Версия - Юрий Евстафьев

И – хлоп себя по лбу!

Господи боже! Никакой войны! Пальцем никого не трогать! Не искать, не сажать, не бомбить, не стрелять! Это же подарок! Ну, мудрец! Ну, молодец! Вот что поднесу я Вождю! Докладные, рапорта, портретики! Наедине, на ухо, со скорбной мордой, с обещанием, с клятвой, что найдём, четвертуем, разотрём!

Полковникам – указ: никаких действий! Войска – в казармы! Всех уполномоченных – в отпуск! Народ пусть сам разбирается, надо ли быть «за» или «против».

Этого Вождь не выдержит! Страх и обос……. самолюбие раздавят Пузыря, скоро он переселится в свою пирамиду! И не надо будет ни травить его, ни душить! Кто ж ты такой, умник? Отдам все цацки, если увижу!

Так сценарий Дока нашёл своего главного персонажа. Финал попал в надёжные руки.

Последнюю сцену надо было продумать и подготовить. Она должна была стать убийственной, и по мере развития действа убивать по очереди все фантомы шизофренического мира Генералиссимуса Кобы. А также всю его нервическую систему, доведя её до полного бенца. Возможно, инсульта. На худой конец, инфаркта, но это не так интересно. При инфаркте он может остаться живым и относительно соображающим или просто гигнуться – поговори тогда с ним. Инсульт же мог оставить его полуживым и полуумным, что дало бы возможность доводить его до полного понимания напрасности всей его жизни. Для такого надутого тщеславием Пузыря это было бы подобно четвертованию! Чем и требовалось закончить Гимн Советского Союза.

В последнее время Вождь прибаливал, поэтому Берия ограничил доступ к нему для всех, кроме себя. Даже тогда, когда вождь требовал позвать к нему кого-нибудь из правящей публики, требование проходило через Берию, и не каждый раз он давал ему ход. Только врач и медсестра могли входить без разрешения, но в сопровождении одетого в белый халат майора из охраны. Рядовых здесь не было.

Визит откладывать было нельзя. Информация о полном и безоговорочном летела по стране, протекла сквозь ограждения ГуЛага, как степной пожар, подходила к границам. Боже! Границы! Запереть! Связь отключить! Никого не выпускать! Объяснить какой-нибудь эпидемией, пандемией, чёртом лысым. Но рты-то не заткнёшь! Твою…

Берия прошёл к себе. Переоделся в маршальский мундир. Не подходил он ему. Вернее, Берия к мундиру, в чём он убедился, когда остановился перед зеркалом. Манекены в магазинах были более живыми, чем то, что он увидел. А! Чучело в орденах! В сердцах махнул рукой и подошёл к телефону Вождя. Вообще-то он любил заходить к Сталину без приглашения и без стука, тихо. Стоял в дверях, или приближался, если тот был к нему спиной, тоже тихо. Сталин вздрагивал, оборачивался, зло тыкал в его сторону трубкой, шевелил усами, резко и недовольно выговаривал: «Что ты, как кот, подкрадываешься? Что ты на мои нэрвы дэйствуешь?». Дальше разговор шёл на грузинском, возможно, с матом. Берия с хитреньким приседанием в голосе оправдывался: «Прости, батоно, я не думал, что ты сейчас думал, я бы не зашёл. Я думал, что ты не думал! Я думал, что ты спал. Когда спишь, я тихо ухожу!».

Новая ситуация требовала другого начала. Берия надеялся, что официальный визит, при параде и с телефонным предупреждением, как-то отведёт от него вину за диверсию. А вина, безусловно, была на его совести. Вернее, на его ведомстве, чья плохая работа привела к катастрофе. Но эти страхи его уже почти не заботили. Сейчас он сам станет диверсантом и устроит последнюю катастрофу. Не ради мести за миллионы отправленных на смерть этим человеком. Нет, конечно! Ведь они отправляли их вдвоём. Цель была скромнее – просто ликвидация старого человека с применением некоторого садизма для досрочного принятия наследства в виде трона и государства, пока другие не подсуетились. Потом таких называли – «чёрные риэлторы»: бабусю на помойку, квартирку на продажу! Тем более что кем-то уже сделана вся подготовительная работа. Осталось только описать эту работу вождю достаточно эмоционально – и всё! Бабуся на помойке! Такое чисто грузинское убийство, революция роз.

Визит скорпиона

Берия поднял трубку. Щелчок. Значит, и Сталин поднял, но, как всегда, молчит. Если не поторопишься, положит трубку, и тогда придётся перезванивать, нарываться на недовольство. Издержки большой власти и зарплаты.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

– Здравствуй, Лаврентий! Что это ты, как чужой? Или за кого-то хочешь просить? Что на что будешь менять? Жизнь на смерть, или смерть на жизнь? Впрочем, у тебя всегда на уме одно и то же. Так что?

– Прошу принять с докладом, Коба. Очень важно.

– Заходы. Поговорим.

В огромном кабинете воздух был свеж, тонкий аромат хорошего табака приятно успокаивал.

– Говоришь, важный доклад? Тогда сядем. После твоих докладов упасть можно. Подстрахуемся.

– Да, да. Ты садись, батоно, садись. Я постою. Вот доложу, тогда и сяду. Куда скажешь.

– Что-то я тебя не понимаю, Лаврентий. О чём ты?

– Сейчас, сейчас… Соберусь… Скажи, Коба, твой боевой наган у тебя? Ты ещё не забыл, как из него стрелять? Достань его и положи рядом. Он тебе сейчас понадобится.

– Вах! Говори! Что? Бомбу украли?!

– Хуже, Коба, хуже… Прочти сам, вот докладные… Я не могу.

Берия открыл папку, взял листки и положил на столе перед Сталиным. Отошёл задом на два шага и даже щёлкнул каблуками, чего сроду ни перед кем не делал. Что значит страх смерти. И о воинском уставе вспомнишь. Перед ГЕНЕРАЛИССИМУСОМ!

Сталин взял очки и подошёл к окну. Листки докладных были уложены по датам поступления. Разной степени грамотности, протокола и точности, они лаконично и правдиво описывали трагический финал его безумной карьеры.

– Что ты с ними сделал, Лаврентий?!

– С кем, товарищ Сталин?

– С этими… с говнюками?

– Когда всё происходило, там уже никого не было…товарищ Сталин. В Управлениях узнали на третий день. Два дня не было связи. Райкомы тоже…разбежались. Никого нет. И жителей нет. Исчезли.

Берия растерянно развёл руки и схватился за голову.

– Ни одного сигнала не было! Ни одного! Казни меня, Коба. Я виноват…

– Успеешь. Теперь иди и найди. Всех! Область оцепить! Никакой утечки!

– Два дня. Свидетели далеко ушли.

– Выловить! До одного! Лаврентий!

– Да, товарищ Сталин!

– У тебя есть готовая бомба?

– Скоро будет.

– Поторопись. Там надо сделать пустыню. Как на Новой земле. Но сначала согнать туда всех свидетелей. Да. Ты виноват, Лаврентий! Мудак! Иди бегом! Нет, стой! Вечер не отменяется. Всем быть. И ни слова!

– Есть, товарищ Сталин!

– Иди.

Поминки по братану

Уже две недели Сталин не устраивал вечерних «заседаний» Президиума. Долгожданный сигнал о «большом сборе» не снял с души членов нарастающего приступа астмы, но языки развязал, и они бойко и бодренько стали названивать друг другу, по привычке наводя в речах конспирацию для прослушки, глупенько заменяя одни понятные слова другими. От простецкого «Батя баранов на лужок выгоняет» пошла нынче крутая «…поляну накрывает».

«Заседания» назначались не для решения государственных задач. Это был банальный «прикорм» вице-визирей, если главным визирем считать Берию. Заодно просвечивал их мутными глазками, не хуже рентгена, прослушивал без стетоскопа, взвешивал на весах пригодность их для своих тёмных дел. Определив «профнепригодность», менял. Шило на мыло. Увы! Кадровый вопрос всегда был больным местом системы. По дороге от сохи в Кремль партейцы теряли боевые качества и становились такими же баранами, как и предыдущие. Безрогими.

Злобно удивлялся, но не понимал, что эти кадры – дело его рук. Не понимал, что страна, покатившись под гору в 17-м, полетела по бездорожью в 29-м, теперь, после «победы», неудержимо рушится с обрыва в пропасть.

Сегодня, в докладных генералов, он увидел внезапно эту пропасть, но дна её увидеть не смог. Может, виноваты в том были старые глаза, а может…

Сталин пришёл почти вовремя – Президиум ещё не успел перегреться. Он занял место в голове длинного деревянного стола. На столешнице было всё для творческого созидания – от холодных запотевших бутылок до солёных огурцов.

Президиум стоял, ожидая команды «Сесть», и с опаской поглядывал на папку в руке у вождя – он никогда не приходил на вечерние заседания с документами. Всё это внушало ненужную тревогу – «Удастся ли спокойно напиться?».

Неожиданно Сталин поднялся и пересел на стул справа. (Справа и слева было по три свободных места, чтобы пустота выделяла вождя как вождя.). Махнул рукой – «Сесть!». Поманил пальцем: – Клим! Падайды на моё мэсто. (Указал в начало стола.) – Стой и читай громко! Всем слюшат! И подал Климу папочку с докладной из Южного военного округа.

Естественно, чтение и слушание проходило в могильной тональности. Увидев совсем уж расстрельную строчку, Клим спотыкался и останавливался, но Сталин подхлёстывал: – Читай, читай! Все буквы читай!

Когда Клим закончил читать, могильная тональность перешла в могильную тишину.