История русской церкви (Том 1) - Митрополит Макарий

Глава IV.

Первоначальное церковное законоположение в России и преимущества русского духовенства.

Это время, когда великий князь Владимир принял святую веру из Греции, там существовал уже полный свод церковного законоположения. Существовал и оставался еще в употреблении Номоканон, составленный в VI в. патриархом Цареградским Иоанном Схоластиком (565-578); существовал и находился уже во всей силе Номоканон и другого знаменитого Цареградского патриарха — Фотия, явившийся к концу IX в. (в 883 г.). Тот и другой Номоканоны состояли из двух частей: из свода законов собственно церковных, называвшихся правилами или канонами (?????) (первый содержал именно правила святых апостолов, четырех Вселенских и шести Поместных Соборов и святого Василия Великого; последний обнимал уже, вместе с правилами святых апостолов, правила всех седми Вселенских и девяти Поместных Соборов и правила святых отцов, принятые Вселенскою Церковию), а во-вторых, из свода законов гражданских по делам церковным, дарованных православными греческими императорами, преимущественно великим Юстинианом, и называвшихся указами или узаконениями (?????) [*229].

Излишне было бы спрашивать, принял ли вместе со святою верою великий князь Владимир законы первого рода, вошедшие в состав Номоканонов, иначе Кормчей [*230]. Эти законы, завещанные Церкви святыми апостолами или составленные и одобренные самою Церковию по власти, данной ей от Господа Иисуса Христа, и касающиеся ее собственных дел, составляют неотъемлемое достояние Церкви. Проистекая из самой сущности ее, они всегда и везде необходимы для ее внутреннего управления, для ее благоустройства, для ее бытия. Утвержденные Соборами Вселенскими при соизволении Духа Святого, они запечатлены характером всеобщности и неизменяемости и обязательны для всех христиан. А потому, как скоро где-либо насаждаема была православная Церковь, она непременно приносила с собою и свои древневселенские правила. И великий князь Владимир, принимая святую веру для себя и для всей России, тем самым уже обязывался принять и существенные церковные каноны, даже не мог не принять их, потому что одно с другим связано нераздельно. Так смотрели на это и крестившие нашего князя пастыри Восточной Церкви; передавая и излагая ему для всегдашнего руководства Символ православной веры, они заповедали ему вместе: «Веруй же и семи Сбор святых отец», т. е. принимай постановления и седми Вселенских Соборов, и значит нераздельно правила святых апостолов, святых девяти Поместных Соборов и святых отцов, утвержденные правилами Соборов Вселенских.

Следовательно, не должно подлежать ни малейшему сомнению, что первая, наибольшая часть Кормчей, обнимающая собою законы собственно церковные, вошла в Россию с самого основания Русской Церкви. Пастыри-греки, приходившие к нам из Византии при святом Владимире и Ярославе, конечно, приносили для руководства себе Номоканон Фотиев в подлиннике, как имевший уже самое обширное употребление по всему Востоку [*231]. Но тогда же для русских мог перейти к нам из Болгарии вместе с прочими церковными книгами и Номоканон Иоанна Схоластика, переведенный на славянский язык еще святым Мефодием и дополненный из других древних греческих сборников (синодиков), существовавших до Фотия; доказательством тому может служить древнейший рукописный памятник церковного канона в России, по письму относимый к XIII столетию, но по содержанию, составу и языку южнославянскому, несомненно восходящий к самому началу не только Русской, но и Болгарской Церкви (IX-Х вв.) [*232]. Существование же церковных правил на славянском языке во дни великого князя Ярослава подтверждается прямым свидетельством новгородского инока Зиновия (XVI в.), который сам видел и читал списки этих правил того времени и называет их «правилами древняго перевода, переписанными при Ярославе князе, Владимирове сыне, и при епископе Иоакиме в начале Крещения нашея земли», также «правилами первых переводчиков, которыя прописаны быша в лето великаго Ярослава, сына Владимирова». Да и невероятно, чтобы Ярослав, который, по свидетельству преподобного Нестора, любя церковные уставы, «собра писцы многи и прекладаше от грек на славенское письмо, и списа книги многи, и списка», не позаботился о списании или даже о переводе с греческого церковных правил, необходимых для руководства верующим. По Фотиеву ли Номоканону или Схоластикову были переведены эти древнейшие правила, виденные Зиновием, из слов его определить нельзя [*233]. Таким образом, первым основным церковным законоположением в России с самого начала русской Церкви послужил тот самый священный канон, которым издревле управлялась Церковь православно-кафолическая и который доселе остается и навсегда пребудет главным основанием для внутреннего управления ее во всех странах мира.

Совсем другого рода вопрос: принял ли равноапостольный просветитель России вместе с церковными правилами и те гражданские постановления греческих государей на пользу Церкви, которые заимствованы преимущественно из закона Юстинианова и составляли вторую часть Номоканонов Схоластикова и Фотиева? Эти постановления можно подразделить на два класса: одни даны были только для подтверждения со стороны светской власти, охранения и применения к частнейшим случаям жизни канонов церковных и утверждали право внутреннего управления Церкви и суда над духовенством и вообще в ее собственной области; другие касались внешних отношений Церкви к государству и применительно к духу самой Церкви и потребностям граждан предоставляли ей некоторые новые права, не определенные ее канонами, распростирали ее власть в известных случаях и на мирских людей, подчиняя ее наблюдению и суду некоторые дела всех членов общества [*234]. Без сомнения, все эти законы правительства греческого, хотя утверждались как бы на одном и том же основании с канонами Церкви и выводились из самого духа ее, не могли быть обязательными для великого князя русского; он вправе был принять их и не принять, а заменить своими подобными, принять все или только некоторые. Но, во всяком случае, Владимиру необходимо было сказать что-нибудь определенное касательно настоящего предмета. Необходимо это было и для духовенства, для тех иерархов, которые, приходя к нам из Греции, должны же были знать, пользоваться ли им здесь своими прежними преимуществами, какие предоставлены были им законодательством греко-римским, и заведовать ли теми самыми делами и в России, какими заведовали они в Греции. Не менее необходимо это было и для судей наших гражданских, чтобы они научились, как смотреть на вновь явившееся в России сословие служителей веры Христовой, и не вмешивались в круг действий, принадлежавших новому ведомству церковному. Равноапостольный Владимир сам сознавал эту потребность и часто, по свидетельству почти современника, собираясь с епископами, советовался с ними, как установить закон среди людей, недавно познавших Бога [*235]. Мудрые советники, надобно полагать, объяснили князю, что греко-римские законы на пользу Церкви как примененные к состоянию совсем другого общества было бы бесполезно принять во всей целости для России, а что лучше на основании Номоканона сделать из них только извлечение и отчасти дополнить это извлечение соответственно потребностям вновь просвещенного святою верою народа русского. Так Владимир и поступил. На основании Номоканона по примеру греческих императоров он дал для Русской Церкви собственный устав, который можно назвать, с одной стороны, первым приложением к условиям жизни русской общего церковного, и в частности византийского законоположения, а с другой — первым опытом местного, самобытного церковного законодательства в России. Чтобы познакомиться ближе с этим драгоценным памятником священной старины, мы скажем I) предварительно о разных списках и содержании церковного устава Владимирова, II) потом о подлинности устава и III) наконец о значении его по отношению к древнему церковно-византийскому законодательству и к русской жизни [*236].

I. Церковный устав Владимиров дошел до нас в многочисленных списках, которые, начинаясь с XIII, продолжаются до XVIII в. и весьма разнообразны, так что нельзя почти указать двух совершенно сходных между собою. Впрочем, при всем разнообразии этих списков, обращать внимание на самое существо устава, определяющее большее или меньшее пространство церковной власти и преимуществ, а не на предисловия, послесловия и вообще мысли вносные, все списки можно разделить на три фамилии, или редакции: краткую, среднюю и обширную.

Краткой нам известны три списка: № 1 по летописи, составленной, как догадываются, в начале XIII в.; № 2 по Кормчей 1493 г.; № 3 по Кормчей XV или XVI в. Все эти три списка имеют между собою небольшое различие [*237].

Средней известны четыре списка: № 1 по Кормчей, скопированной с Кормчей XIII в. (1286); № 2 по приписке, сделанной к той же Кормчей в XVI в.: оба сходны между собою, кроме некоторых выражений и того, что в последнем недостает нескольких начальных строк [*238]; № 3 по Кормчей XV или XVI в.; № 4 по Кормчей XVI или XVII в.: довольно различаясь от двух первых, сходны между собою почти до буквы [*239].