Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь - Георгий Курбатов

Что касается социального состава раннехристианских общин, то значительную, если не подавляющую, их часть составляли выходцы из общественных низов. На этот счет имеются прямые указания источников, как христианских (неоднократные упоминания в апостольских посланиях о рабах — членах христианских общин, Павел, Эфес., 6, 5–8; 1 Тим., 6, 1–2), так и античных языческих (Плиний, Цельс и др.). То, что христианство поначалу было движением, питаемым по преимуществу низами и на них ориентированным, косвенно подтверждается характерным прославлением бедности и бедных в новозаветных сочинениях. В этом отношении представляет интерес отрывок из знаменитой нагорной проповеди Христа («нагорной» она, собственно, является у Матфея, 5, 1 слл., между тем как у Луки, которого мы цитируем, Христос говорит «на ровном месте»): «И он, возвед очи свои на учеников своих, говорил: блаженны нищие духом, ибо ваше есть царствие божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь… Напротив горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» (Лука, 6, 20 слл.).

Примечательна также и приводимая в Евангелии Луки притча о богаче и нищем Лазаре: «Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы приходя лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был ангелами на лоно Авраамово; умер и богач, и похоронили его; и в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его, и возопив сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо, вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь…» (16, 19 слл.).

Аналогичным образом и в апостольских посланиях можно встретить высказывания, выражающие подчеркнутое внимание к интересам угнетенных и страждущих. «Посмотрите, братия, — восклицает Павел, — кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее избрал бог, чтобы упразднить значущее…» (1 Кор., 1, 26 слл.).

Таким образом, национальная и социальная характеристика первоначального христианства достаточно однозначна. Необходимо, однако, помнить об исконной потенции христианства к развитию вширь и вглубь, то есть за пределы иудейства, на другие народы античного мира, и за пределы бедноты, на средние и даже высшие слои античного общества, что определялось осознанным обращением творцов новой религии ко всему человечеству. Молено вспомнить в этой связи слова апостола Павла, обращенные к новохристианам из числа галатов: «Ибо все вы сыны божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал., 3, 26–28; ср. Рим., 10, 12).

Хотя названная потенция реализовалась достаточно быстро, она заняла определенный промежуток Бремени, так что первоначальное иудеохристианство может рассматриваться как целостная стадия в развитии христианского движения. Эта стадия отличалась и своеобразной идеологией — в целом христианской, но со своими особенностями. Важнейшим источником для суждения об идеях и представлениях первоначальных христиан служит, как уже указывалось, Откровение Иоанна. Христианство как идейное течение рисуется здесь в самой первой фазе, для которой были характерны опробование идей, непрерывная полемика и неустойчивость в вопросах веры. Первые главы Апокалипсиса, где Иоанн передает слова Христа, обращенные к руководителям семи малоазийскпх общин, вводят нас в обстановку сильнейшего идейного разброда, в котором трудно отличить истинное христианство от «сборища сатанинского». Тем не менее преувеличивать состояние идеологической неопределенности и разброда в первоначальном христианстве не стоит. Новая религия в силу унаследованного идейного потенциала и благодаря осознанным духовным устремлениям ее творцов с самого начала обладала таким арсеналом воззрений, которые отчетливо складывались в определенную, хотя и не до конца устоявшуюся, систему.

Среди этих представлений, изначально присущих христианству, первой должна быть названа идея мессианизма, унаследованная еще от времен пророческих и теперь воплощенная в идею и образ Иисуса Христа. Автор Апокалипсиса начинает свое пророческое изложение с указания на сокровенную миссию Христа — на его откровение — как на поворотный пункт человеческой истории: «Откровение Иисуса Христа, которое дал ему бог, чтобы показать рабам своим, чему надлежит быть вскоре. И он показал, послав оное через ангела своего рабу своему Иоанну, который свидетельствовал слово божие и свидетельство Иисуса Христа, и что он видел» (1, 1–2). И далее в Апокалипсисе рисуется суть той радикальной перемены в мире, которая свершается волею бога и старанием его мессии, его Христа: «Царство мира соделалось царством господа нашего и Христа его» (11, 15); «ныне настало спасение и сила и царство бога нашего и власть Христа его» (12, 10).

Провозглашение скорого наступления царства Христа — центральная тема Апокалипсиса. С этим связано и дальнейшее развитие идеи и образа мессии. В отличие от более ранних мессианских представлений, опиравшихся исключительно на ветхозаветные пророчества, тема мессии — Христа в Апокалипсисе отличается гораздо большей определенностью: христиане не просто ждут прихода божественного избавителя, они знают, что он уже являлся людям и пострадал за них, кровью своей омыв их грехи, они веруют в воскресение Христа и в его новое пришествие, с чем будет связано торжество сил добра над силами зла. Туманнее рисуется сам образ Иисуса Христа, но к этому вопросу мы еще вернемся, в связи с рассмотрением проблемы историчности центральных новозаветных персонажей.

Другая важная идея Апокалипсиса — эсхатологическая, то есть связанная с представлением о скором конце мира, с вторичным пришествием мессии. Развитие этой идеи, использование пророчеств и видений составляют основу Откровения Иоанна. При этом характерны такие повороты мысли и образы фантазии, которые выдают народную ориентацию этого произведения, его глубинную связь с народным фольклором и мифотворчеством. Это и неоднократное подчеркивание, что новое пришествие мессии и коренной переворот не за горами, что «время близко» (1, 3), и убеждение в наступлении тысячелетнего царства христова еще до окончательной схватки сил добра с силами зла — так называемое хилиастическое представление (от греческого chilioi — «тысяча»), и яркий сказочный облик Нового Иерусалима, в котором назначено жить праведникам (гл. 21–22). Картина этого идеального города, где люди будут жить светлой, блаженной жизнью, не зная ни горестей, ни страхов, составлена в лучших традициях античной утопической литературы.

Народной ориентации соответствует и бунтарство Откровения Иоанна, его своеобразный демократически-революционный дух, который более всего отличает это произведение раннехристианской литературы от последующих творений «отцов церкви». Бунтарство Апокалипсиса особенно проявляется в национальном плане, сочинение буквально пропитано ненавистью к угнетателям иудеохристиан — римлянам. Последние прямо не называются, но в облике блудницы, восседающей на страшном звере из бездны, — автор называет ее Вавилоном и отождествляет с великим городом, придавившим народы, — без труда угадывается Рим, держава римлян.

Автор Откровения живописует нравственное разложение и падение «великой блудницы» — Вавилона и призывает к отмщению ей за все ее насилия и преступления: «Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей» (18, 6–7). Но бунтарские настроения Апокалипсиса не ограничиваются антиримскими призывами — они имеют и более конкретную социально-политическую направленность, что находит выражение в неоднократных выпадах против обогащения и власти земных царей. Для эмоциональной окрашенности этих демократически-революционных настроений характерны особая исступленность, призыв пострадать ради последующего торжества. «Я увидел, — говорит Иоанн в своем мистическом повествовании, — под жертвенником души убиенных за слово божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (6, 9–11).