Один в поле воин - Виктор Иванович Тюрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы подошли к группе в тот момент, когда заканчивалось обсуждение картины одного из молодых художников под названием «Комсомольское собрание в деревне». Веня, с виноватым выражением лица, подошел к членам комиссии и что-то негромко сказал. Головы всей толпы мгновенно повернулись к нам, после чего завязался оживленный спор, при этом Вене было приказано каким-то руководящим товарищем не переводить их слова американцам. Это было правильно, так как пара товарищей высказалась довольно резко насчет американских империалистов, которые совсем обнаглели и что пора им дать по рукам.
– Товарищи, есть у кого-нибудь особое мнение? – спросил солидный товарищ, после того как споры поутихли.
– Мы что, должны угодничать перед американскими капиталистами?! Хотят купить! Им что здесь, Америка?! Это там за деньги все можно, а у нас – шалишь! – снова высказался один из непримиримых товарищей.
За ним высказался ряд более прогрессивных, чем он, коллег:
– Если подумать, что тут такого? Это говорит о высокой оценке творчества товарища Полевого иностранцами! Вот только насколько это правомерно? Да и кто будет оценивать стоимость картины? Мы или американцы?
Выслушав мнения, глава комиссии, подвел итоги споров:
– Сейчас, как вы знаете, товарищи, нашей с вами стране трудно, так как она не оправилась еще от последствий тяжелой войны, и поэтому нам нужна валюта. Для блага людей, для восстановления промышленности, для сельского хозяйства. Мы должны использовать любую возможность! Вот только мы с вами не можем решать эти вопросы, зато имеем право передать наше коллективное мнение компетентным в этих вопросах товарищам, которые поставлены решать подобные вопросы. Как вы, товарищи?
– Так и сделаем, Степан Иванович! Поддерживаем!
– На этом все, товарищи. Продолжаем работать. Чья это картина?
– Курилин Артем Тимофеевич. 28 лет. Член ВЛКСМ с шестнадцати лет. Участник Великой Отечественной войны. Награжден двумя медалями «За боевые заслуги». В 1948 году Курилин окончил школу художественного мастерства. Последние два года работает в художественной артели «Красное знамя». Активист. Редактор стенгазеты и боевого политического листка, принимает участие во всех мероприятиях политического характера. Самостоятельно изучает труды классиков марксизма-ленинизма… – затараторил секретарь ответственного товарища.
В ответ на услышанную характеристику у меня чисто автоматически всплыли в памяти слова другой характеристики из сериала «Семнадцать мгновений весны»: «характер нордический, стойкий, беспощаден к врагам рейха». Сравнение получилось смешным. Не сдержавшись, тихонько фыркнул и сразу наткнулся на любопытные взгляды Марии и Генри. В ответ пожал плечами, дескать, ничего особенного, смешинка в рот попала.
Леди Вильсон, получив расплывчатый ответ, какое-то время задумчиво посмотрела на группу товарищей, которые продолжили оживленно обсуждать идеологическую направленность очередной картины, потом спросила переводчика:
– Я не могла бы поговорить с художником… М-м-м… Полевой.
Веня в который раз тяжело вздохнул, но стоило ему увидеть, что обсуждение картины прервалось, и группа начала двигаться дальше, к следующей картине, быстро подошел и что-то негромко сказал Полевому. Тот в свою очередь переговорил с председателем комиссии, в ответ последовал барственный кивок. Художник подошел к нам. Мужчина имел хотя и не броскую, но приятную внешность: среднего роста, плотный крепыш, темно-русый, сероглазый, с открытым доверчивым лицом и доброжелательной улыбкой.
– Здравствуйте, граждане… американцы, – голос у него был несколько напряженный. – Вы что-то хотели?
После синхронного перевода мы, в свою очередь, дружно поздоровались с ним, затем Мария сказала:
– Веня, переводите. Господин Полевой, мне хотелось бы приехать к вам и посмотреть остальные ваши работы. Это возможно?
Художник после ее слов растерялся.
– М-м-м… Извините, не могу вам так прямо ответить. У нас, м-м-м… как это сказать… так не принято. Мне надо получить разрешение на ваш приезд.
Услышав перевод, Мария закатила глаза, затем раздраженно покачала головой, после чего сказала:
– Ох уж эти советские бюрократы.
Покопавшись в сумочке, она достала визитную карточку, вручила ее художнику, затем деловым тоном сообщила ему:
– Мы остановились в отеле «Метрополь». Когда вопрос будет решен, свяжитесь с нашим переводчиком и назначьте встречу. До свидания.
Инокин снова подавил тяжелый вздох и снова отправился вместе с Полевым к главе комиссии, чтобы согласовать свои дальнейшие действия. Спустя пять минут переводчик вернулся и сказал, что все улажено. Недовольная миссис Вильсон решила, что с нее на сегодня хватит, и мы отправились обратно в отель. В такси супруги, посоветовавшись, все же решили сходить на торжественный прием в посольство.
– Майкл, ты как? – поинтересовалась у меня жена сенатора. – Пойдешь с нами?
Ехать на торжество не сильно хотелось, но при этом я подумал, что сидеть второй вечер в своем номере мне хочется еще меньше, поэтому сказал:
– Еду с вами, тетя Мария.
– Вот и молодец.
Торжественный прием, в полном понимании этих слов, закончился сразу после двух приветственных речей, посла и главы делегации, которые заняли около пятнадцати минут, после чего сотрудники посольства и гости потянулись к столам. Зазвенели бокалы, раздались громкие голоса, где-то смеялись. Меня сразу обступила маленькая компания из трех молодых людей, и как выяснилось в процессе беседы, по профессии журналистов. У всех троих плескалось виски в стаканах. Познакомились. Фотограф Бенджамин Хаксли, журналисты Абрахам Скотт и Грегори Тейлор. В беседе выяснилось, что Бенджамин и Грегори, как и мы, жили в «Метрополе», только этажом выше.
– Майки, как тебе Россия? – спросил меня Скотт.
– Брр-р – холодно! – и я скорчил смешную рожицу. – А когда можно увидеть медведя на улице?
Журналисты засмеялись. Каждый, кто ехал в Россию работать, был наслышан о морозах, русской водке и медведях на улице. Если морозы и водку американцы вкушали в полной мере, то медведи превратились в традиционную шутку.
– Увидишь. В московском цирке, – заулыбался Хаксли, и парни снова рассмеялись. – А погода сейчас еще ничего стоит! Вот месяц тому назад, перед самым Новым годом, был настоящий мороз. Правда, парни? Двадцать восемь и ни градуса меньше. И так почти всю неделю.
– Как же вы, бедолаги, выжили? – усмехнулся я.
– Как видишь! Постоянно согревались… вот этим, – и Хаксли поднял свой стакан.
– Точно! Без этого никак, – поддержал его Скотт. – Ты как, пьешь? Или мама не разрешает?
– Где тут наливают?
– Наш парень. Пошли! – скомандовал Бен, и мы двинулись к бару.
Вечер прошел весело и в какой-то мере познавательно. Сначала парни слушали мои новости об Америке, в которой они не были уже больше года, потом, найдя во мне благодарного слушателя, сами стали рассказывать о коммунистической России. Говорили обо всем, о женщинах, о еде, о спорте, только политику не трогали, объяснив это тем, что не хотят ругаться, настолько их достали ограничения и запреты советских властей. Скоро мы остались только вдвоем с Беном, так как Скотт