«Странная война» в Черном море (август-октябрь 1914 года) - Денис Козлов

Утром 15 (28) октября командующий вызвал на «Явуз» командиров миноносцев для окончательного согласования деталей предстоящей бомбардировки главной базы русского Черноморского флота. Весьма показательно, что на этом совещании и Б. Конн, и О. фон Шрадер, успевшие ознакомиться с состоянием вверенных им кораблей, назвали выход в операцию на «Ташозе» и «Самсуне» предприятием, «требующим большой смелости»{190}. Рубикон, однако, был перейден, и в 10.40 корабельная группа «Гебена» взяла курс на Севастополь.

По приближении к российским берегам на рассвете 16 (29) октября выяснилось, что вследствие грубой ошибки по навигационной части (без таковых, как ни странно, обходилась редкая операция кайзеровского флота против русских) «Гебен» оказался существенно севернее предполагаемого района боевого маневрирования и поэтому вынужден был спускаться на юг вдоль западного побережья Крыма. Когда в начале седьмого крейсер, следуя за тралами миноносцев, приблизился к широте Севастополя, выяснилось, что германские командиры и штурманы допустили еще более существенный промах: дистанция до берега составляла 40 кабельтовых — то есть почти вдвое меньше против запланированных 75. Этим В. Сушон подставил себя под «действительный» огонь береговых батарей, заблаговременно приведенных в полную боевую готовность.

Еще в 04.15 в Севастополе была принята открытая радиограмма дежурного парохода РОПиТ из Одессы: «Турецкий миноносец взорвал «Донец», ходит в одесском порту и взрывает суда». Получив это сообщение, адмирал А.А. Эбергард дал по флоту радио «Война началась», и в течение часа циркулярной телеграммой начальника штаба флота контр-адмирала К.А. Плансона об этом были оповещены все районы, порты и крепости Черного моря.

Через четверть часа после «тревожного звонка» из Одессы начальник охраны рейдов капитан I ранга В. 3. Бурхановский, находившийся со свом штабом здесь же — на «Георгии Победоносце», поручил своему помощнику капитану II ранга В.И. Лебедеву известить начальника артиллерии Севастопольской крепости генерал-майора Г.П. Коркашвили о возможности появления неприятельского флота в виду крепостных батарей. Через полчаса — около 05.00 — каперанг В.З. Бурхановский обратился к начальнику штаба флота за разрешением оставить крепостные минные заграждения[35]«замкнутыми», однако получил приказ привести их в безопасное положение («разомкнуть») ввиду ожидаемого возвращения «Прута». Отдав соответствующее распоряжение начальнику минной обороны, начальник охраны рейдов предупредил его о «серьезности положения»{191}. В 05.20 стоящий на внутреннем рейде флот получил приказ вскрыть пакеты «4Ш» (распоряжения на случай открытия военных действий с планом минных заграждений перед Севастополем и секретных безопасных фарватеров).

К половине шестого стало ясно, что «враг у ворот» — пост службы связи на мысе Сарыч доложил, что на юго-западе наблюдает луч прожектора, а в 05.58 поступило донесение поста на мысе Лукулл об обнаружении двухтрубного двухмачтового судна.

Около 06.00 командующий флотом отправил в ставку экстренную телеграмму: «3 ч. 30 мин. утра турецкие миноносцы атаковали в Одессе охранную лодку «Донец» и с рейда стреляли по городу. «Донец» затонул. Стрельба прекратилась. Выхожу с флотом в море». Одновременно начальник партии траления старший лейтенант В.Г. Энгельман получил приказ сниматься для «очистки» выходного фарватера[36].

Тем временем — в 06.12 — пост на Лукулле уточнил, что обнаруженное им судно имеет орудийные башни и сопровождается двумя миноносцами. Через три минуты начальник партии траления, успевший дойти до траверза Херсонесского монастыря, доложил об обнаружении «Гебена» в 35 кабельтовых от себя и, не дожидаясь указаний, поспешил повернуть в Севастополь. Когда тральщики поравнялись с «Георгием Победоносцем», старший лейтенант В.Г. Энгельман был запрошен о причине возвращения на внутренний рейд (по-видимому, его радио об обнаружении неприятеля разобрать не успели). Приказ командующего флотом о переводе крепостных минных заграждений в опасное положение и радио по флоту «Заграждение введено» последовали в 06.23, однако к началу бомбардировки Севастополя «Гебеном» это распоряжение выполнено не было.

Первой — в 06.28 — по показавшемуся из полосы тумана неприятельскому дредноуту открыла огонь артиллерия Севастопольской крепости, точнее, все батареи Северного отдела береговой обороны, за исключением мортирных, и одна 11-дюймовая батарея Южного фронта (№ 12). Восемь береговых батарей — всего 44 орудия калибром от 152 до 280 мм — взяли неприятельский корабль под обстрел с дистанции 45-50 кабельтовых. «Гебен» отвечал через две минуты после первого выстрела крепостных батарей и вел огонь пятиорудийными залпами артиллерии главного калибра, чередуя их с залпами 150-миллиметровых орудий.

Первый залп «Гебена» лег большим недолетом перед расположенной на Северной стороне батареей № 4 (четыре 152-миллиметровые пушки Канэ, построена в 1905 году{192}), второй — у береговой черты, третий — перелетом (за батареей), четвертый — еще большим перелетом{193}. Затем старший артиллерист «Гебена» увеличил прицел до 65 кабельтовых, взяв под обстрел сооружения базы и внутренний (Большой) рейд, где стоял флот.

Неприятель не добился попаданий в корабли, хотя несколько снарядов упали в непосредственной от них близости. Один из залпов накрыл линкор «Пантелеймон», на который обрушились столбы воды от близких разрывов; снаряды другого залпа упали среди судов партии траления, еще не ошвартовавшихся у Инженерной пристани, — но и там, к счастью, отделались «холодной ванной и неприятными ощущениями»{194}.

Особенно тяжелые последствия могли иметь попадания в минные заградители, стоявшие на бочках против Килен-бухты сомкнутой колонной, параллельной колонне линейной дивизии. Несколькими часами ранее начальник отряда контр-адмирал Н.Г. Львов получил приказ командующего флотом приготовиться к постановке большого минного заграждения перед Севастополем, теперь же несколько сот мин[37] пришлось весьма спешно разоружить.

Два снаряда «Гебена» упали перед носом «Великой княгини Ксении», обрушив на бак заградителя громадную массу воды. Командир корабля лейтенант М.М. Четверухин тотчас распорядился отставить приготовление мин и объявил пожарную тревогу. На стоявшем рядом «Пантелеймоне» услышали сигнал и семафором запросили о причине, командир «Ксении» приказал ответить, что тревогу «пробили из предосторожности»{195}.

С борта флагманского корабля контр-адмирала Н.Г. Львова наблюдал бомбардировку Севастополя и В.В. Безуар, который утром 16 (29) октября дежурил по штабу отряда заградителей:

«Новый залп лег как раз между бочками отсутствовавшего «Прута», осколки загудели через наши заградители, на одном были перебиты провода сигнальных огней и пробит мостик. На соседнем заградителе какая-то фигура в страхе нырнула с полубака в воду и кричит из воды «ратуйте». А с полубака пальцем грозит офицер и отвечает: «тони, с…, спасать не буду». И снова из воды — «ратуйте». Тузик подбирает из воды злосчастного коммерческого матроса[38], а тем временем минутное веселое настроение сменяется ожиданием нового залпа. Влепит в нас или перелет? Загудело над головами, и на угольных складах по соседству полетели на воздух тучи угля и земли…»{196}.

Не менее живописное описание этой «странной, необычной картины» оставил Н.А. Монастырев — он был застигнут обстрелом на заградителе «Великий князь Алексей», накануне поставленном в сухой док:

«Группы портовых рабочих, шедших на работу, испуганно и недоумевающе метались по набережной, женщины истерически взвизгивали и с ужасом в глазах бежали в разные стороны. Со стороны Северного рейда доносились взрывы снарядов и потом залпы орудий. Сначала я подумал, что стреляет эскадра, но потом по дальности и характеру стрельбы догадался, что стреляют крепостные батареи. Не успел я отойти несколько от дока, как в нескольких шагах от меня и совсем близко от дока хлопнулся снаряд, который разбросал камни и землю далеко вокруг. Над моей головой со свистом пронесся осколок и ударился о батопорт дока. Я подождал несколько мгновений и потом подбежал к упавшему снаряду — это оказался огромный осколок, при виде которого я сразу понял, что это стреляет «Гебен». Я поднял его, еще горячий и с трудом понес на корабль и торжественно положил его на стол в кают-компании: «Вот вам «гебенский» подарок, господа, принимайте и распишитесь…». Наш капитан и его помощники, дотоле не видавшие осколков большого снаряда, к тому же полученного столь неожиданно, больше чем с недоверием и издали его рассматривали, а лакей Иван, парень, видимо, не из храброго десятка, бледный, с трясущейся челюстью от страха, испуганно временами высовывал голову далеко из-за двери, не решаясь войти в кают-компанию. «Иван, черт возьми, давайте же кофе. Давно пора», — сказал я ему. «Ваше высокородие, ради Бога, уберите его», — произнес он умоляюще. — «А вдруг взорвется…». И, несмотря на этот довольно трагический момент, я не мог не расхохотаться при виде его физиономии с трясущейся челюстью и испугано мигающими глазами. Но, видя, что осколок спокойно лежит на столе и не думает взрываться, он успокоился и стал сервировать стол для утреннего кофе. В этот момент стрельба прекратилась»{197}.