Лихтенвальд из Сан-Репы. Роман. Том 2 - Алексей Козлов

– Никак! В чем же проблема? – сказал Гитболан, – мы только что говорили о священных дубах – священных деревьях славян. Если есть люди, которые за деньги покушаются на такую рощу, то это не люди, и стоимость их жизни ничтожна. Свои, чужие здесь это не имеет значения! Они все чужие! Это просто преступники и жлобы! Так ты говоришь правду, что хотел бы, чтобы все, виновные в этом, умерли, или горячишься? Среди предприимчивых хозяев и вправду есть и славяне…

– Это уже не славяне! Убей их!

– Хорошо! Кропоткин! Слышал?

– Шеф, можно я их распилю? Умоляю, дозвольте!

– Делай всё, что хочешь! А ты, Алекс не огорчайся, все, кто коснётся к твоей роще в Орлово, или уже коснулся, будут убиты! Да свершится справедливость! Ах, жлобы Сблызнова! Ах, подлое отродье! И ведь всех в школу десять лет гоняли, добру и справедливости пытались выдрессировать! Нет на вас укорота, кроме моей длани! Всё, о чём ты просишь, свершится!

– Благодарю вас! – сказал нахмуренный Лихтенвальд.

При встрече, внезапно среди присутствующих произошло какое-то движение.

Гитволан, не поднимая глаз от бумаги, вдруг разозлившийся чем-то не в шутку, впервые заорал глухим, но чрезвычайно громким голосом:

– Шоу продолжается! Сейчас будет нежданный для нас и малоприятный гость! Уж, не за нами ли опять пришли? Не за нами ли?

– За нами, как пить дать, за нами! Ох, чуить моя головушка! – захорохорился Нерон.

– Принять! Напоить чайком без сахара!

– Так точно! – послышался ответ из ванной комнаты, где слышались дикие казацкие песни и непрекращающийся плеск воды. – А потом?

– Сам знаешь, что потом! Ромом не поить! Выслушать, с чем пришли! – внезапно и громогласно объявил Гитболан, кривя бандитский рот, – Народная Воля, прими его со всеми подобающими такого рода типу почестями! А там расстрелять, если что! Действуй по обстоятельствам!

Не успел Гитволан распорядиться, как в прихожей задребезжал настойчивый звонок.

Народоволец заглянул в глазок. Он увидел гигантское искажённое ухо и странного дёрганого типа с бегающими глазами, прильнувшего к двери, а потом отхлынувшего от неё.

– За нами! – сказал Кропот и потёр руки.

– Арестовывать? – угрожающе спросил Нерон, поднося руки к щекам. – Ай-яй-яй! Час от часу не легче!

– Сейчас ещё посмотрю! Не думаю! У арестов слишком специфический привкус, чтобы я его не почувствовал! Не думаю, что арестовывать! Тогда кто это?

– Сейчас посмотрю! – лениво ответил Нерон и, поднявшись на носки, снова посмотрел в глазок, но уха не узрел, а увидел преувеличенный волосатый нос вертлявого человека.

– Что угодно? Кто? – как можно вежливее, но гундосо осведомился комедиант и продолжал упорно разглядывать визитёра в глазок. – Мы никого не приглашали!

– Э – э! Как вы знаете, сейчас в Сан Репе, – начал хорошо выдрессированным, но плохо поставленным голосом новоявленный визитёр, – проходит, так сказать, э-э-э, перепись населения. Я должен вас опросить, в общем-то! Мелкие вопросики! В смысле… гм… вы должны знать, э – э, можно мне. Сказал и преувеличенным глазом подморгнул глазку, ищя у него одобрения.

– Можно, только не на пол! – довольно невежливо отреагировал арийский нахал, – здесь только что убрали!

Отвлёкшись на секунду от разговоров с визитёром, Нерон доложил.

– Мессир, странный тип, явившийся к нам, не заблудился в пустыне и не хочет воды. Он пришёл нас… гм… переписать… всего лишь. Настаивает! Дело государственной важности! Есть шанс войти в историю, по крайней мере так ими обещано! Граждан переписывають! Хотя… знаю я их историю! Впустить? – спросил, отворотив морду от двери, Нерон, потом шёпотом добавил:

– Позвольте мне повесить его на мясном крюке! Умоляю!

– Умоляю-умоляю! Гуманист! Отпетый гуманист! – улыбнулся Гитболан.

– В историю мы и так влипли, и уже несколько раз! Пожалуй – принять! Я люблю развлечения! Ты, Нерон, должен быть великим спецом по переписям, сам, небось, их в Риме каждый день устраивал, рабы должны быть пересчитаны! Но у меня нет прописки! А что за человек без прописки? Какой ужас, мой друг! Времена скурвились! Век сошёл с ума! Ось земли треснула! О людях я уже не говорю! Иосиф сам ходил переписываться в Бетлех и даже пикнуть не смел, чтобы отказаться от этой унизительной для каждого нормального человека процедуры. Теперь спустя века бездарные выродившиеся потомки римлян бегают по домам и пристают к гражданам с пустыми вопросами, цель которых выяснить степень лояльности бедняков к свому нечеловеческому гисюдарствию. Разумеется – бедняки, как бараны, примут их в своих домах, и будут блеять… Бе-е-е-е! Бе-е-е-е-е-е! – резюмировал Гитболан.

– Но наврут в три короба. Сдаётся мне, что не просто так к нам ходоки, и этот тип подослан к нам, не столько нас переписывать, сколько за нами шпионить, – вставил Народоволец скрипучим голосом, – Шеф! Позвольте оторвать ему голову? Умоляю!

Его предположение сочли весомым.

– Я знал это ещё загодя, выслушать, а там решим, что с ним делать, с нераскаявшимся соглядатаем! Мытари, соглядатаи, чиновники и сутенёры – кого только нет?! Впустить, напоить чайком! – задумчиво приказал Гитболан. – А потом расстрелять, как это у них принято! Принимать его в …да, ты всё знаешь, Нерон! В другой комнате! Я отдыхаю и не в форме! На все вопросы ответишь сам! Не переусердствуй! Кто бы мог подумать, что римскому императору придётся отвечать на вопросы народного осведомителя, которому нет до этого дела! Запускай петарду, я отдыхаю!

Дверь в комнату отдыхающего неслышно затворилась.

– Он ударник или стукач? – вопросила Народная Воля.

– И то, и другое, и третье!

– Самсон-многостаночник? Саул-многогаремник?

– Да! Да! Да! Ярмо супружеского долга сломало его на взлёте..

– Если вынесу это, уеду на северный полюс, в монастырь Евбла и Пуупы. Уеду в канун девяностой годовщины Октября. Уеду. На деревню. К деду. Открывай, чёрт, не томи!

Кропоткин косолапо, на носках улепетнул в комнату.

Нерон открыл дверь и впустил долгожданного гостя. Император осклабился, пытаясь выжать из себя радость. Пока ходок топтался в прихожей, разоблачался, о чём-то непрерывно болтая, и залезал в гигантские, невесть откуда взявшиеся, клетчатые тапки, Нерон рассматривал его в упор сквозь разбитый немецкий монокль, и скалил негритянские зубы.

Рассматривать было что. Перед Нероном стоял классический репейский человек среднего возраста, с шишкой на лбу, седоватый, действительно стукаческого вида и явно таких же наклонностей. Радостный, что его кто-то пустил в квартиру, он всё время болтал языком, так что Нерон вынужден был даже дважды перебить его. Глаза посетителя бегали, как мыши по чужому амбару.

– Нам сюда! Прошу! – сказал римский злодей, – и указал на дверь комнаты, где не было Гитболана. Дверь в комнату сама собой широко растворилась и пропустила удивлённого визитёра.

Усевшись за громадный чёрный стол и сложив пухлые, изъеденные проказой руки перед собой, Нерон произнёс сакраментальную, загодя заготовленную им фразу: «Ну-с, слюшаю вас, дорогой товарищ! Какие, такие вопросики вы хотели-таки нам задать, голубчик? Дело переписи – святое дело, а всякое святое дело не терпит отлагательств, и должно быть совершено в первую очередь, не правда ли? Впишемся в историю, мягко говоря! Я правильно говорю, дорогой?

Переписчик мялся, пытаясь вернуть клиента к его предназначению. Этот странный толстяк не нравился ему и почему-то называл мытарем.

– Мне рассказал, как он сражался с вашим братом, мытарями Я очень хохотал! Предвидя римскую перепись и чувствуя себя ануреем в стане врагов, пытающихся его заставить проявить лояльность, мой приятель, пострадавший от реформ, решил категорически никакого участия в ихней переписи не принимать и все попытки переписать его пресечь в зародыше.

«Я сам вас перепишу всех!», – сказал он сам себе. – Прежде, чем меня писать будете, научитесь уважать мои интересы!»

Но сама возможность того, что его будут отвлекать от своих дел звонками неприятные ему, выводила из себя.

Он взял самый толстый фломастер, какой смог отыскать и каллиграфическим почерком написал краткую записку. Потом повесил её на дверь. Записка на дверях была краткой и понятной для всех мало-мальски образованных граждан: «Уважаемые господа переписчики! НЕ звонить! Идите к Ё. М!!!».

«Я надеюсь и почти уверен, что добрые люди из комиссии, лично не знакомые с Ё.М., быстро нашли её и даже переговорили с ней по душам», – удовлетворённо заметил он про себя.

Правда, плакатик быстро сорвали.

В один прекрасный день является переписчик и сквозь дверь говорит строго: «Впустите! Надо вас переписать!»

А мой приятель и говорит: «Иди-ка ты, брат, откедова пришёл! Не хочу!»

Тот ушёл, а мой приятель уже стал полагать, что его оставят-таки в покое. Не тут-то было!