Деньги, банковский кредит и экономические циклы - Хесус Уэрта де Сото

205

См.: E. T. Powell, Evolution of Money Markets (London: Cass, 1966) p. 73 и комментарий Марка Скоузена по этому решению в его книге Mark Skousen, The Economics of a Pure Gold Standard (Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1977), р. 22–24. Двумя прецедентами, которыми лорд Коттенхем руководствовался в своем решении, были постановление сэра Вильяма Гранта по делу «Карр против Карра» (Carr v. Carr, 1811) и приговор, вынесенный пятью годами позднее в деле «Девайнес против Нобла» (Devaynes v. Noble, 1806). См.: J. Milnes Holden, The Law and Practice of Banking, vol. 1: Banker and Customer (London: Pitman Publishing, 1970), рр. 31–32, 52–55.

206

Поразительно, что в своем «Опыте» Кантильон не упоминает об этом хорошо известном в то время факте под предлогом того, что «у него об этом нет точных сведений о… суммах наличности, которые они обычно хранят в своих подвалах» (Cantillion, Essai, p. 407). Следует упомянуть, что «Опыт» был написан главным образом для подкрепления аргументов защиты в судебном деле, возбужденном против Кантильона его вкладчиками.

207

José Luis Albаcar López and Jaime Santos Briz, Código Civil: doctrina y jurisprudencia (Madrid: Editorial Trivium, 1991), vol. 6, p. 1770. Гражданский кодекс Наварры в законе 554 и в конце раздела 12 также содержит ссылку на иррегулярную поклажу: «Если поклажа состоит из заменимых вещей, хранителю явно или по умолчанию предоставляется право использовать эти вещи, и при этом применяются положения, установленные для денежного займа законами 532, 534 и 535». Как мы видим, здесь почти дословно повторяется содержание статьи 1768 Гражданского кодекса Испании.

208

Ненавистная привилегия (privilegium odiosum, юр., ист.) – особое правовое положение, связанное с ущербом для его обладателя. – Прим. науч. ред.

209

При определении общих условий для различных договоров на открытие текущих счетов испанские банки тщательно избегают использовать слово «вклад» [depósito], опасаясь юридических последствий подобного договора (особенно обвинений в незаконном присвоении). Они также избегают слов «заем» [préstamo] и «кредит» [crédito], так как, хотя они получают юридическое прикрытие, называя иррегулярные поклажи «займами», очевидно, что у них возникнут трудности с привлечением депозитов клиентов, если те в целом понимают, что, открывая текущий счет, они на деле одалживают деньги банку, а вовсе не делают вклад. Следовательно, банкиры предпочитают поддерживать нынешние неопределенность и неясность, поскольку существующая нечленораздельность договоров приносит им пользу, пока они обладают привилегией использовать частичный коэффициент резервирования и имеют поддержку центрального банка на случай кризиса ликвидности. Однако юридическая классификация действий, предпринимаемая самими банкирами, иногда их выдает. К примеру, шестое общее условие, установленное Banco Bilbao-Vizcaya для учета тратт, гласит: «Независимо от различных счетов и действий цедента, будь то наличные деньги, ценные бумаги, имущественный залог, гарантии или другие представляющие их документы, и невзирая на способ, которым они распределены по статьям… банк уполномочен замещать их займами, которые он выберет для договора любого наименования, включая любой вид вклада… это условие будет применено даже к тем операциям и займам, которые цедент имеет против банка до текущей транзакции». Кроме того, если Banco Bilbao-Vizcaya в отношении вклада до востребования, представленного так называемой «сберегательной книжкой», классифицировал последнюю как «подтверждающее требование, представляющее право держателя запрашивать и получать полную или частичную выплату остатка в его пользу», то Banco Hispano-Americano пошел еще дальше, установив, что банковская расчетная книжка «представляет собой именной и не подлежащий передаче документ, служащий свидетельством [права] собственности держателя». Как мы видим в последнем случае, банк, не сознавая того, присваивает договору вклада статус собственности. По случайности такая классификация куда более соответствует истинной правовой природе этого института (при наличии постоянной доступности в пользу вкладчика), чем классификация права на депонированную сумму как на средства, предоставленные взаймы. По этому вопросу см.: Garrigues, Contratos bancarios, р. 368–379, nn. 31, 36. Гарригес отмечает, что, как показывает изучение бланков, заполняемых при внесении денег на счет, и общих условий счетов, а также банковских отчетов, балансов и т. п., банкиры не говорят напрямую о договоре денежного вклада, а вместо этого обычно называют вклады до востребования текущими счетами. Кроме того, о нежелании говорить о «денежных вкладах» свидетельствуют даже банковские балансы, где никогда не встречаются подобные названия статей, а денежные иррегулярные поклажи показываются как «текущие счета» в соответствующей колонке обязательств под рубрикой «Кредиторы». Таким образом, с юридической и контрактной точек зрения банкиры, с согласия финансовых властей, преднамеренно умудряются скрывать истинную правовую сущность своих действий, особенно от третьих сторон и клиентов. Последствия создаваемой банками путаницы рассматриваются в статье Йорга Гвидо Хюльсманна: Jörg Guido Hülsmann, “Has Fractional-Reserve Banking Really Passed the Market Test?” The Independent Review 7, no. 3 (Winter, 2003): 399–422.

210

Garrigues, Contratos bancarios, р. 363 (курсив мой. – У. де С.).

211

Странно, что наши лучшие специалисты по торговому праву сломя голову бросаются обосновывать банковское дело на началах частичного резервирования, одновременно сохраняя понятие иррегулярной поклажи посредством трюка с переопределением понятия доступности вместо того, чтобы, слегка притормозив, прежде исследовать факторы, которые не позволяют ставить знак равенства между договором иррегулярной поклажи и договором займа. Создается впечатление, что Гарригес, вообще говоря, понимает, что такое переопределение имплицитно влечет за собой приравнивание вкладов к договорам займа – по крайней мере с точки зрения банкира (получателя). Однако именно поэтому от него не следует ожидать детально разработанных доводов против уравнивания вкладов и займов, так как они бумерангом ударят по доктрине, которую он защищает позднее. Такая позиция совершенно понятна для известного ученого, чьи главные клиенты – крупнейшие банки и банкиры страны и который поэтому дважды подумает, прежде чем подвергать сомнению законность такого влиятельного института, как банковское дело с частичным резервированием, укорененного в практике и одобренного правительством, тем самым ставя под удар свою репутацию и академическое положение. Кроме того, все эти годы Гарригес, развивая свои теории, мог полагаться единственно на поддержку экономической теории, которая, будучи ввергнута в маразм кейнсианской доктриной (см. ниже прим. 20), оправдывала любую систему кредитной экспансии вне зависимости от ее уместности, исходя из ошибочного предположения, будто это полезно для «экономической активности». На протяжении всего периода доктринальной нищеты экономической теории единственно возможной защитой процессов социального взаимодействия от банковской практики могло бы стать строгое соблюдение основных принципов, управляющих иррегулярной поклажей, которые, к несчастью, получили весьма слабую поддержку от теоретиков мейнстрима и были быстро отброшены. Несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, труды Гарригеса и его коллег, занимающихся той же проблематикой, оставляют однозначное впечатление: для оправдания того, что оправдания не имеет, теоретики пойдут на любые юридические натяжки и увертки, чтобы придать легитимность деятельности, проистекающей из дарованной правительством недостойной и незаконной привилегии.