», в которой подвергла критике «вредные взгляды» Панфёрова.