Новые идеи в философии. Сборник номер 3 - Коллектив авторов

Во-вторых, нужно раз и навсегда помнить, что акт «мнения» общего (а равно и само это общее) принципиально отличен от акта созерцания, на котором он тем не менее психически держится. Созерцание есть акт индивидуальная «мнения», «мнящего» индивидуальные предметы. И потому «созерцать – значит, именно не мыслить»231. По отношению к мышление, т. е. «мнению» общего, созерцание может играть лишь роль чувственно осуществляющего смысл акта, иллюстрации, наглядного подтверждения, экземплификации. Мыслительный акт обладает по отношению к созерцанию полнейшей первичностью и самостоятельностью, выявляя «общие предметы», только феноменологически (а не существенно, т. е. не логически) опирающиеся на чувственно-созерцательный акт232. В-третьих, нужно раз и навсегда провести различие между отвлеченными или несамостоятельными признаками (чертами, содержащими, моментами) какого-нибудь предмета и родом (общим понятием, общей идеей, идеальным единством), как таковым, являющимся во всем своем целом отдельным «общим предметом». Соответственно необходимо различать между актами узрения отвлеченных черт предмета и актом узрения рода, как единой идеи. Этим вводится самое важное различие, господствующее в сфере понятий абстракции и абстрактного и вместе с тем выясняется подлинный и непосредственный их смысл. Собственно говоря, «мнение» несамостоятельных признаков есть только «выделение» или подчеркивание индивидуальных свойств предмета: оно не осуществляет настоящих общих понятий, не постигает рода в его целом. Настоящим актом абстракции является только акт, который «мнит» непосредственно само общее, как таковое. Только такая абстракция своим предметом имеет то логическое, о котором трактует чистая логика. И вместе с тем только она соответствует традиционному (хотя и столь оспаривавшемуся) взгляду на общее233.

4. Однако, и будучи взята, как «мнящая интенция», направленная на общее, абстракция не свободна при ближайшем ее рассмотрении от двусмысленности. Ибо не одно и то же, будет ли под нею разуметься тот акт, который только связывает непосредственно общее имя с родовым единством и в котором общее является только предметом сигнификативной, т. е. обозначительной интенции, т. е., так сказать, «замышляется», или же тот акт, в котором общее не только сигнификативно «задумано», но и осуществлено, т. е. «дано», «присутствует» с очевидностью. Лишь этот последний акт абстракции, представляющей собою идеирующую или генерализирующую абстракцию, является характерной чертой логического мышления. Общее в нем «мнится» уже не только чисто-мысленно, но мысленно-созерцательно, т. е. познавательно (в полном смысле этого слова)234. Разумеется, этим нисколько не нарушается вышеупомянутое противопоставление мышления и созерцания, ибо при идеирующей абстракции дело идет не о чувственном созерцании, способном служить ей лишь внешней базой ее осуществления, лишь внешней и случайной иллюстрацией ее предмета, а о сверхчувственном (общем, категориальном или идеальном) созерцании, о созерцании, так сказать, второго порядка, которое является непосредственным осуществлением «задуманного», адекватным его поставлением235. «В акте абстракции, который для своего свершения не требует непременно обозначения, данным для нас является само общее: мы мыслим его себе не чисто обозначительным путем, как в случае простого уразумения смысла общих имен, а схватываем его, созерцательно овладеваем им. И говорить здесь о созерцании или, точнее, о восприятии общего, поэтому, вполне позволительно»236. Идеация есть, значит, акт созерцательной мысли, акт подлинного сущностного постижения. И только в ней открывается познанию чисто-логическое, как таковое, в своих элементах-истинах и ими управляющих законах237.

Второй важной проблемой, требующей от Гуссерля своего разрешения в самом начале феноменологического исследования познания, является проблема сознания. Ибо всякое познавательное переживание есть в то же время и сознательное переживание, и раз сознание по существу своему определяется логическим, т. е. чисто-идеальными единствами и их законами, раз существеннейшей его функцией является идеация, то очевидно, что эти особенности его должны находиться в совершенно определенном отношении к природе психического переживания вообще, а сознание – получить соответствующую им формулировку.

1. Для этого Гуссерль рассматривает четыре следующих определения сознания и путем их критического разбора устанавливает свое собственное его понятие:

а) Под сознанием разумеют часто феноменологическое единство личных переживаний. Поскольку при этом под переживанием будет разуметься только чисто-психическое содержание и всякое интенциональное содержание будет отъэлиминировано, такой взгляде на сознание правилен. В состав сознания входят лишь сами переживания, как таковые, а не то, что они «мнят»; например, только восприятие дерева, а не то, что воспринимается в этом восприятии, а также и не смысл выражающего это восприятие утверждения: вот дерево238.

б) Под сознанием понимают часто также внутреннее сознание в смысле внутреннего восприятия. Этот взгляд приводит к превращению сознания в определенного рода (именно адекватное) знание, а сознательных переживаний – в интенциональные содержания, т. е. к смешению двух совершенно различных сфер. Вместе с тем он впадает в regressus in infinitum, так как внутреннее восприятие, ведь, в свою очередь, есть переживание, т. е. переживание переживания, и т. д. без конца. Если же не отожествлять внутреннего сознания с знанием и под внутренним сознанием разуметь просто наличность тех или иных переживаний, то такое его понимание путем постепенного развития своего содержания должно непременно привести к первому определению239.

в) Некоторые мыслители, например, Наторп, толкуют сознание как «чистое Я» или чистую апперцепцию240. Но при феноменологическом анализе психических переживаний ничего подобного не встречается. Я сводится к «комплексу реальных переживаний»241; оно «не представляет собою ничего такого, что парило бы над множественностью переживаний»242; оно есть «реальное целое, реально слагающееся из своих многочисленных частей, и каждая часть обозначается, как нечто «пережитое». В этом смысле переживание и является тем, что переживается Я или сознанием»243. «Нет надобности ни в каком особом, все содержания поддерживающем, все их еще раз объединяющем личном принципе»244. Разумеется, непосредственными переживаниями содержание сознания не исчерпывается точно так же, как и внешний предмет не исчерпывается его в данный момент воспринимаемыми свойствами. Но этим нисколько не нарушается его эмпирически-феноменологическая природа, ибо эмпирически-феноменологический смысл его единства открывается уже в любом психическом состоянии245.

г) Некоторые психологи, и среди них в первую голову Брентано, определяют сферу сознания, как сферу интенциональных переживаний, как сферу психических актов. «Каждое психическое явление характеризуется тем, что средневековые схоластики называли интенциональной (а также умственной, ментальной) наличностью предмета и что мы, хоть и не без некоторой двусмысленности, будем называть отнесенностью к какому-либо содержанию, направленностью на какой-либо объект… или имманентной предметностью»246. – Этим собственно только и достигается, по мнению Гуссерля, действительная сущность сознания. Интенциональные переживания составляют его ядро и его внутреннюю характеристику. Сознание есть реальная совокупность актов, и все иные состояния психики получают свое значение в сознании только в связи с этой интенциональной актуальностью247. «Существо, которое было бы лишено подобных переживаний, которое содержало бы в себе лишь содержания вроде переживания ощущения и было бы неспособно их предметно истолковывать или как-либо еще иначе при их помощи сделать предметы представимыми, – стало быть, было бы совершенно неспособно ..направляться на предметы чрез посредство других актов, судить о них или делать предположения, радоваться по поводу них или печалиться, надеяться и бояться, жаждать и переживать отвращение, – такое существо никто не захотел бы называть психическим существом»248.

2. Это понятие о сознании легко может быть сделано бессмысленным. Достаточно только истолковать «интенциональную наличность» предмета в переживании или акте, как реальное отношение между двумя одинаковым образом в сознании находящимися вещами: объектом и актом. В действительности же, ничего подобного нет: «никаких двух вещей в наличности психически при этом не имеется: нет и тени того, чтобы рядом с переживающимся предметом еще переживался интенциональный акт, на него направляющийся; нет при этом и никаких двух вещей в смысле части и охватывающего ее целого; налична только одна вещь – интенциональное переживание, существенной дескриптивной чертой которого является соответствующая интенция»249. В интенциональном переживании «мнится» некоторый предмет. Это значит, во-первых, что можно переживать это переживание, и это – реальный момент в нем.