История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

Директория

Термидорианцам удалось, таким образом, сохранить власть в своих руках. Правда, на выборах 1795 г. прошло только 379 бывших члена Конвента, и притом из числа наиболее умеренных. Но предусмотренное декретами «избирательное собрание Франции» из уже переизбранных термидорианцев пополнило их число, и в новых законодательных органах из 750 членов оказалось вновь 511 членов бывшего Конвента-«постоянных», как их стали иронически называть. Однако вновь избранная треть депутатов состояла почти исключительно из монархистов различных оттенков.

В состав первой Директории (1795–1797 гг.) вошли исключительно бывшие члены термидорианского Конвента, все «цареубийцы», голосовавшие за казнь Людовика XVI, в том числе бывший жирондист, довольно умеренный республиканец, хотя и последовательный антиклерикал Ларевельер-Лепо и Рёбель, наиболее способный из всех членов Директории, руководитель ее внешней политики, сторонник политики «естественных границ» После отказа Сиейеса в Директорию избран был также бывший член робеспьеристского Комитета общественного спасения Лазар Карно, очень, однако, поправевший; за ним послушно следовал другой термидорианец — Летурнер, совершенно бесцветная фигура. Бессменным членом Директории, вплоть до ее падения (.1799 г.) был Поль Баррас, «воплощавший в себе все пороки старого и нового общества, лишенный всяких моральных устоев, циник, искавший власти только ради денег и связанных с ними удовольствий… готовый продаться кому угодно и заботившийся только о личных интересах»[107]. Один из организаторов термидорианского переворота, руководитель военных сил в Париже и 9 термидора, и в прериале, и 13 вандемьера, Баррас казался термидорианской буржуазии столь необходимым ей «сильным человеком». Дальнейшие события показали всю неосновательность этого мнения.

Продолжавшая в основном линию термидорианского Конвента, Директория на первых порах проводила политику известного крена влево, отличавшую деятельность Конвента в последние недели его существования, после подавления мятежа 13 вандемьера. Результаты выборов трети депутатов встревожили термидорианцев. Выдвинуто было предложение об аннулировании выборов. Но на это термидорианцы не решились. Конвент ограничился принятием на своем предпоследнем заседании 3 брюмера декрета, предусматривавшего ряд мер против угрозы монархической реставрации. Все лица, связанные с эмигрантами, все их родственники лишались права занимать общественные должности. Число эмигрантов составляло около 120 тыс. человек, и эта мера коснулась, таким образом, довольно значительной группы населения. Предусматривалось также усиление репрессий против контрреволюционного духовенства, «неприсягнувших» священников и т. д.

Одновременно Директория попыталась привлечь на свою сторону некоторых якобинцев (например Фуше) путем предоставления им должностей, субсидирования левых газет. С ноября 1795 г. в Париже была разрешена деятельность Общества друзей республики, собиравшегося в здании Пантеона и привлекшего около 9 тыс. членов. Среди деятелей этого клуба, наряду со сторонниками Директории, был освобожденный по амнистии Филипп Буонарроти, убежденный робеспьерист, ставший в тюрьме ближайшим единомышленником Бабефа, и другие активные демократы. Однако вся экономическая и социальная политика правительства, целиком определявшаяся интересами новой буржуазии — финансистов, банкиров, военных поставщиков, приобретателей национальных имуществ, спекулянтов, скупщиков, — очень быстро положила предел этой попытке «объединения республиканцев» вокруг Директории.

Усиленная инфляция, выгодная буржуазии, проводилась чрезвычайно последовательно. К концу существования термидорианского Конвента в обращении находилось свыше 10 млрд, ассигнатов. За первые четыре месяца пребывания у власти Директории количество ассигнатов выросло почти до 39 млрд. К. Маркс обратил внимание на то, что в эти месяцы ассигнаты выпускались по преимуществу крупными купюрами. Было выпущено более 7 млрд. ассигнатов купюрами по 10 тыс., 11 млрд. — по 2 тыс., около 6 млрд. — по 1 тыс. фр. и только 1,7 млрд ассигнатов меньше чем по 100 фр. Эта «лавина эмиссии крупными купюрами» осуществлялась в интересах «банкиров и военных поставщиков… За восемь месяцев ассигнаты потеряли около 90 %… Так подготовлялось банкротство… Стоявшие у власти сами хотели покончить с ассигнатами»[108].

Эта сознательно проводившаяся политика усиленной инфляции вызывала страшную дороговизну и невероятно обострила нужду масс, особенно в столице. «Могу ли я медлить, — писал Бабеф в своем „Трибуне народа“, издание которого он возобновил через месяц после своего освобождения, — когда я не ел вот уже 48 часов? Когда утром я не знаю, не придется ли мне продать последнюю пару брюк, уже изношенную старую одежду, или худое одеяло, или все вместе взятое, чтобы раздобыть огромную сумму, необходимую для того, чтобы обеспечить пропитание на один день» [109].

Правда, Директория сохраняла выдачу хлеба в столице по пониженным ценам. Но в связи с полным обесценением ассигнатов крестьяне упорно отказывались продавать зерно за бумажные деньги, подвоз хлеба все сокращался, и выдача хлеба доходила до 2 унций. Хлеб приходилось поэтому докупать на черном рынке. Между тем рост цен продолжался. «Люди страдают от недостатка во всем, — с отчаянием писал Бабеф, — нет хлеба, нет дров, нет обуви, нет одежды, нет даже самого убогого ложа — все, до последней койки, продано»[110]. Царит «ужасающий голод», «трудящийся, рабочий народ разорен спекулянтами и плутами»[111].

К весне 1796 г. ассигнаты были совершенно обесценены. 28 вантоза IV г. (18 марта 1796 г.) Директория прекратила их выпуск. Была создана новая система бумажных денег — так называемые «территориальные мандаты», обеспеченные все теми же национальными имуществами, в том числе и новыми владениями, конфискованными у церкви в Бельгии. «Мандаты» были выпущены первоначально в количестве 2 млрд. 400 млн.; они могли обмениваться на ассигнаты, причем курс, установленный для обмена, с самого же начала был установлен чрезвычайно выгодный для спекулянтов, для владельцев крупных купюр. «Мандаты» в свою очередь обесценились в невероятно короткий срок. Уже в апреле их курс составлял всего лишь около 20 %, а в июле их отказывались принимать в обращение; к сентябрю «мандат» был совершенно обесценен.

Но эта операция оказалась источником огромного обогащения для термидорианской буржуазии. «Мандаты» принимались в уплату за национальные имущества, которые продавались теперь уже без всяких аукционов. Крупные покупатели, обогатившиеся сперва на выгодном обмене ассигнатов на «мандаты», расплачивались теперь за свои приобретения обесцененными мандатами и извлекали из этих операций колоссальные выгоды. «В IV году, — писал Маркс в своем конспекте книги Авенеля, — начата была кампания мандатов, которую вели еще быстрее, чем Бонапарт итальянский поход. Чтобы покончить с ассигнатами, потребовалось восемь месяцев; кредит новых денег исчерпали за 4 месяца с тем, чтобы приобрести имущества эмигрантов за самую низкую цену». Кроме вновь конфискованных имуществ в Бельгии, тогда были распроданы большие участки лесов и бывшие королевские резиденции в Сен-Клу, Венсене, Сен-Жермене, Рамбуйе — «короли финансов становились хозяевами замков прежней монархии»[112].

Нужда народных масс с введением «мандатов» только возросла. Возникли три цены — на ассигнаты, на «мандаты» и на звонкую монету, бывшую тогда еще чрезвычайной редкостью. «Забастовка» имущих слоев деревни продолжалась. Подвоз хлеба в города, особенно в Париж, все сокращался, выдача дешевого хлеба уменьшалась. В этой обстановке инфляции, страшной дороговизны, «голода среди изобилия» и возник знаменитый «Заговор во имя равенства», возглавленный Гракхом Бабефом.

Коммунистические взгляды Бабефа, складывавшиеся еще до революции, достигли к тому времени полной ясности. Если в первые годы революции Бабеф считал несвоевременным выступать с открытым забралом, то после жерминаля и прериаля он полагал, что только смелая программа «совершенного равенства» может вывести массы из господствовавшего после поражений состояния апатии, безразличия, полного упадка политической инициативы.

Уже в Аррасской тюрьме, весной 1795 г., он составил проект «Манифеста плебеев». Он опубликовал его почти тотчас же после освобождения, в 35-м номере «Трибуна народа». «Народ! Пробудись, — заканчивался „Манифест“, — выйди из своего оцепенения… Пусть это произведение станет молнией, которая оживит, возродит всех преисполненных когда-то жаром и мужеством… Пусть народ узнает подлинную идею равенства… пусть развернется борьба вокруг этого знаменитого завета подлинного равенства и отрицания собственности. Пусть будут низвергнуты все старые, варварские учреждения. Пойдем смело к равенству. Пусть будет видна нам цель общества, пусть будет видно общее благоденствие»[113].