Боги с Родины. С Нибиру ананаки. 2 книга трилогии. Ритмика. Дополненный вариант - Святослав

– Нет. Путаницы, – малого с большим. Никто меня и никуда не забирал. Там, у него – охраны, я не видел.

– Не смог, её увидеть. Разработки есть, всё видеть и, записывать.

– Следить за действиями, их фиксировать? Возможно. Значит, не показался им опасным.

Какой-то бред. К нему записывается, вперёд за месяц…, в удобное для генерала время, сам председатель райисполкома.

– Дмитрий Сильвестрович! Вы дайте гарантийное письмо, потом решайте, после результата, – иллюзия для Вас, невероятность? Или, простая сказка.

Тот, молча осмотрел Артёма и, понимая, что тот не больной, ушёл к руководителю за гарантийным – на бетон, письмом.

На деревянном мосту, через Ульянку, на въезде в Чашники с Заречной слободы, весел знак, запрещающий проезд автомобиля, – 15 тонн грузоподъёмностью.

Мост был на вид довольно крепким и руководство МСР, Артёма попросило – обследовать его, – возможен ли проезд на базе КрАЗа, автокрану г/п 16 тонн, чтобы не гнать в объезд, за восемьдесят километров. Весил тот кран – за 20 тонн.

Учитывая – в дополнительном объезде, участок грейдера под 20 километров, – похожий на стиральную доску, предложено – узнать возможность риска, – проезда по мосту.

Проехав через Уллу, Артём остановился, невольно обратив внимание на стелящийся по земле туман. Решив всё-таки залезть под мост и осмотреть настил, опоры, и места их сопряжения, … и понял (?), что с туманом, к ним пришла зима, увидел под собою лёд. Всё изменилось вмиг, как и сам мост.

Услышав выстрелы и, злобный лай собак, крики – бегущих по мосту людей, затем падения с моста на лёд убитых, раненых, Артём предельно испугался. В душе, неистово метался, не в состоянии собраться и, определиться.

Вспомнил Мацкевича, реальность – кажущуюся, проверить не решался. – выйти из-под моста, попробовать нарушить ирреальность, если есть таковая в этом факте. На льду лежали раненные, и – стонали, убитые – молчали.

Сверху – раздался смех и возгласы: «Жиды живучие, ни лед, ни пуля не берёт!», и вновь услышал выстрелы. – Добили раненых.

Артём настолько испугался, что не заметил, что замёрз. Вскоре всё стихло. Осторожно, из-под пролёта высунулся. Огляделся. Артём не видел никого, кроме убитых распластавшихся на льду, в застывших позах, неестественных. Он в ужасе, фуфайку снял с убитого, чтобы сильнее не замёрзнуть, понять пытаясь, что произошло, куда попал он – снова, что делать, в этой ситуации ему. Пошёл по следу машинально, невдалеке увидел, – под конвоем, идущую к Заречной Слободе, колонну, – в триста, больше, человек. Люди безропотно, как овцы на заклание, шли медленно, без ропота

Что-то трагическое чувствовалось в воздухе. Было понятно, для чего, куда людей ведут. Закончился их век?

Машины не было на месте, и водителя,….

Он понял, – что попал в другое измерение, нежданно и негаданно. Что это было, знать не мог, – прошлое или параллельное, но понимал одно, – идёт война. Убитые, на льду лежащие, были евреями по виду. – Скорей всего, переместился в прошлое? – Война Великая Отечественная.

– И полицейские назвали их жидами…, догадку подтвердил свою. Ноги несли за ними следом, сами.

На улице не видно никого. Стараясь, чтобы не заметили, держался от колонны вдалеке, прячась в сугробах, за деревьями.

Услышав шум, упал, сбоку дороги, за сугроб. Мимо него в санях проехали, два офицера с кучером, один похож на Мандрика из Чашникского РОВД. Второй, – на Кузнецова, – зама МЭРа из Ростова. Кучер был парень молодой, очень похожий на пенсионера, живущего невдалеке строительства моста. – Бывают же такие совпадения? Или увязаны между собою сущности по образу?

Не понимая и, боясь, – увидеть могут, плёлся, за санями во след. За хутор выйдя, видел что колонна стала, в толпу сгрудилась, ожидая бед. Идти было опасно дальше, лишь местность голая, не спрячешься нигде.

Остановившись, наблюдал со страхом, не спрашивая, почему попал он в это время, жалея тех людей, страдая, что убьют их, всех, прекрасно понимая, что сделать ничего не может. Не помешает, той расправе.

С собою офицеры привезли лопаты и ломы, чтобы копали сами для себя могилу, – евреи, на смерть обречённые. Земля промёрзла и, не поддавалась, евреев отогнали, раздались взрывы.

– Взрывают мерзлоту гранатами, чтобы потом легче копать, Артём, немного удивился. Пожалели?

Когда, могилу выкопали – общую, евреи, их всех заставили раздеться наголо, и вниз спуститься – в яму. Мороз – не меньше минус двадцати по Цельсию, Артём горел от ужаса. На лбу пот выступил обильно, и по лицу струился.

Люди ложились группами на землю в яме. Слышались выстрелы. – Стреляли. Детей кидали в яму, плачущих, – живыми. Расстрел продлился – полчаса, не больше. Для подстраховки или развлечения, гранату бросили, когда стрелять закончили.

Засыпали землёй убитых в яме, – кучер с полицейскими.

Забрав одежды часть, лопаты и ломы, уехали обратно офицеры, а полицейские, присели на одежду, оставшуюся после офицеров и, весело смеясь, обильно пили из бутыли, закусывая салом, хлебом, бульбой.

Хотелось выскочить наперерез телеге и…, понимал Артём, что это глупость, сжав кулаки, вслед плюнул, проехавшим, мимо него, похожим сущностям, – нелюдям.

Вскоре, в подвыпившем, прилично, состоянии, хвалясь друг перед другом, – кто сегодня – больше расстрелял, прошли мимо него четыре полицейских, предполагая – видное вознаграждение, за труд их, выделят фашисты, ещё – кроме одежды.

– Четвёртую колонну расстреляли. Всего жертв, – около двух тысяч. – сорок второго года, 12 февраля. Хутор Трелесино.

Так как темнело, было возвращаться легче.

Он понимал, что в прошлое попал, не думал в Чашники входить, идти к Петровне, куда идти, не знал. Осталось лишь залезть под мост, возможно, не замёрзнет; обратно попытаться, возвратиться. Вдруг, повезёт, получится.

Дойдя к мосту, залез вмиг, под него, присел на том же месте, где услышал – крик, выстрелы, стал ждать, не зная, что при этом должен делать. Но, сколько он не ждал, всё, как и было – оставалось. Он очень сильно был напуган и, понимал, что ситуация попала в безысходность. Это сильней пугало.

– Я в этом времени, так и останусь? – Испуганно он думал, озираясь, по сторонам, затравлено, словно ища, что мог забыть он, растерявшись.

Не радовала перспектива, остаться в этом времени. Вступила ночь в свои права. Но под мостом, как и вокруг него, было светло – от света звёзд на небосводе. Мороз усиливался, а Артёму – жарко, испарина на лбу собралась в капли, глаза залила. Сбросил он фуфайку, и вылезти хотел из-под моста. В этот момент, слова водителя услышал:

– С тобой беда не приключилась? Что-то ты долго под мостом сидишь, мне, как бы на обед, уехать надо. Ты там, не спишь?

Дыхание перехватило. Он пулей выскочил из-под моста с радостным криком, – вернулся я, вернулся! Поехали быстрей отсюда!

Водитель, на Артёма посмотрел, не понимая, что произошло.

Артём в машину заскочил вперёд водителя и, повторил ещё раз шесть, – вернулся!

Не выдержав, он рассказал, что «видел» под мостом, в лице водитель, изменившись, тихонько прошептал:

– Подробно очень описал 12 февраля сорок второго года. Мне шёл тогда шестнадцатый годок, жил я в Трилесино. Возле Заречной Слободы, недалеко от нас находится могила братская еврейская.

Чашники, – поселение евреев, с средних веков, и в КВЛ и, перейдя к России, таким осталось. Лишь пятая часть, – не евреи, всего евреев, – до трёх тысяч.

Эвакуация не проводилась. Наоборот, все две недели – 13 дней, с начала объявления войны до оккупации местечка, власти предупреждали – каждого, оставившего место, – ждёт неминуемый расстрел [34].

Сыграла роль их отдаленность от крупных населенных пунктов. Шоссе Минск-Витебск, стороной обходит, и линия ж/д дороги, не заходит. Поэтому, никто не знал, что было в Польше, никто не представлял – масштаб террора, антисемитизма.

Евреи в Чашниках компактно жили в центре (местечка [35]), там их оставили в своих домах. Евреям запрещалось навещать друг друга, общаться с белорусами – соседями и, подходить к окраине.

В первые дни фашисты, у тех, что было, всё почти забрали, а в сентябре подчистили вчистую.

Не только немцы, полицаи, грабили евреев и местных часть, попользовалась ими, ведь это было безнаказанно. Мальчишки издевались над старухами, кидали камни в окна, били стёкла. Они прекрасно понимали, – евреи не пожалуются… И, понимали, что евреев расстреляют… Так что евреи, от мальчишек, и не отбивались.

Использовали их на самых грязных принудительных работах – расчистке улиц, резке шпал и, заготовке торфа. Старые женщины выщипывали травку с тротуаров, а надзиратель-немец избивал их плеткой. Шпалы, песок и воду, – тяжести, таскали лишь евреи, в телеги впряженные, вместо лошади.