Автобиография - Бранислав Нушич

Он был высокий, сухой, узкоплечий и с такими длинными руками, что казалось, будто он ходил на четвереньках и только недавно встал на ноги. Когда он говорил, в горле у него что-то булькало, и было похоже, что он, — да простит меня бог, — ржет; а когда он смеялся, то смех его напоминал ослиный крик. Одним словом, не человек, а слюнявый конь в пенсне.

Когда он рассказывал нам о тех или иных животных и их особенностях — о благородстве коня, трудолюбии муравья, верности пса, остроумии лисицы, философском терпении осла, — то говорил с таким воодушевлением и так расписывал их высокие качества, что человек в самом деле начинал испытывать желание стать животным.

Впрочем, он и не считал нас людьми. Никого из нас он не звал именами, данными при крещении, но каждому придумал имя из области зоологии и так и звал нас этими прозвищами, как будто для него не существовало журнала с фамилиями. Правда, он заглядывал в журнал и водил карандашом по списку, но, остановившись на какой-нибудь фамилии, говорил:

— Иди-ка, кабан, и прохрюкай, что ты знаешь о…!

«Кабан» поднимался из-за парты, «поджав хвост», выходил к доске и начинал «хрюкать» урок.

А другому говорил так:

— Я тебе, орангутанг мой, ставлю единицу; пусть у тебя хвост станет подлиннее, чтобы ты смог прикрыть им свой крамольный зад!

«Орангутанг» хлопал глазами, чесал за ухом и, состроив нам рожу, отправлялся на свое место.

Такой способ обхождения с учениками был хорош тем, что мы почти без труда многому научились. Так, например, мы запомнили, что свинья хрюкает, что у орангутанга — красный зад, что корова телится («Еле-еле отелился тройкой»), хорек смердит, кукушка кладет яйца в чужие гнезда и много других полезных сведений.

Однако этот способ обхождения с учениками оказывал на нас и другое влияние. Каждый из нас начал постепенно и незаметно привыкать к своему прозвищу, и не только к прозвищу, но и ко всем характерным особенностям данного животного. Вначале, разумеется, каждый возмущался, но затем привыкал, примирялся и в конце концов поддавался, а привычка становилась такой сильной, что начинала переходить в плоть и кровь.

Так, например, Люба-Слон, который в начале учебного года был живым, вертлявым мальчиком, начал незаметно, постепенно усваивать слоновьи манеры, перестал думать, начал ходить вразвалку, добродушно подмигивать, и даже кожа у него стала грубеть, а нос опустился до самой губы. Йовица-Орангутанг тоже начал приобретать некоторые странные манеры, которых у него раньше не было. То и дело он чесал под мышками, подмигивал, строил рожи товарищам и даже начал, особенно в драках, пользоваться ногами вместо рук, довольно легко перескакивать через парты и выпрыгивать в окно; а сидя на стуле, он вертелся так, что его, пожалуй, не мешало бы посадить на цепь. Средое-Хорьку не нужно было прилагать особых усилий, чтобы приноровиться к привычкам животного, имя которого он носил, а Йова-Осел, который еще до школы приобрел некоторые ослиные навыки, в школе особенно напрактиковался в терпении. Не только весь учительский коллегиум, но и весь класс бил его, и если вначале он еще кое-как реагировал на это, то потом окончательно примирился с судьбой и поистине стоически переносил все ее превратности.

Влияние данных нам зоологических прозвищ было всеобщим, так что мы все, вольно или невольно, подчинялись ему и приноравливались к привычкам, соответствующим данному прозвищу.

Интересно, что позднее, уже вступив в жизнь, сколько мы ни старались сгладить их и уничтожить, мы все же сохранили кое-что из прежнего и выбрали себе в жизни пути и профессии, соответствующие нашим характерам и позволяющие нам воспользоваться навыками, приобретенными в детстве. Так, например, Сима-Индюк посвятил себя дипломатии и добился на этом поприще значительных успехов; Йова-Осел стал министром просвещения и провел в этой области великое множество полезных реформ; Пера-Сом стал членом Академии наук, где и по сей день молчит как рыба; Спира-Пиявка стал окружным протоиереем и давно награжден красным поясом; Тоша-Хамелеон ударился в политику и занимается ею весьма успешно; Средое-Хорек влез в полицию, и, где бы он ни служил, везде видны следы его работы; Андра-Крокодил, став опекуном, проглотил большой двухэтажный дом и семь гектаров земли. Словом, каждый пошел по тому пути, который был предначертан ему еще в детстве.

Я был самым маленьким в классе, и поэтому учитель зоологии прозвал меня «мышью». Мышь — это маленькое домашнее животное, которое питается крошками с чужого стола и при виде которого женщины обычно визжат и подбирают юбки. В конце концов если бы по воле судьбы женщины при виде меня визжали и подбирали юбки, то это еще можно было бы терпеть, но, кажется, судьба использовала не эту, а другую особенность, присущую мышам. Основываясь на том, что мышь всю жизнь питается крошками с чужого стола, она сделала меня сербским писателем.

Иностранные языки

Как раз в то время, когда я учился, в наших средних школах на правах основного предмета был введен французский язык, а учителей, которые могли бы его преподавать, не хватало. Но это обстоятельство нисколько не беспокоило ни школьную управу, ни нас, учащихся. Школьная управа выделила одного грешника из числа преподавателей и обязала его вместе с нами учить французский язык. Это нам нравилось, поскольку таким образом предмет не представлял для нас никаких трудностей. Наоборот, уроки французского языка превратились в часы веселых развлечений и отдыха от других предметов.

Если учитель успевал выучить урок, то нам было над чем попотеть, а если же он приходил в класс неподготовленным, то все шло гладко, так как он сам заводил разговор о чем угодно, только не о французском языке. Рассказывал нам, например, о царе Понтийском Митридате VI, царствовавшем за целый век до рождения Христа и знавшем двадцать два языка, рассказывал нам и об одном знакомом ему черногорце, который много бродил по свету и разговаривал на пяти иностранных языках, но всегда с одним и тем же черногорским акцентом. А когда учитель знал урок, то лекция открывалась специальной беседой, которую он всякий раз начинал так:

— Дети, французскому языку вы должны уделять особое внимание. Он необходим тому из вас, кто, скажем, станет министром иностранных дел, а также тем, кто имеет надежду стать швейцаром в отеле; знайте, что без французского языка вам это не удастся.

Затем, после столь мудрого вступления, учитель ставил перед собой известную книгу Оллендорфа «Методика обучения французскому языку», которая была в то время единственным учебником, по которому и мы и учитель изучали французский язык, и между нами начинался такой диалог, слово в слово по методу Оллендорфа:

Вопрос. Имеет ли брат вашей жены птицу, которая хорошо поет?

Ответ. Да, брат моей жены имеет птицу, которая хорошо поет.

Вопрос. Является ли ваша двоюродная сестра родственницей двоюродной сестры моего племянника?

Ответ. Да, моя двоюродная сестра является родственницей двоюродной сестры вашего племянника.

Вопрос. Видели ли вы нож моего дяди?

Ответ. Да, я видел нож вашего дяди на скамейке в саду моей тетки, которая вчера съела одно яблоко.

Вопрос. Говорит ли ваш старший брат по-французски?

Ответ. Мой старший брат не говорит по-французски, но у него есть перочинный нож.

Вопрос. Любит ли ваша сестра сыр?

Ответ. Да, моя сестра любит сыр.

Из приведенных примеров можно видеть, что метод Оллендорфа весьма хорош для обучения французскому языку. Я даже помню одного нашего молодого дипломата, который выучил французский язык по Оллендорфу и на одном официальном приеме вел такой разговор:

— Разве ваша страна не хочет быть в добрососедских отношениях с нашей страной? Почему же ваша страна не заявит нашей стране, что она, ваша страна, желает жить в добрососедских отношениях с нашей страной?

Разумеется, молодой дипломат использовал свой знания французского языка по Оллендорфу и на дипломатических ужинах. Так, однажды он спросил у папского нунция, сидевшего справа от него:

— Любит ли ваша сестра сыр?

А когда маркиза Иннес де Херера, жена испанского посланника, спросила:

— Говорите ли вы по-английски?

Дипломат ответил по Оллендорфу:

— Нет, я не говорю по-английски, но я умею играть на флейте!

Немецкий язык давался нам гораздо труднее, и справились мы с ним только потому, что учитель умел очень доходчиво объяснять нам.

Только ради примера расскажу о том, как доходчиво и понятно он объяснил нам значение вспомогательного глагола.

— Вспомогательный глагол, дети, это такой глагол, который помогает главному. Например, я окапываю виноградник, и, значит, я есть глагол «graben». Следовательно: «ich grabe». Но если graben будет окапывать виноградник один, то ему до вечера не успеть. День короткий, и он не успеет. Что делать, как быть? И вот graben зовет своего соседа haben'a и говорит ему: «Будь настолько любезен, сооед haben, помоги мне окопать виноград!» Haben, как добрый сосед, соглашается, и они начинают работать вдвоем, и тогда получается: «ich habe gegraben»; «haben», конечно, в этом случае — вспомогательный глагол, то есть глагол, который пришел на помощь graben'y. Так, но ведь коротким был не только тот день, когда graben окапывал виноград: в году есть и другие короткие дни. И вот однажды понадобилось graben'y окопать кукурузу. Работал, работал, а видит — дотемна ему все равно не успеть. Короткий день, ничего не сделаешь! «Что делать? — думает он. — Нельзя же опять haben'a звать, ведь он уже и так однажды оказал мне любезность и помог окопать виноград». И тогда graben решает позвать другого соседа — werden'a. A werden, добрейшей души человек, сразу отозвался на просьбу и пришел к своему соседу на помощь. Начали они работать вместе, и тогда получается: «ich werde graben». «Werden», конечно, в этом случае тоже вспомогательный глагол. Ну как, хорошо ли вы меня поняли, дети?