Три блудных сына - Сергей Марнов

– Ты не предатель, ты воспользовался старинным правом русского рыцарства на переход от дурного сеньора к хорошему. На моей службе много русских, твоих единоверцев, и я доволен ими. Послужи и ты, будь верен – и не пожалеешь. Благородное шляхетство Речи Посполитой пользуется правами и священными привилегиями, которые никто не может отнять. Ваш царь, как я слышал, называет бояр своими холопами и может выпороть любого?

– Выпороть, отобрать имущество, убить – в любой миг, как захочет, – угрюмо ответил Бельский.

Баторий подавил завистливый вздох и с приветливой ласковостью сказал:

– У нас тебя никто не тронет; за измену, конечно, казнят, но только по приговору суда равных. Жалую тебя…

Дальше пошел перечень никому не известных названий; наверняка, пески да болота, а население – комары да лягушки. Бельский поклонился в пояс и принялся усиленно благодарить за милость. Благосклонно выслушав его слова, Баторий подвел боярина к карте и спросил, понимает ли он, что на ней изображено. Бельский показал и назвал основные ориентиры, стараясь дышать в сторону.

– Скажите, пан Бельский, хорошо ли царь укрепил Смоленск? – прямо спросил король.

– Куда там! Хорошо укрепить – это старые стены сносить надо, да новые строить. Говорил я ему, только он не слушал…

– А моя разведка доносит, что земляные работы там ведутся.

– Конечно! Вы ведь на Москву через Смоленск пойдете, этого только слепой не увидит, а Иван не слепой. Сволок в Смоленск все, что стреляет, войск лучших нагнал! Даже с Дикого Поля людей снял; сунутся крымчаки – остановить нечем.

– Но в Смоленске мне предстоит серьезный бой, не так ли?

– На то и война, ваше величество, вам не привыкать. Но верх ваш будет, не сомневайтесь.

– Не сомневаюсь. А есть крепости сильнее смоленской?

– А то! Псков, Новгород Великий… но это в стороне от вашего пути.

– Вам, пан Бельский, известны мои пути? Что вы можете сказать о Пскове?

– Большой город, каменная стена. Не шибко высокая, но толстая, крепкая.

– «Шибко, не шибко»… ни одной цифры, как всегда у русских… это не переводи. Спроси, сколько пушек на стенах, велики ли, сколько войск в городе, кто воевода…

– Пушки есть, но немного и невелики; при них пушкари городовые, по наряду. А войск и вовсе нет: где взять-то и чем кормить? Ратные люди[124] городские есть, сколько – не знаю, но поставить на стены хватит. А воеводой там Иван Шуйский. Ничего про него не скажу, в деле не видел. Говорят – толковый.

Король задумался, глядя на карту. Его тонкие губы брезгливо поджались, взгляд застыл, пальцы теребили шахматную фигуру, похожую на крепостную башню.

– Идите, пан Бельский, – сказал он наконец. – Служить будете на юге, стеречь границу от татарских набегов, вам это знакомо. Вишневецкий укажет, где.

Бельский поклонился и вышел. За дверью он перевел дух и нащупал в поясном мешочке фигурку шахматного коня, подаренную на прощание Иваном Грозным.[125]

– Что скажешь? – спросил король своего гетмана, когда они остались одни.

– По-моему, он говорит правду.

– Это несомненно. Псков – готовая армейская крепость, которую мы возьмем легко, без потерь. Это как раз то, что нам нужно.

– Выступаем, повелитель?

– Конечно. Несколько отрядов, и медленно, медленно. Посмотрим, как отреагирует Московит. И еще подумаем.

Через неделю возбужденный гетман ворвался в королевские покои с известием о том, что выдвинутые ко Пскову отряды атакованы русскими и частично порублены.

– Кто? Кто командует русскими? – нетерпеливо спросил Баторий.

– Князь Дмитрий Хворостинин…

– Очень хорошо! – король удовлетворенно потер руки. – Лучший из лучших! Нас уводят от Пскова, Ян. Пся крев! Псков беззащитен. Двигаем армию, всю, и немедленно!

Глава 6

1581 год, Псков

Иван Шуйский и Василий Скопин, псковские воеводы, со стен города изучали позиции врага. Сила пришла несметная, расположилась правильным осадным лагерем, а войска все прибывали.

– Грамотно венгерец пушки ставит, – одобрительно заметил Скопин.

– Ничего, пусть ставит – погасим! Слава Богу, теперь есть чем, – ответил Шуйский. – Давненько так хорошо не готовились.

Внизу, у подножия стены, раздался шум какой-то невнятной возни. Воеводы прислушались.

– Пустите к воеводам! – надрывался дребезжащий старческий голос – Чего за руки хватаешь?! Счас как дам палкой в лоб!

– Не велено!

– Кем не велено?! У меня от самой царицы приказ!

– Пропустить! – крикнул князь Василий Скопин.

На стену поднялся благообразный старик; лицо его, довольно хитрое, выглядывало из облака пушистой седины.

– Кто таков, чего шумишь? – спросил Скопин. Он по опыту знал, что человека, который настойчиво рвется к военачальнику во время вражеского нашествия, надо обязательно выслушать.

– Я? – удивленно развел руками старик. – Так местный я, Дорофей-кузнец, меня все тут знают![126]

– А от какой это царицы у тебя приказ?

– От Самой Царицы Небесной! Явилась Матушка Заступница ночью, в луче света, на это самое место, а с ней святые угодники…

– Какие?

– Много… а среди них – Корнилий-игумен, которого царь убил, да наш Микула-свят. А приказала Матушка здесь пушки поставить, да метать из них ядра за холм… там король ихний свои шатры поставит.

– Когда поставит-то?

– А как учнут по стенам из пушек гвоздить, так почитай, и шатры стоят. Еще Она велела передать, что вон там, у башни Свинусской, супостаты стену до земли проломят, аккурат на день Ее рождества, чтоб, значит, вы готовы были. А в саму башню хорошо пороху заложить; поляки захватят ее, тут и рванем.

– Больше ничего не велела передать?

– Велела. Чтобы иконы Ее на стене поставили, молились – а уж Она поможет, не оставит.

Отобьемся! Все, я в кузню пошел, присматривать надо.

– Да подожди, старик, куда ты…

– Недосуг. Мое дело маленькое – передал, что велено, а вы уж как знаете… да! Вот еще что… Корнилий велел передать – за монастырь его не бойтесь, устоит. Теперь все, прощайте.

Старик исчез, а воеводы растерянно переглянулись.

– Что думаешь? – спросил князь Василий.

– Люди ночью видели столб света над стеной, разговоры такие ходят, – задумчиво проговорил князь Иван. – Надо же! Пушки поставить, пролом защищать, башню заминировать – командует нами Царица Небесная, Сама командует! Надо исполнять.

Седьмого сентября по стенам Пскова ударили вражеские пушки, но быстро замолчали: мощные орудия защитников города были заранее пристреляны по местности и легко «гасили» осадную артиллерию поляков. Баторию пришлось убирать пушки, устанавливать на новых позициях, увеличивать мощность зарядов, отчего одно орудие тут же и взорвалось, поубивав немцев-пушкарей. Наемники потребовали увеличения жалования, чем проделали изрядную дыру в королевской казне.

Король велел сконцентрировать огонь на ключевых направлениях обороны города и как можно скорее пробивать бреши. Когда рухнула часть стены у Свинусской башни, Баторий скомандовал общий штурм. Из отборной латной пехоты была сформирована штурмовая колонна, к пролому подтащили легкие орудия и дали несколько залпов по защитникам крепости, стараясь сбить их со стен. Наконец стальная лавина пошла в город, выкрикивая победные кличи на разных языках…

– Пали! – завопил стрелецкий голова Михаил Косицкий, и пятьсот стволов ударили огнем, как один. Городские ополченцы передавали стрельцам[127] заряженные пищали, и стрельба не прекращалась. Пороховой дым повис густыми облаками, но обученные стрельцы работали по близкой и неширокой цели; плотности огня хватало, чтобы завалить пролом вражескими трупами.

Псковские ратники любовались непривычными красными кафтанами и четкими, слаженными движениями стрельцов.

– Надо же! Одинаковые, как горошины в стручке, и стреляют как один! – с восторгом говорил молодой ратник стоявшему рядом Дорофею-кузнецу. – Интересно, а бердышами[128] они также ладно работают?

– И бердышами, и саблями, – отвечал Дорофей. – Постоянное царево войско! Сотня таких «горошин» легко тысячу татар разгонит! А уж вояк вроде тебя, Митька, – без счету!

– Да ну тебя, дед, – обиделся Митька. – За рогатину – спасибо, ладно сковал, а в бою ты меня еще не видел!

– Лестницы волокут! – закричал кто-то сверху. – Обатур на приступ полез! На стены, словене, все на стены!

В грохоте боя перестали различаться отдельные детали. Треск пищалей, звон сабель и палашей, истошные крики раненых… все перемешалось, только стрельцы продолжали держать строй перед проломом. Их спокойный, невозмутимый вид внушал защитникам Пскова уверенность в победе. Время от времени по городу прокатывалось:

– Что стрельцы?

– Стоят стрельцы! Живем, словене!

Когда Дорофей с Митькой вскарабкались на стену, несколько штурмовых лестниц уже зацепились железными крючьями.