В грозовом небе - Николай Гунбин

Результатом наших напряженных полетов с учениями, с вылетами по тревоге стало то, что осенью 1940 года наш экипаж вышел в полку в передовые. В качестве поощрения нам предоставили санаторные путевки: Ивану Евсееву под Владивосток, мне - под Благовещенск, в санаторий на реке Зее. До этого нам еще ни разу не доводилось отдыхать по таким путевкам. Санатории были достаточно благоустроены, с неплохой спортивной базой, культурным обслуживанием. Если прибавить к этому отличное питание да наш тройной аппетит, то все это оставило хорошее впечатление, а главное - укрепило здоровье.

И вот мы снова в полку. С новыми силами принимаемся за выполнение очередной учебной программы.

Но не так все идет у нас гладко, как кажется и как хотелось бы. Однажды, выполнив очередное полетное задание - а дело было зимой, - мы возвращались на аэродром и летели уже на 400-метровой высоте, как вдруг загорелся левый мотор. Все произошло молниеносно. Летчик Евсеев принял единственно правильное решение - снизиться [101] и посадить горящий самолет с выпущенными шасси прямо в мелкий кустарник.

Быстро выскакиваем из самолета. Мотор продолжает гореть, и надо срочно его тушить. Но подобраться к очагу пламени мешают шторки капота. Открыть их нечем. К счастью, возле самолета оказался подросток с топором, который заготовлял дрова в кустарнике. Мы воспользовались его орудием. В моторе горит масло, на которое, кроме того, из суперфлекса капает бензин. Пожар тушим всем, что попадается под руку; перчатки, краги, чехлы с пулеметов - все идет в ход. Но этого мало. Тут увидели, что к нам мчится пожарная машина. Но метрах в ста от самолета она остановилась: очевидно, мешала какая-то канава. Пожарникам-солдатам пришлось бежать к самолету по глубокому снегу. Я, тоже «по-пожарному», устремляюсь к ним навстречу и, схватив огнетушитель у первого же солдата, бегом - назад, ударяю штырем баллона о колесо самолета. Но, увы, огнетушитель не сработал. То же - со вторым, и только третий дает пенную струю. Наконец удалось сбить пламя.

Все облегченно вздохнули - могло быть гораздо хуже. Если бы огонь добрался до бензобака, дорогостоящий самолет взорвался бы.

К вечеру на пожарной машине добрались до дома. Есть что рассказать товарищам! Пожар в воздухе считался, да и считается в авиации самым опасным явлением. У экипажа был первый опыт борьбы с пожаром в воздухе и на земле, а также опыт посадки самолета вне аэродрома с одним работающим мотором. Мы чувствовали, что все это может пригодиться в предстоящих боях. На западе в это время назревала зловещая опасность войны. Гитлер всюду громыхал оружием.

Наш 8- й дальнебомбардировочный полк всегда в боеготовности. Знания по выполнению полетов в глубокий тыл противника, полученные в штурманском училище, достаточно прочно закреплены в строевой части, в которой прослужил до нового, 1941 года.

В конце декабря - перевод. Прощаюсь с моим командиром Иваном Евсеевым. Многому мы научились с Иваном в совместных полетах, многое довелось пережить. К сожалению, встретиться с ним мне так больше и не пришлось. Очень хотелось бы узнать, как сложилась его дальнейшая судьба.

С июня 1941 года я летал с другим летчиком, человеком иного характера, но по смелости и умению водить самолет [102] ничуть не уступающим моему первому командиру.

Судьба экипажей дальних бомбардировщиков, наша судьба, во многом была предопределена тем, что в марте 1942 года создалось новое авиационное объединение - авиация дальнего действия (АДД) как средство Верховного Главнокомандования. Командующим АДД был назначен командир дивизии, генерал Александр Евгеньевич Голованов{4}.

До образования АДД, особенно в первые месяцы войны, полки дальнебомбардировочной авиации, объединенные в авиационные дивизии и корпусы, в оперативном отношении подчинялись командующим ВВС фронтов. Такое подчинение нужно было, очевидно, потому, что большинство заданий мы выполняли в интересах наземных войск. Созданному перед самой войной, в мае 1941 года, при Главном штабе ВВС управлению ДБА в этих условиях было трудно руководить авиационными частями. Поэтому Ставка Верховного Главнокомандования разрешила использовать соединения дальних бомбардировщиков непосредственно командующим ВВС фронтов. Так, наш первый военный 220-й полк в первые месяцы войны находился в оперативном подчинении ВВС Юго-Западного фронта, и дальние бомбардировщики в то тяжелое время использовались, главным образом, как фронтовые, ближние бомбардировщики.

С образованием же авиации дальнего действия помимо ударов в интересах наземных войск мы вновь начали выполнять основную свою задачу - бомбить военные объекты в тылу противника. На основе боевого опыта предшествующих, хотя и немногочисленных, таких полетов разработали тактику массированных ударов по вражеским объектам преимущественно с их предварительным освещением и обозначением. Для этого основные самолеты АДД - ДБ-3ф были дооборудованы для действия ночью, увеличена дальность их полета.

В авиацию дальнего действия вошел и наш теперешний, 98-й авиационный полк, в котором к этому времени было около двух десятков экипажей, подготовленных к полетам в глубокий тыл противника.

Цель - в перекрестье прицела

В июне 1942 года в полку появились первые герои. Указом Президиума Верховного Совета СССР звания Героя [103] Советского Союза были удостоены командир звена, командир моего самолета Степан Харченко и командир звена 2-й эскадрильи Юрий Петелин. Высокие награды глубоко взволновали весь личный состав полка. Особенно радовался я за своего командира. В оценке его боевой деятельности была оценка и моей работы. Но никаких митингов, торжеств по этому поводу не проводится. Время горячее. Полк, не прекращая боевых вылетов - помощи наземным войскам, - готовится к перебазированию на оперативный аэродром для выполнения особо важного задания.

Нас довольно часто стала беспокоить неприятельская бомбардировочная авиация. Было уже два вражеских налета на аэродром: один - днем, другой - ночью. В одной из таких бомбежек меня чудом спас от смерти стрелок-радист. Когда метрах в пятидесяти от нас разорвалась бомба, сброшенная с МЕ-110, Черноок, увидев это первым, сбил меня с ног. Падая, я слышал свист и горячее дыхание осколка вражеской бомбы и мысленно благодарил своего спасителя.

В тот день пришлось понюхать пороху не только в воздухе, но и на земле. Враг мешал нам работать, и полк в конце июня перебазировался восточнее, откуда отправляемся на оперативный аэродром. К сожалению, тот перелет закончился для нас вынужденной посадкой в поле.

Полет по маршруту совершаем девяткой в строю «клин звеньев». Наше место, как обычно, крайнее левое. Июль - самая грозовая пора, и в день перелета мощное грозовое облако стояло как раз на нашем маршруте. Ведущий группы - командир полка Бровко - вел девятку так, чтобы обойти грозу с правой стороны. Высота - около двух тысяч метров. Облако оказывается совсем рядом с нашим самолетом; отчетливо видны клочья его лохматых краев. Заходить в такое облако нельзя - самолет может разлететься в щепки. Не успел я об этом подумать, как какая-то неведомая [104] сила бросила нас вниз, и в одно мгновение, «потеряв» полторы тысячи метров, мы оказались у самой земли. Наверно, вблизи грозового облака возник мощный нисходящий поток, создавший воздушную яму, и в результате самолет камнем полетел вниз. Будь высота нашего полета меньше, кто знает, что могло случиться. Другие наши самолеты, летевшие подальше от облака, меньше подверглись этому потоку, и им почти удалось сохранить свой строй.

Но на этом история с нашим самолетом не закончилась. От резкого падения отказал левый мотор. Земля - рядом, и раздумывать некогда: идем на вынужденную посадку. Под нами оказалось клеверное поле, и, едва перетянув через дорогу, мы садимся на него, выпустив шасси. Садимся в двух километрах от какой-то деревушки.

К самолету бегут дети. Посовещались, убежали. Минут через двадцать подошла подвода, на ней - два милиционера. Не доехав нескольких метров до самолета, останавливаются. Идем к повозке сами. Выяснилось, что ребята, которые только что были здесь, уверяли: «самолет немецкий, и летчики разговаривают не по-нашему».

Наш самолет, действительно, был немного похож на немецкие бомбардировщики Ю-88 или Х-111, а за разговор «не по-нашему» ребята приняли, видно, наш обычный, без местного диалекта, язык.

О месте нашего приземления экипажи из девятки сообщили на землю. В тот же день на место вынужденной посадки прибыл самолет с техниками, чтобы исправить неполадки в моторе. На этом же самолете нас доставили на оперативный аэродром, и мы успели получить новое боевое задание.

Нам предстояло бомбить военные объекты в административно-политическом центре Восточной Пруссии - Кенигсберге. До него от линии фронта 1200 километров - глубокий тыл. На подготовку к этому ответственному боевому вылету дают одни сутки. На следующие, под вечер, назначен взлет. По сигналу командира полка наши тяжело нагруженные машины выруливают на самую дальнюю точку взлетно-посадочной полосы - на старт. В самолет погрузили еще несколько больших пачек листовок на немецком языке. В них - правда о провале затеянной Гитлером войны, о скором разгроме фашистской армии. В некоторых пачках - большой список немецких солдат и офицеров, взятых в плен нашими войсками.