Звезды падают вверх - Анна и Сергей Литвиновы

Капитан оказался в унылом холле с бетонными стенами. Набрал код еще на одном замке – слава богу, последнем. Распахнулась еще одна стальная дверь, и Петренко вступил в те помещения, где размещалась Комиссия.

Капитан работал здесь уже семь с лишним месяцев, ровным счетом с Нового года. Он помнил, как удивили его попервости меры безопасности – даже в комитете они были куда менее суровыми.

Теперь-то понятно почему.

Комиссия являлась самой, пожалуй, засекреченной спецслужбой России.

О ее существовании знал, бесспорно, президент. Знали также министр обороны, начальник Генштаба, председатель ФСБ и глава Службы внешней разведки. А более, кажется, никто. Даже премьер-министры, бесконечно сменяющие один другого, могли о существовании Комиссии услышать, а могли до своей отставки и не успеть.

Петренко узнал о Комиссии первого января сего года, аккурат день в день, когда был зачислен в ее штат. До того, покуда шла многомесячная морока с тестированием, проверками, оформлением документов, он был убежден, что его просто переводят в одну из центральных служб ФСБ. А тогда, в Новый год, к одиннадцати ноль-ноль утра первого января, когда вся страна спала или похмелялась, Петренко впервые прибыл в этот особнячок. «Приходи, поговорим, – сказал тогда «дядя Володя» – полковник Савицкий, – я как раз дежурю, никто мешать не будет…»

Савицкий рассказал тогда Петренко не слишком много. Но и того, что он поведал, хватило, чтобы поразить воображение капитана.

Полное название Комиссии было: «Комиссия по контактам». Сокращенно – КОМКОН. «Помнишь, – со смехом сказал ему Савицкий, – у Стругацких в цикле о Максиме Каммерере есть КОМКОН? Когда наши это прочитали, у них глаза на лоб полезли: решили, что произошла утечка… Так что братьев-фантастов тогда, в конце шестидесятых, не только по идеологическим соображениям прессовали. Андропов решил: может, они шпионы, раз такое знают…»

Организован КОМКОН был в 1962 году. У его истоков стояли Королев, Сахаров, Тихомиров, Келдыш. Комиссию, собственно, и создали после их коллективного письма на высочайшее имя. Хрущев, когда прочитал письмо академиков, вызвал Семичастного, спросил: «А что, у американцев такая служба есть?» – «Есть, Никита Сергеевич!» – не моргнув, отвечал председатель КГБ, хотя знать об этом не знал, ведать не ведал. «Королев! Проработать вопрос, доложить!» – начертал на углу письма академиков Первый секретарь ЦК КПСС. С той самой резолюции и отсчитывается история КОМКОНа.

Все последующие в СССР, а затем в России перестройки и пертурбации обошли КОМКОН стороной. Так и работает Комиссия по контактам в том же самом помещении без малого сорок лет. Бюджет у нее невелик. Штаты малы. Но зато ее сотрудники обладают огромными полномочиями. В особых ситуациях обыкновенным оперативникам КОМКОНа, по воинским званиям обычно капитанам и майорам, подчиняются даже генералы, командующие войсковыми округами и областное начальство вплоть до губернаторов…

За сорок лет в структуре КОМКОНа произошла только одна перемена: в 1987 году появился отдел «Д» – дезинформации. Тогда, одновременно с расцветом гласности, мудрые головы решили: не надо, как было принято раньше, замалчивать информацию о «летающих тарелках», экстрасенсах, случаях телепатии, телекинеза и прочем. Напротив, следует сообщать о всевозможных «чудесах» в средствах массовой информации, причем как можно более. Именно так давно уже действовали аналогичные западные спецслужбы. Решено было поступать по их образцу: поощрять полубезумных уфологов, подкидывать прессе экстрасенсов, колдунов, медиумов и прочую нечисть, организовывать «утечки» о контактах с гуманоидами… «Как писал Эдгар По: где легче всего спрятать книгу? – с усмешкой сказал тогда Савицкий. – В библиотеке… А лист – в лесу… А человека – в толпе… А реальный контакт и настоящего телепата?.. Среди сотен сумасшедших контактеров и телепатов…»

В составе КОМКОНа, кроме отдела «Д» – дезинформации, имелись также, пояснил тогда Петренко Савицкий, следующие отделы: «И» – исследовательский, «Р» – разведывательный, «КР» – контрразведывательный и «О» – оперативный. Ему, Петренко, предстояло работать в отделе «О», который возглавлял Савицкий.

– Каким будет круг моих обязанностей?– поинтересовался тогда, в первый день нового года, Петренко.

– Пока – читать, – пожал плечами Савицкий. – У тебя как с английским?

– So-so.

– Придется учить. А с немецким?

– Нихт ферштейн.

– Тоже подучишь…

– Что же, Владимир Евгеньевич, – осторожно спросил Петренко, – раз есть Комиссия по контактам – значит, есть и сами контакты?

– Об этом все новички спрашивают… И есть, и нет…

– Как это?

– Нет – летающих тарелок. И зеленых человечков нет. Никакое такое НЛО в Альбукерке не разбивалось… И никого они с Земли не похищают. И экспериментов гуманоиды ни над кем не ставят… Это все туфта, дымовая завеса, которую и мы, и американцы по мере возможностей старательно поддерживаем… И невозможно – пока невозможно! – прочитать секретный документ, который заперт в сейфе… Или напряжением ума сбить боеголовку с курса… Все это – чепуха на постном масле…

– А что – не чепуха?

– Скажи, а тебе, капитан, приходилось в своей жизни сталкиваться с чем-то необыкновенным?

– Приходилось, – уверенно сказал Петренко.

– Ну-ну? – поощрил его Савицкий.

– Ну… Однажды, я тогда только начал служить, я был в командировке. В Выборге… И вот я ночью увидел сон… Такой кошмарный – как никогда в жизни… Очень страшный сон… Я проснулся, побежал на почту звонить домой… А Оля – вся в слезах… Оказалось, ночью Юлечку – ей тогда годик был – в больницу, в Снегиревку, увезли… Она из кроватки выпала – сломала два ребра, сотрясение мозга получила… Как раз, наверно, я думаю, в тот момент, когда я в Выборге этот кошмар видел…

– Вот видишь… А наши коллеги из Минобороны проводили эксперимент – это было еще в начале пятидесятых, потом такие опыты запретили как бесчеловечные… Человека – заключенного – помещали в бронированную камеру во Владивостоке. А в Москве, тоже в стальную камеру, – его жену. Или мать. С матерями это лучше всего удавалось… И вот человеку во Владивостоке в какой-то момент ломали руку. Или ногу. И в этот самый момент – с небольшим опозданием, причем опоздание зависит от расстояния до объекта – у близкого человека в Москве наблюдается скачок давления, пульса, расширение зрачков – словом, выброс адреналина… Дикий опыт, конечно… Варварство, что там говорить… Но таким ведь способом скорость мысли тогда измерили!.. Сталинскую премию ребята получили…

– Их потом не расстреляли?

– Нет, хотя те исследования лично Берия курировал… А вот тебе еще история на тему, есть ли что-то или нет… Это уже в наши дни дело происходило… Жил себе в городе Нижнем Тагиле учитель географии. Увлечен был своей работой – выше крыши. Школьный музей создал. Черепки там у него хранились, кости динозавра, бивень мамонта, образцы пород… Таскал своих ребят в доморощенные экспедиции по родному Уралу… Палатки, романтика, шурфы, пробы пород… И вот в одной из таких экспедиций находит он с мальчишками камень. Камень как камень – кусок породы черного цвета величиной с кулак… Возвращаются они в город… Учитель с двумя десятиклассниками принимаются булыжник исследовать. Ни под какие определители камешек не подходит. Они пытаются его расколоть – не удается. Нагревают – не лопается. Цвет не меняет. Капают серной кислотой – никаких повреждений. Ну, тогда учитель – он уверен, что сделал выдающееся открытие, а, кстати, так оно, в общем-то, и было! – шлет булыжник в Москву, в президиум Академии наук. Из академии его переправляют в институт Ферсмана…. И выдают для исследования младшему научному сотруднику. Он, этот «мэнээс», тоже пытается камешек разрезать. Потом воздействует на него рентгеновскими лучами. Затем помещает в тигель, разогревает до пяти тысяч градусов… С камнем не происходит ни-че-го… То есть вообще ничего. Он не трескается, не меняет цвета… «Мэнээс» запирает камешек в сейф и спешит вприпрыжку домой… Ему чуть ли не Нобелевская премия грезится… А ночью – умирает. Острая сердечная недостаточность… При том, что «мэнээсу» двадцать пять лет и никакими сердечными болезнями он никогда, естественно, не страдал… А вскоре становится известно: в Нижнем Тагиле погибли тот самый географ-учитель, который камень нашел, и двое его учеников-старшеклассников… Погибли от разных причин, но в один и тот же день… У географа случился инсульт – это хотя бы объяснимо, дяденьке было как-никак семьдесят лет… А один из парней-старшеклассников – очень домашний, кстати сказать, мальчик – вздумал вдруг залезть на крышу цеха на заброшенном заводе – и сверзился с пятого этажа. Второго мальчишку сбила машина… Хорошенькие совпадения, а? Мы тут, в КОМКОНе, стояли тогда на ушах. Работали по двадцать пять часов в сутки… Одна группа вылетела в Нижний Тагил, другая работала на месте находки камня… Третья – прослеживала весь его путь с Урала до Москвы… И все это – в обстановке строжайшей секретности… Довольно быстро мы выяснили: никто из тех, кто прикасался к камню, преследуя, так сказать, неисследовательские цели, – почтовики, грузчики, курьеры… – не пострадал. Живут себе, как жили… Место находки камня тоже ничем выдающимся не отличалось, хотя мы обнюхали там каждую песчинку…