Каскадер из Сингапура - Росс Томас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему?
– Оппозиция необходима, знаете ли. Иначе политикам будет некого поносить. Представьте себе, что демократы завоевали все места в конгрессе.
– Они сцепятся друг с другом.
– Вот именно. Поэтому То и полезен для правительства. На него всегда можно вылить ушат помоев.
– Но реальной власти у него нет?
Есть, мистер Которн, власть у него есть. Имея в своем Распоряжении большие деньги, он в любой момент может организовать расовый бунт. Это тот камень, который тесть Анджело Сачетти держит за пазухой, и уверяю вас, камень этот очень увесистый. Мы просто не можем позволить себе еще одного расового бунта.
– Один, припоминаю, у вас уже произошел.
– Да. В 1964 году, – Лим покачал головой и вновь обратил взор к бухте.
– Мы в Сингапуре гордимся нашими гармоничными межнациональными отношениями. Нам нравится думать, что мы прежде всего сингапурцы, а потом уже китайцы, которых подавляющее большинство, малайцы, индусы, пакистанцы и европейцы, и можем жить в мире и согласии. Так мы думали и в 1964 году, когда произошли жестокие столкновения на межнациональной почве. Первый раз в июле, второй – в сентябре. Тридцать пять человек погибло, многие сотни получили ранения, материальный ущерб исчислялся десятками миллионов долларов. Первый бунт начался из-за пустяка: во время малайской религиозной церемонии кто-то из зрителей-малайцев затеял драку с полицейским-китайцем. В сентябре началу столкновений положило убийстве рикши-китайца. Но, полагаю, мне нет нужды объяснять вам, с чего начинаются расовые бунты, мистер Которн. В вашей стране они не редкость.
– Полностью с вами согласен.
Лим повернулся ко мне.
– Тогда вы, несомненно, понимаете, что угроза расового бунта – очень мощное оружие.
– Разновидность шантажа, не так ли?
– Я думаю, вы недалеки от истины. Но цена, которую мы платим, неизмеримо меньше урона, вызванного столкновениями на расовой почве.
– А не могли бы вы забрать его паспорт через посольство США?
– Сачетти?
– Да.
Лим опять покачал головой и закрыл папку.
– Для таких людей, как Анджело Сачетти, паспорт или гражданство ничего не значат. Если ваше государство отберет его, Сачетти на следующий день получит новый у другого государства, которое торгует своим гражданством. Таких я могу назвать вам четыре или пять. Видите ли, мистер Которн, гражданство важно для тех, у кого нет денег. Если же человек обладает практически неограниченными средствами, если он привык жить вне, вернее, над законом, одна страна ничем не отличается для него от другой. Хотя доказательств у меня нет, я сомневаюсь в том, что мистер Сачетти намерен в обозримом будущем возвращаться в Соединенные Штаты. Но я что-то слишком много говорю. Теперь вы скажите мне, почему вас заинтересовал Сачетти?
– Я думал, что убил его. Меня это тревожило. Тревожит и по сей день.
Лим пристально посмотрел на меня и улыбнулся. Сухо, а не так, как обычно, во весь рот.
– Жаль, что вы его не убили. Вы избавили бы многих от лишних забот.
– Многих, но не себя.
– Когда вы узнали, что он живехонек?
– Несколько дней назад.
– Правда? – удивился Лим. – Странно, что ваш Государственный департамент не известил вас об этом.
– Не вижу ничего странного, от нашего Государственного департамента ничего другого ждать не приходится.
На этот раз Лим просиял.
– Признаюсь вам, что я придерживаюсь того же мнения. Судя по всему, вы намерены найти Сачетти и лично убедиться, что он жив и здоров.
– Только в том, что он жив, – ответил я. – Вы представляете, где можно его найти?
Лим сунул руку в ящик стола и достал большой бинокль.
– Я даже могу показать вам, где он живет.
Он поднялся, подошел к окну, поднес бинокль к глазам, оглядел бухту. Я присоединился к нему, и он указал на одну из яхт.
– Вон та большая, белая, с радаром.
Лим передал мне бинокль. Я увидел белую яхту футов в сто пятьдесят длиной, стоимостью под миллион долларов. Впрочем, я давно не приценивался к таким яхтам. Она мерно покачивалась на якоре, по главной палубе ходили какие-то люди, но бинокль не позволял разглядеть, пассажиры ли это или команда. Я отдал бинокль Лиму.
– Отличная яхта.
– Я не сомневался, что она вам понравится. Раньше яхта принадлежала султану Брунея. Сачетти купил ее за бесценок.
– И сколько стоит бесценок на Северном Борнео?
– Примерно два миллиона сингапурских долларов. Я слышал, что ее первоначальная стоимость составляла четыре миллиона.
– У султана возникли денежные затруднения?
– Да, нефтяные запасы иссякают, а ему потребовались наличные.
– Мистер Лим, – я протянул руку, – вы мне очень помогли. Премного вам благодарен.
– Пустяки, мистер Которн, – он пожал мою руку. – И еще. Как глава сингапурской Секретной службы… – он хохотнул. – Я хотел бы знать, каковы ваши планы в отношении мистера Сачетти. Вы понимаете, я не могу не спросить об этом.
Я оглянулся на яхту.
– Полагаю, я его навещу.
– Не хотите ли, чтобы один из моих сотрудников сопровождал вас? Пожалуйста, не думайте, что у меня большой штат. Их всего трое, и, если они не занимаются контршпионажем, простите меня за этот расхожий термин, а такое случается более чем часто, то работают в моей конторе. Один из них управляющий, двое других – бухгалтеры.
– Думаю, что я обойдусь. Но за предложение – спасибо.
– Дело в том, что Сачетти давно отказался от политики «открытых дверей». Он больше не устраивает приемов, а незваным гостям тут же указывают на дверь. С другой стороны, более-менее официальный визит… – Лим не закончил фразы.
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я уверен, что Сачетти захочет повидаться с давним другом, особенно с давним другом, который помог ему умереть на некоторое время.
Я ловил такси на площади Раффлза, неподалеку от Чейндж-Элли, когда к тротуару свернул «шевроле»-седан. Я решил, что это такси, тем более, что водитель затормозил до трех-четырех миль в час, а пассажир на заднем сидении опустил стекло. Поднятые стекла указывали на то, что машина снабжена системой кондиционирования, и я уже приготовился высказать пассажиру благодарность за то, что он решил разделить со мной прохладу салона, когда увидел направленный на меня револьвер. За моей спиной раздался голос: «Поберегись, приятель!» – но я и так все понял. И уже складывался вдвое, чтобы прыгнуть в сторону. При падении я сильно ударился правым плечом, но мне и раньше приходилось ударяться об асфальт, когда главный герой не желал рисковать своим драгоценным здоровьем, и на съемочную площадку вызывали каскадера. Прогремел выстрел, мне показалось, что пуля впилась в асфальт рядом со мной, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Второго выстрела не последовало. Я еще катился по мостовой, когда стекло поднялось и «шевроле», набирая скорость, влился в транспортный поток. Я встал, отряхнулся под любопытными взглядами пешеходов. Никто не произнес ни слова, не позвал полицию, не поинтересовался, не порвал ли я брюки. Но, возможно, они приняли выстрел за взрыв шутихи. Шутихи рвались в Сингапуре днем и ночью. Сингапурцы любили устраивать фейерверки.
– Чисто сработано, – прокомментировал тот же самый голос, что предложил мне поберечься.
Обернувшись, я увидел крепенького, дочерна загоревшего мужчину неопределенного возраста, от тридцати пяти до пятидесяти с гаком, в выцветшей рубашке цвета хаки, брюках, перетянутых широким кожаным поясом с медной бляхой, и теннисных туфлях, когда-то бывших белыми, но заметно посеревших от времени и грязи.
– Да, повезло. Отклонись пуля на пару ярдов, и никакая реакция мне бы не помогла.
Он стоял, засунув руки в карманы, щуря зеленые глаза от яркого солнца.
– Я как раз шел на ту сторону площади выпить пива. У меня такое впечатление, что и вам не вредно промочить горло.
– Скорее всего, вы правы.
Мы устроились за столиком в баре, плохо освещенном, почти пустом, но с кондиционером. Официант принес нам две бутылки пива и вновь уткнулся в газету. Мужчина в хаки, не обращая внимания на стакан, поднял бутылку ко рту и начал пить прямо из горлышка. Утолив первую жажду, он поставил бутылку на стол, достал из кармана плоскую оловянную коробочку с табаком, папиросную бумагу и свернул себе сигарету. По его автоматическим движениям чувствовалось, что это дело для него привычное. Закурив, он пристально посмотрел на меня, и я заметил, что морщинки в уголках глаз не исчезают, даже когда он не щурится. Тут я решил, что ему скорее пятьдесят с гаком, чем тридцать пять.
– Я – полковник Нэш, – представился он.
– Полковник чего? – переспросил я и назвался сам.
– Филиппинской партизанской армии.
– Но она распалась несколько лет назад.
Он пожал плечами.