Нераскрытые тайны гипноза - Михаил Шойфет

Французские академики кичились своей высокой моралью. Известно множество фактов, компрометирующих многих чиновников от академической науки. Так, во времена революции 1789–1794 гг., доказывая свое гражданское усердие на благо отечества, а главное, чтобы не быть, боже сохрани, заподозренной в оппозиции, академия поспешила назначить от себя трех комиссаров с неограниченными полномочиями для того, чтобы уничтожить все предметы, которые могли считаться монархическими эмблемами[31]. Непременный секретарь академии с 1785 года, философ-просветитель, энциклопедист, политический деятель, социолог и математик, Никола Кондорсе, известный своим «Эскизом исторической картины прогресса человеческого ума», в пылу революционного угара предложил не более и не менее как сжечь Национальную библиотеку, следствием чего должно было стать уничтожение важных исторических материалов. Таким запомнился маркиз Карита де Кондорсе.

Другой член упраздненной революцией Французской академии, швейцарский политический деятель и ученый Фредерик Сезар де Лагарп (1754–1838), воспитатель (1784–1795) будущего русского императора Александра I, потребовал уничтожения королевских гербов на книжных переплетах Национальной библиотеки. Когда же ему заметили, что подобная операция обойдется не менее чем в четыре миллиона, он с легким сердцем отвечал: «Можно ли говорить о каких-то четырех миллионах, когда речь идет об истинно республиканском деле?» Это предложение было выполнено, о чем свидетельствует документ, сохранившийся в Национальном архиве[32]. Тот же Лагарп комментировал трагедии Расина с фригийским колпаком на голове.

Поль Пелиссон (1624–1692), историограф Людовика XIV, автор труда по истории Французской академии, рассказывает занятный случай. Академик Мезере принял за правило всем новым кандидатам в академию класть при избрании черные шары. Очень долгое время удивлялись, что при единогласном избрании в числе шаров всегда присутствовал один черный. Кто был автор, долго оставалось тайной. Когда тайна открылась, у Мезере спросили: «Что вас побуждает класть черняки кандидатам, когда вся академия его избирает единогласно?» «Надо же оставить потомству какое-нибудь доказательство, что в наше время выборы в академики были совершенно свободные», — ответил Мезере, намекая на многих академиков, принятых по приказу свыше.

Случай с Корнелем, когда академия, мягко выражаясь, оказалась недальновидной, раскритиковав его «Сида», не единственный. Так, например, Английская академия отвергла громоотвод Франклина и не сочла даже возможным напечатать о нем сообщение ученого в своих отчетах. Франклин интересовался природой молнии, ставил эксперименты и, предчувствуя опасность, которую она может принести, предложил устройство — громоотвод. Его предложение вызвало скепсис.

Вспоминая тех, кому отказала академия в признании заслуг, надо сказать о Роберте Фултоне, проект которого о применении пара в судоходстве рассматривался по поручению Наполеона в Парижской академии. Кроме того, Фултон придумал подводное судно и торпеду. Фултона сочли за резонера, а план его на основании математических расчетов был признан нелепостью. Устав бороться, изобретатель покинул Францию, и через четыре года, в 1807 году, его пароход «Клермонт» вышел на рейд Нью-Йорка. 24 февраля 1815 года жестокая простуда свела гениального механика в могилу. Конгресс штата Нью-Йорк почтил память изобретателя трауром.

Английский врач Генри Гикмен предложил использовать закись азота в качестве анестезирующего средства. По предложению короля Карла X Французская академия отвергла это средство, ссылаясь на вредность веселящего газа, чем на время задержала это революционное открытие. Та же академия отвергла предложение выдающегося физика Доминика Араго об устройстве электрического телеграфа. Но и это еще не вся спецификация. Известие о происшедшем в 1790 году метеоритном дожде было принято Бертолленом, Араго и Лапласом за нелепую шутку, Лавуазье высказал даже подозрение, что камни были нагреты искусственно.

Луи Пастер подвергся нападению Медицинской академии за свою вакцину против бешенства. Печальная участь постигла противооспенную прививку Эдварда Дженнера.

Стоит только вспомнить страшные последствия эпидемий, как станет понятно, какое значение имело открытие вакцинации для медицины. Тем не менее Дженнеру приходилось упорно убеждать в силе предохранительной прививки своих коллег, с которыми он часто встречался в Альвестоне, близ Бристоля. В конце концов он довел их до такого состояния, что они пообещали исключить его из общества врачей, если он не прекратит надоедать им этим безнадежным предметом.

Несмотря на убедительное и ясное изложение Дженнером проблемы, в истории медицины найдется не много открытий, которые возбудили бы такое ожесточенное сопротивление. Известный лондонский врач того времени Мозелей писал: «Зачем понадобилось это смешение звериных болезней с человеческими болезнями? Не просматривается ли в этом желание создать новую разновидность вроде минотавра, кентавра и тому подобного?»

Как показывает история медицины, новые лечебные методы и лекарственные препараты пробивали себе дорогу с большим трудом. Упрямое стремление сохранить старые обычаи опасны: кто избегает новых лекарств, тот должен ждать новых несчастий. Эту мысль хорошо иллюстрирует смерть Людовика XV от оспы, о которой мы расскажем в следующей главе. Прошло много лет, и вот новость. Почтенный д-р Петер, оппонируя де Виллемену, доказывающему в Медицинской академии, что туберкулез заразен, сказал: «Если бы туберкулез был заразителен, то это было бы известно; раз до сих пор о его заразительности ничего не слышно, следовательно, он не заразен»[33]

Эдвард Дженнер

Академии всегда были хранителями сложившихся традиций, точнее, стражами догм. Однако у медали есть и другая сторона. Нельзя не назвать и иные причины предубеждения Французской академии в отношении новаций. Дело в том, что на протяжении веков разные чудаки обращались с предложениями рассмотреть такие изобретения, как, например, эликсир вечной молодости, или предлагали метод получения золота или… Из множества абсурдных предложений, какие приходилось рассматривать академикам, приведем одну примечательную историю.

Академик Бернар де Фонтенель в «Истории оракулов» (1687 г.), где он подверг критике суеверие и фанатизм, ссылается на весьма показательный случай. В 1593 году разнесся слух, что в Силезии у ребенка при смене молочных зубов на месте коренного вырос золотой зуб. Профессор медицины Гельмштадтского университета Горстиус собрал об этом деле материалы и написал в 1595 году «Историю о золотом зубе». В том же году Рулландус написал еще один трактат, а два года спустя ученый Ингольстерус опубликовал свои наблюдения, противоречащие двум предыдущим. Когда мнения разделились, проблему взялся разрешить великий немецкий химик и врач Андреас Либавий (Либавиус), представитель ятрохимии, автор знаменитой «Алхимии», первым внедривший термин «алкоголь». Собрав все, что было написано о золотом зубе, он присоединил к многочисленным томам свое авторитетное мнение. Недоставало малости: чтобы упомянутый зуб действительно был золотым. Обширные и противоречивые исследования знаменитых ученых привели к тому, что к делу привлекли ювелира, знающего толк в золотых изделиях. Рассмотрев зуб, эксперт заявил, что на поверхности зуба очень искусно прикреплена пластинка из золота. Так ювелир превратил в макулатуру тома ученых записок. История прошлого и настоящего академии знает не один такой «золотой зуб».

В результате осады академии изобретателями «вечного двигателя» парижские академики и к изобретению Месмера отнеслись с инквизиторской нетерпимостью.

Королевское медицинское общество врачей

Во Франции XVIII века господствовало убеждение, что медицина — наиболее отсталая наука и нуждается в решительном обновлении. Вокруг говорили, что слишком много адвокатов, писателей, философов, тогда как настоящих врачей нет. Для подкрепления этой мысли обратимся к знаменитому памятнику нравов и ходячих убеждений предреволюционной Франции, к «Картинам Парижа» (1781) Мерсье[34]. Вот что там говорится: «Медицина представляет собою самую отсталую науку и в силу этого более других требует обновления. Странно, что со времен Гиппократа не явилось ни одного человека, равного ему по гениальности, который влил бы в эту науку недостающие ей свет и знания… Когда же явится наконец великодушный и просвещенный человек, который разрушит все храмы старого Эскулапа? Какой друг человечества возвестит наконец новую медицину, поскольку старая только убивает и губит население?»