Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе - Любовь Гайдученко

Очнулась она от того, что над ней склонилось чье-то лицо. Это прохожие догадались вызвать «Скорую помощь».

– Сейчас мы вас отвезем в больницу.

– Не надо в больницу!

– Нет, надо.

И ее отвезли в больницу, которая до революции была больницей для бедных, и так, видимо, ею и осталась (лет десять назад ее, наконец, снесли). Туда привозили людей, подобранных на улице: бомжей, проституток, сифилитиков. Зато врачи там были очень опытные.

К ней сразу же подошла пожилая еврейка, хирург, по имени Инна Исааковна Цукерман, и, осмотрев ее, сказала:

– Не хочу вас пугать, но вас нужно немедленно оперировать. Положение очень серьезное.

Аделаида не поверила.

– Я не хочу! Я не верю!

– Сейчас я приведу еще одного доктора, и, может быть, тогда вы поверите, наконец. Только плохо, что мы теряем драгоценное время.

Она привела какого-то старого еврея, тот, осмотрев Аделаиду, подтвердил, что «промедление смерти подобно».

– У вас киста яичника размером с головку младенца, она крепится к яичнику на ножке, которая сейчас перехлестнулась, поэтому вам так больно. Если тянуть резину, произойдет омертвение тканей, и вы погибнете.

Боль стала такой невыносимой, что Аделаиде было уж все равно, она махнула рукой:

– Делайте, что хотите!

Ее не обрабатывая срочно покатили в операционную, Аделаида еще успела отметить, что комнаты, по которым они проезжали, были какими-то грязными. В операционной ей воткнули в руку огромную иголку, из которой в Аделаиду попадало снотворное, находящееся в очень большой бутылке, подвешенной над ее головой. Но боль терзала ее внутренности с такой силой, что не давала Аделаиде заснуть.

Над ней наклонилась анестезиолог:

– Ты, часом, не наркоманка? Смотри, на тебя не подействовало такое количество снотворного…

– Что вы! Я даже почти не пью!

Только когда поставили вторую бутыль, Аделаида провалилась в небытие.

В больницу ее привезли около двенадцати часов дня, но, когда Аделаида очнулась, вокруг был тусклый желтоватый электрический свет, значит, уже наступил вечер.

Но очнулась она не сразу – со снотворным все-таки переборщили. Сначала она услышала, как ее зовут по имени:

– Аделаида, проснись! Аделаида!

Но она почему-то не могла ни ответить, ни пошевелить ни одним своим членом, и ей показалось, что сейчас все подумают, что она уже мертвая, и зароют ее в могилу.

Но потом все-таки к ней стало возвращаться зрение, и она увидела врачей, склонившихся над ней.

Больные в огромной палате (наверное, человек сто!), куда ее поместили, потом рассказали ей, что ее никак не могли вывести из-под наркоза, оттопыривали веко – глаза были закатаны, она не реагировала. Когда ее уже собрались отвозить в реанимацию, она начала приходить в себя, пошевелилась.

Cанитарок не было, больные сами помогали друг другу. Еще Аделаиду мучил запах собственной блевотины – ведь перед любой серьезной операцией сутки не дают есть, а ее привезли с улицы прямо на операционный стол – вот и результат, во время беспамятства ее вырвало, так действует наркоз.

На третий день ее покормили каким-то противно пахнущим «бульоночиком». А на следующий день она очень сильно захотела есть, аппетит проснулся прямо как у слона. И на ее счастье ее разыскали знакомые – Светка Стрижак со своим парнем Володей, которым она и заказала, чтобы они принесли ей жратвы, и они в тот же день устроили ей шикарнейший обед – Аделаида помнила, что, кажется, туда входила жаренная курица (мама Светки, Анна Георгиевна, вообще готовила отменно).

Аделаида, сожрав страшное количество вкусной еды, пардон, обосралась. А врач ей сказал, что она сделала ужасную вещь – всю неделю надо было питаться только «бульончиком», она могла умереть! Но, к счастью, Аделаида отделалась только конфузом из-за «неприличного» поведения своего организма.

Больница находилась рядом с синим куполом церкви, где, вроде бы, венчался Чайковский. И Аделаида обнаружила, что воспринимает весь мир очень ярким, купол просто сиял насыщенной синевой. Вообще все кругом воспринималось так, будто Аделаида только что народилась на свет: краски были многоцветные, яркие, звуки отчетливые, все было какое-то необычное, не как всегда. Впрочем, через неделю-другую все опять вошло в свою прежнюю колею, и мир как-то потускнел… Может быть, такие странные ощущения вообще бывают у тех, кто чуть не откинул копыта?!

Даже еда стала необыкновенно вкусной – до предела обострились вкусовые ощущения. (Впрочем, все девять месяцев, проведенных со своим ребенком в глубине ее организма, Аделаида лопала с большим удовольствием, ее ни разу не тошнило, как всех прочих беременных женщин, поэтому прибавила она в весе просто чудовищно – 25 кг!)

В одну из ночей, проведенных в больнице, Аделаида никак не могла уснуть. А необыкновенная активность и даже какое-то ликование, овладевшие всем ее существом, не давали ей спокойно лежать в кровати, и она пошла бродить по огромному зданию (величиной с целую улицу). Преодолев многочисленные переходы, она попала в обширный коридор, похожий на кладбище или на морг – даже не на кроватях, а на каких-то досках лежало чуть ли не в позах усопших множество старух. Они были, конечно, еще живы, но почему-то было понятно, что жить им осталось совсем недолго, и что они совершенно никому не нужны. Аделаида на всю жизнь запомнила это жуткое зрелище, эта картина часто всплывала в ее сознании. Что стоят все религии мира, вместе взятые, с их фальшивыми утешениями, когда в итоге человека ожидает такой вот конец?.. И разве можно верить в «милосердного боженьку», когда твоя жизнь заканчивается в грязной больнице на голых досках, где на тебя наплевать и Господу Богу, и людям? Даже картина Верещагина «Апофеоз войны» меркла перед этим душераздирающим зрелищем, да что там картина – сама жизнь теряла всякий смысл, если в итоге человека ожидало одинокое собачье издыхание в грязном коридоре отвратительной «больницы для бедных» (конечно, спорный вопрос и то, лучше ли умирать в современной дорогущей больнице для миллионеров, окруженным кучей любящих родственников – как, например, Раиса Максимовна Горбачева? Наверное, она отдала бы все, что имела, лишь бы только остаться в живых и жить в самой беднейшей деревеньке, как Аделаида).

Вот о чем думала она, глядя из окна своей палаты на голубой купол церкви, где, якобы, венчался того же цвета композитор Чайковский. А купол этот, всегда вообще-то тусклый, вовсю сверкал пронзительной, торжествующей голубизной (или синевой, кому как больше нравится), как небосвод после хорошей грозы. Как мы уже писали, все чувства Аделаиды сильно обострились тогда.

И еще, вспоминая те далекие времена и тех забытых всеми старушек, она думала еще об одной такой же. У Манечки была старая тетка Вера, которая дожила до (страшно подумать!) 96-и лет, Дочь у нее, правда, была одна-единственная, но зато внуков – трое. Все они были, что называется, «хорошо пристроены»: дочь знала несколько языков, работала переводчиком в крупном издательстве, ее дети тоже закончили престижные вузы и имели хорошую, высокооплачиваемую работу, часто ездили за границу – короче, жили «полной жизнью» на зависть всем окружающим. Наверное, это была, все-таки, заслуга их матери и бабушки – Манечкиной тетушки Веры, раньше это называлось «вывести в люди».

Но когда эта тетка Вера состарилась и больше всего нуждалась в помощи и заботе близких, ее дочь сначала отселила беспомощную старушку в какую-то коммуналку (с глаз долой), а когда она вскоре попала в больницу, и начались ее последние часы пребывания на этой земле – дочь специально отключила телефон, чтобы ее не позвали к умирающей матери: не хотела себя «расстраивать» этим не очень-то приятным зрелищем!

Потом стало известно, что старушка, умирая, очень просила медицинский персонал позвонить дочери, чтобы та приехала попрощаться (она понимала, что умирает – была в полном сознании) – но так и не дождалась…

Аделаида не была знакома с теткой Верой, или, лучше сказать, была знакома с ней

«заочно» – потому что иногда та от скуки звонила, и, если Манечки не было дома, с ней приходилось общаться Аделаиде. Они говорили часами. С точки зрения Аделаиды, старушка была правильным человеком, чего стоил один только ее принцип: в жизни ничего не нужно, кроме чашки и ложки. Аделаида была с ней глубоко солидарна.

Вот какие воспоминания пришли Аделаиде в голову, пока она пила кофе. Но с этой «больницей для бедных» оказалась связана и жизнь Катюшки, которая уже в утробе матери подверглась угрозе. Аделаида продолжала вспоминать о своем пребывании в этом довольно страшном месте.