Софья Перовская - Элеонора Павлюченко

Перовская сидела на второй колеснице между Кибальчичем и Михайловым, на первой ехали Желябов и Рысаков. По пути к Семеновскому плацу Михайлов неоднократно выкрикивал что-то, обращаясь к народу, но барабанная дробь заглушала его слова. Нелегко было в эти минуты заставить себя быть спокойной. Большая выдержка, огромное самообладание нужны были для этого. Софья Львовна Перовская не изменила себе: она умирала так же, как прожила свою короткую, но нелегкую жизнь — с гордо поднятой головой.

«Софья Перовская выказывает поразительную силу духа, — писал очевидец. — Щеки ее сохраняют даже розовый цвет, а лицо ее, неизменно серьезное, без малейшего следа чего-нибудь напускного, полно истинного мужества и безграничного самоотвержения. Взгляд ее ясен и спокоен; в нем нет и тени рисовки…»

После того, как был прочитан приговор, смертники простились друг с другом. Только Перовская отказалась подойти к Рысакову — даже здесь, на эшафоте, она не могла простить подлости и предательства.

Раздалась барабанная дробь, отвратительные саваны смертников закрыли тела героев. В 9 часов 30 минут утра казнь окончилась.

Корреспондент кельнской газеты, присутствовавший при казни, писал: «Я присутствовал на дюжине казней на Востоке, но никогда не видел подобной живодерни».

Трупы висели не более двадцати минут. Затем их сняли, положили в наскоро сколоченные ящики-гробы, вымазанные черной краской, и под сильным конвоем отправили на Преображенское кладбище под Петербургом. Конные жандармы и казаки сдерживали натиск безбилетной публики, стремившейся прорваться ближе к эшафоту. Тем временем многие из «чистой» публики, по билетам занимавшие во время казни лучшие места, старались добыть — «на счастье!» — кусок веревки, на которой были повешены «государственные преступники»…

Казненных хоронили под большим секретом. Кладбище охраняла сотня казаков. Могила была тщательно замаскирована. Смотрителя кладбища вынудили дать подписку в том, что он никогда никому не укажет могилу и не назовет имен похороненных. Специальный охранник был приставлен к смотрителю и в течение ряда лет неотступно следил за ним. Правительство боялось даже мертвых революционеров, не понимая, что их дела и имена нельзя было спрятать в могиле, они сохранялись в памяти пробуждавшихся к революции масс.

4 апреля 1881 года Исполнительный комитет «Народной воли» обнародовал свое обращение.

«Итак, новое царство обозначилось. Первым актом самодержавной воли Александра III было приказание повесить женщин. Не выждав еще коронации, он оросил престол кровью борцов за народные права.

Пусть так!

С своей стороны над свежей могилой наших дорогих товарищей мы подтверждаем всенародно, что будем продолжать дело народного освобождения».

«Исп. ком. обращается с призывом ко всем, кто не чувствует в себе инстинкта раба, кто сознает свой долг перед страждущей родиной, — сомкнуть свои силы для предстоящей борьбы за свободу и благосостояние русской земли».

Однако силы народовольцев, оторванных от народа, были слишком малы и слабы. Центр «Народной воли» был разгромлен. Сохранившиеся кружки существовали изолированно. Конец «Народной воле», как революционной партии, положили последовавшие один за другим процессы: 20-ти в 1882 году, 17-ти в 1883 году, 14-ти в 1884 году и процесс 21-го в 1887 году.

С покушением 1 марта 1881 года была связана судьба нескольких десятков народовольцев. Большинство из них постигла та же участь, что и пятерых казненных. До Октябрьской революции дожили лишь пять первомартовцев: А. В. Якимова — хозяйка «сырной лавки Кобозевых», А. В. Тырков — член наблюдательного отряда; члены Исполнительного комитета «Народной воли» — М. Ф. Фроленко, участвовавший в подкопе на Малой Садовой в Петербурге, и В. Н. Фигнер, в квартире которой были изготовлены бомбы, П. С. Ивановская-Волошенко, жившая вместе с Грачевским на конспиративной квартире, где хранился динамит, использованный 1 марта. Остальные первомартовцы погибли на эшафотах или в тюрьмах. Н. Е. Суханов был казнен в 1882 году, Г. П. Исаев умер в 1884 году в Шлиссельбурге, там же кончил свои дни в 1887 году М. Ф. Грачевский…

Революционеры-народники исчерпали себя первым мартом, указывал В. И. Ленин. В этих словах кратко выражена трагедия второго поколения русских революционеров. Момент их наивысшего успеха был в то же время моментом последнего напряжения сил. Царизм победил. «Коронованный мопс» — Александр III, свора озверевших «охранителей устоев» — от «министра борьбы» Толстого и демона реакции Победоносцева до 40 тысяч столоначальников, по выражению Салтыкова-Щедрина, управлявших Россией, действовали, исходя из принципа знаменитого будочника: «Тащить и не пущать». Для уцелевших борцов, так же как и для всех честных мыслящих людей, 80-е годы были исключительно тяжелым периодом.

Одни продолжали героические, но бесплодные попытки изменить что-либо террористическими актами. Так, например, Александр Ульянов, брат В. И. Ленина, пытался вместе с друзьями 1 марта 1887 года спустя шесть лет после убийства Александра II повторить подвиг Перовской и ее единомышленников. Царизм мстил казнями, наполнял каторгу новыми узниками. Он легко находил нужных ему палачей. Куда труднее было революции найти новых Желябовых, Перовских, Ульяновых…

Разочарование и уныние охватили других… С грустью вспоминая погибших борцов, эти люди считали, что кровь была пролита напрасно, что лишь через много десятилетий, а может быть и столетий, путем кропотливой мирной повседневной работы изменится лицо России. Одни видели выход «из всех зол» в распространении удобрений и семян… другие — в «преобразовании министерства государственных имуществ в министерство земледелия»… третьи — в других формах «самоуслаждения своими мещанскими прогрессами»[5]. Часть разочарованных либералов считала, что до большого поражения царизма в войне (подобно Крымской) нечего и думать о каком-либо сопротивлении ему.

Кроме продолжателей террора и защитников «малых дел», было немало и таких, которые «сжигали все, чему поклонялись», предавали анафеме свое революционное прошлое, становились ренегатами, хулителями погибших революционеров. Таким оказался, например, бывший член Исполнительного комитета «Народной воли» Лев Тихомиров. «Все было зря, незачем было бороться и бесплодно проливать кровь» — вот к чему сводилась философия этих людей.

Но история опровергла и скептицизм разочарованных, и клевету перебежчиков. Нет, не зря погибли первые поколения русских революционеров!

«Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию.