Концептуальное мышление в разрешении сложных и запутанных проблем - Андрей Теслинов

Триадная «единица» смысла в триадном акте.

Здесь «предмет» это выделенный нашим мышлением набор свойств объекта. Когнитивная ситуация выступает при этом как некий контекст, который обусловливает наше исследовательское намерение.

Разные когнитивные ситуации должны порождать в наших мыслительных актах разные предметы мышления. Испытайте конструктивность эдакого «триадного» мышления на практике. [86]

Согласитесь, контекстуальной строгостью любого мыслительного акта концептуалисты снимают ту самую проблему эквивокации, о которой мы говорили в первой главе. Двуосмысленность исчезает там, где каждый миг сознается когнитивная ситуация. Это так, поскольку по отношению к конкретному контексту наблюдаемое явление всегда демонстрирует единственный смысл. Для другого контекста, для другой ситуации смысл будет другим, но это будет потом, в новом акте мышления. И это отразится в новом концепте. Вы понимаете теперь, что концептуальное мышление всегда «работает» с чистыми концептами, не отягощенными множествами смыслов.

Разведением граней познаваемого объекта на отдельные предметы мы достигаем свободы в его постижении. Не эту ли возможность пестует гносеология? Не здесь ли коренится надежда менеджера в сложной задаче удержаться от путаницы, от смешения причин, следствий и собственных увлечений?

Концептуальное… это объясняющее мышление.

Идея различения феномена и механизма

Механизм – это понятая организация.

Предыдущие рассмотренные идеи обращают нас в область герменевтики – науки о понимании, с которой концептуальное мышление близко соприкасается и по-своему разрешает «ее» проблемы. Дело в том, что концептуалист в своих мыслительных актах совершает по существу истолкование (своего рода экзегезу) наблюдаемой реальности и превращает ее в то, что мы называем здесь предметом мышления. Это происходит через осмысление конкретной когнитивной ситуации, осознание собственного исследовательского намерения и установление точки зрения на мыслимый объект. Он, во-первых, должен сделать это феноменологически «чисто», не искажая смысла, открывающегося ему в совершенно конкретном акте мышления.

Экзегеза (греч. exegesis – толкование) – толкование неясных мест в текстах, особенно в религиозных.

Собственно, это различение и мысленное разделение феномена, находящегося как бы с одной стороны мыслительного акта и с другой стороны смысла, «схваченного» мышлением и представленного в явном виде, и есть конструктивная онтологическая идея, о которой нам следует поговорить. Это идея о различении феномена и «механизма».

Под «механизмом» мы будем понимать не техническое устройство, в котором исправно и согласованно работают детали, а в богдановском смысле: «Механизм – есть понятая организация». [87]

Различие феномена и «механизма».

Переход от феномена к «механизму» – это область герменевтики.

«Герменевтическая проблематика вначале возникла в рамках экзегезы, то есть дисциплины, цель которой состоит в том, чтобы понять текст – понять его, исходя из его интенции, понять на основании того, что он хотел бы сказать. Если экзегеза породила герменевтическую проблематику, иными словами, поставила вопрос об интерпретации, то это произошло потому, что всякое чтение текста (в широком смысле – символа, феномена – А. Т.) само по себе связано с quid, с вопросом о том, „с какой целью“ он был написан, и всегда осуществляется внутри того или иного общества, той или иной традиции или того или иного течения живой мысли, которые имеют свои предпосылки и выдвигают собственные требования. Так, апостольское истолкование Ветхого Завета в свете пришествия Христа дает совсем другое прочтение событий, установлений, персонажей Библии, чем это делают раввины.

<…> Герменевтика – это этап в работе по присвоению смысла, этап между абстрактной рефлексией и конкретной рефлексией, это выявление мышлением смысла, скрытого в символе». [88]

Понимание как особенная деятельность нашего сознания имеет свои закономерности. В наибольшей степени они раскрыты в таких философских дисциплинах, как герменевтика, когнитивная психология, феноменология и некоторых других. [89]

Для нашего разговора стоит указать лишь на некоторые особенности понимания как процесса для того, чтобы со смыслом говорить об их воплощении в концептодеятельности.

– Известно, что наше сознание в процессе постижения любого объекта становится как бы двухслойным: один слой – это направленность актов мышления, создаваемого исследовательскими намерениями, а другой – это содержание мыслей. Для феноменологической чистоты нам требуется не столько думать о предмете, сколько поддерживать непрерывную связь между этими слоями сознания. В реальности это мучительный процесс пересмотра базисных понятий и отношений, с помощью которых мы хотим «схватить» и выразить смысл. Однако этот труд редкостным образом развивает наши познавательные функции.

– Постижение смысла – это поток актов сознания. Понимая что-либо, в каждом из этих актов мы «окружаем» понимаемое вопросами и по-разному спрашиваем в них то, что хочется понять. Именно это внутреннее вопрошание создает материал и возможность для образования смысла.

– «То, что мы видим нечто действительно наличное, ни больше и ни меньше, – представляет собой результат направляющего наше видение процесса обретения ясности, отсечения иллюзорных образований». [90] То есть понимание становится процессом освобождения от лишнего, подобно тому, как скульптура появляется в результате освобождения каменной глыбы от лишнего материала. Подобно этому, и в фотографии мастер находит способ освободить свой предмет от лишнего, что мешало бы понять его замысел… хотя бы и по-своему. После такого рода концептуальной огранки смысла в нем не остается ничего другого, кроме него самого. В концептуально построенном механизме не остается ничего такого, что могло бы стать источником неоднозначности.

«…точно также и в фотографии мастер находит способ освободить свой предмет от лишнего, что мешало бы понять его замысел… хотя бы и по-своему…».

Если попросить обыкновенного менеджера объяснить, почему в организации, где в основном все друзья или родственники, так усложнились отношения между людьми и компания захлебывается от конфликтов, то, скорее всего, его рассказ о механизме конфликтов будет таким: «Понимаешь, просто главбух – зять коммерческого директора, а начфин – кум генерального, а в подчинении у них вообще приемный сын заведующего складом от седьмого брака, поэтому и косвенные затраты на трансактные издержки никто считать не хочет!»

Сравните этот ответ с концептуально строгим:

«Для семейного бизнеса характерны специфические конфликты между членами семьи, возникающие из-за противоречий между их ролями в семье и их ролями в бизнесе. Для решения этой задачи нужно определить „семью“ и „бизнес“ как носителей ролей, определить возможные комбинации ролей и установить, какие комбинации являются потенциально конфликтными.

Семья определяется как отношение между тремя группами отношений – биологических (два вида: супружеские и родительские), правовые (семь видов), хозяйственные (отношения труда, распределения и потребления). В зависимости от значения этих отношений возникают семьи различной конфигурации.

Бизнес определяется как совокупность шести отношений – имущественных (владения, распоряжения, пользования), управления, трудовых, распределения, передачи, потребления.

Из этого логически следует, что конфликты в семейном бизнесе могут возникать из-за следующих трех причин: несоответствие правовых и фактических отношений, антагонистического несоответствия ролей, неосознаваемого переноса ролей». [91]

– Согласно герменевтике цель любого понимания – достичь согласия по существу. Из философии известно, что сущее «вещей» выступает как единство их текущих разнообразий. «Каждая вещь мыслится и называется как определенная сущность лишь в предположении присущего ей единства и тождества. А то начало, в котором совсем отсутствует множественность, не есть единое по участию в едином, а есть само единство – чистое и абсолютное». [92] В этой логике «механизм» строится концептуалистом так, чтобы определять не только единичные детали явлений, но и их возможное разнообразие в единстве. Внешне это выглядит странно: там, где обыденное мышление «видит», скажем, конкретных исполнителей деятельности, конкретных Гаргантюа и Пантагрюэля, там концептуалист как бы теряет зоркость. Речь его становится странной, иноземной: «Здесь есть множество людей, совершающих некие процессы, среди которых…» и так далее. Эта странность есть следствие сознательной нацеленности на оперирование сущностями через классы объектов, а не единичными экземплярами. Эта странность легко отличает способ, каким пользуется концептуальное мышление для превращения феномена в «механизм».